Перевод статьи Ж. Шарашидзе «Последний словарь убыхского языка» опубликованной в журнале «Studia Caucasilogica III» в 1997 г. Данный выпуск журнала был основан на конференции, посвещенной убыхскому языку, и проведенной в память о Ж. Дюмезиле и Т. Эсенче в 1994 году в Босфорском университете в Стамбуле (Турция).
Статья посвящена истории создания убыхского словаря, над которым Дюмезиль, Шарашидзе и Тевфик Эсенч работали около 30 лет. Статья будет опубликована в трех частях. К посту прикреплены русский и английский варианты перевода.
_______________________________
ПОСЛЕДНИЙ СЛОВАРЬ УБЫХСКОГО ЯЗЫКА
Жорж Шарашидзе, профессор Национального института восточных языков и цивилизаций, Париж
Мы собрались здесь, конечно же, для того, чтобы обсудить наши работы, но также и для того, чтобы отдать дань уважения Жоржу Дюмезилю и Тевфику Эсенчу. На мой взгляд, лучший способ сделать это – вкратце представить работу, которая объединяла нас троих на протяжении более двадцати лет: последний словарь убыхского языка, который будет подписан нашими тремя именами. Я сделаю это в форме краткой истории; она будет содержать факты, которые до сих пор неизвестны и которые имели бы все шансы остаться таковыми, если бы не предоставилась эта возможность... Как и большинство восточных и, прежде всего, кавказских историй, эта также содержит некоторые уроки, если не сказать мораль. Эта история словаря разделена на три отдельных периода в трех главах.
Все началось, как ни странно, со словаря Фогта, который послужил основой для нашего словаря. В течение десяти лет, с 1964 по 1974 год, наши исследования в области убыхской лексикологии состояли из непрерывных ревизий его книги 1963 года, выполнявшихся Дюмезилем и мной, под контролем Тевфика. Второй этап, с 1974 по 1984 год, состоял в разработке строго лингвистического материала и в создании нашего собственного словаря, над которым мы с Дюмезилем работали по отдельности, всегда под руководством Тевфика. Последний этап, совершенно неожиданный, произошел в убыхском селе Хаджи Осман Кёй между 1987 и 1992 годами. Это то, что я называю чудом Хаджи Османа Кёя.
1. Вокруг словаря Фогта
Словарь убыхского языка Ханса Фогта представляет собой особый случай в истории кавказоведения. Никто не оспаривает его значимость и богатство: это ценный рабочий инструмент, и мы широко использовали его в работе, Дюмезиль и я. Но он не вполне надежен и приобретает всю свою ценность только при условии "завершения и исправления", согласно формулировке Дюмезиля («Le verb Ubykh», Париж, 1975, с.6). Здесь есть парадокс, который необходимо понять и объяснить. Каким образом такой осведомленный лингвист, как Фогт, фонолог и опытный полевой работник, специализирующийся на нескольких кавказских языках, включая грузинский, пришел к созданию словаря, который, безусловно, является основополагающим трудом и полон ресурсов, но которому суждено быть почти полностью переделанным?
Это одна из человеческих и научных ловушек, которую встречают на своем пути исследователи-кавказологи, даже больше, чем в других дисциплинах. В данном случае между Фогтом и Дюмезилем произошло настоящее недопонимание. В 1957 году последний привлек своего норвежского коллегу к исследованию убыхского языка с единственной целью: "окончательно" прояснить фонетику и, прежде всего, попытаться сократить количество согласных, "изобилие которых его беспокоило". Но норвежский ученый, отнюдь не придерживаясь ожидаемой фонологической экспертизы, работал над многими другими задачами: он использовал свои встречи с последними убыхами, с одной стороны, для сбора "текстов", фольклорных и биографических, с другой стороны, для составлении словаря языка, основанного на идиолекте Тевфика Эсенча, которого он пригласил в Осло в 1959 году. Несомненно, Дюмезиль воспринял это как своего рода посягательство на участок земли, который он считал своим и на который он пригласил Ханса Фогта только для того, чтобы тот вспахал узко очерченный участок, а не для дальнейших раскопок, которые он приберег для себя.
Фогт, конечно же, не видел в этом злого умысла и не подозревал, что его французский наставник каким-то образом почувствует себя обиженным. Но факт в том, что начало работы над словарем и его завершение произошло без малейшего уведомления Дюмезиля: он узнал об этом только после того, как работа была завершена… А жаль, потому что он мог бы помочь своему "норвежскому коллеге" избежать многих ошибок и серьезных неудач, ведь словарь 1963 года полон неточностей и настоящих ошибок. Они вызваны, по большей части, поспешностью. Мне кажется вероятным, что Фогт хотел действовать быстро и преподнести Дюмезилю полностью завершенную работу как своего рода научный сюрприз. Иначе зачем бы он стал держать в тайне от Дюмезиля этот проект, его этапы и производство? Здесь кроется главный источник многих ошибок Фогта: скорость, которая неуместна при создании словаря, длительной работе в целом. Но еще меньше она подходит при работе с убыхским, "грозным языком", как вспоминал Дюмезиль в работе, также "грозной", опубликованной в «Анатолийских документах III» («Documents Anatolians III», Париж, 1965): более шестидесяти страниц, чрезвычайно насыщенных, посвящены "ревизии" словаря Фогта. Последний воспринял критику довольно изящно, отметив лишь с присущей ему флегматичностью, что "никогда до этого его работы не читали настолько внимательно".
Чтобы понять, зачем понадобилось создавать новый словарь, я приведу краткий обзор типов ошибок в словаре Фогта. Этот перечень также послужил нам руководством к тому, что не следует делать в словаре, который мы с Дюмезилем начали в 1976 году. Некоторые из ошибок прямо связаны с поспешностью, другие также связаны с ней, но косвенно, из-за методов, к которым она вынуждает прибегать. Слишком поспешные исследования приводят прежде всего к ошибкам материального характера, особенно в языке, имеющем более восьмидесяти фонем: здесь их множество, некоторые легко восстанавливаемые, другие гораздо серьезнее. Это часто путаница между абруптивными и неабруптивными согласными, или между фарингальными и нефарингальными. Таких ошибок, которых было обнаружено несколько сотен, можно было бы легко избежать, уделив больше времени и внимания устному опросу. Такие ошибки имеют гораздо более серьезные последствия, когда они приводят к путанице между двумя различными лексемами. Часто также ошибка обозначения приводит к варваризму, что, кроме того, позволяет этимологическому значению или, проще говоря, смысловой структуре слова, ускользнуть.
Но спешка также приводит к ошибкам, касающимся смысловых отношений, либо между означающим и означаемым (signified/signifier), либо между парой означающее/означаемое и референтом. Фактически, в этой области нельзя довольствоваться системой вопрос-ответ: для каждой лексической единицы требуется настоящий распределительный анализ, который Фогт, в своей спешке, очевидно, не имел времени ни практиковать, ни даже рассмотреть или набросать.
Это верно для любого языка, но еще больше для убыхского, который имел только одного носителя: надо помнить, что за редким исключением словарь Фогта основан на идиолекте Тевфика – это верно, впрочем, и для нашего словаря. Ошибки, путаницы и недостатки никогда не будут исправлены или восполнены.
Но есть и другая причина ошибки, с еще более серьезными последствиями… Лингвисты никогда не должны забывать об одной элементарной необходимости, присущей их профессии: бесполезно и рискованно заниматься составлением “словаря” языка, не установив его грамматики. К 1960 году, однако, никто еще не изучил все морфологические механизмы убыхского языка, многие из которых еще только предстояло описать и даже открыть: лишь пятнадцать лет спустя, в 1975 году, когда Дюмезиль опубликовал работу «Убыхский глагол» («Le verb Ubykh», Париж, 1975), эту задачу можно было считать выполненной. Именно поэтому он не решался браться за составление словаря: он считал это преждевременным начинанием. Пытаясь ускорить события, Фогт сам обрек себя на накопление ошибок с далеко идущими последствиями, поскольку они чаще всего состояли в применении несуществующих или плохо определенных правил: ошибки тем серьезнее, когда они касаются лингвистических процессов, а не элементов. Дюмезиль восстановил истину во многих случаях, во всех своих публикациях после 1964 года, в частности в «Анатолийских документах III» («Documents anatoliens III», Париж, 1965) и в «Убыхском глаголе» («Le verb Ubykh», Париж, 1975).
Самая большая опасность такого рода ошибок заключается в том, что они повторяются: применение на практике ошибочного правила неизбежно приводит к неограниченному воспроизведению первоначальной ошибки, своего рода первородного греха. Недостаточное владение убыхской грамматикой также привело Фогта к ошибочным сегментациям и, следовательно, к циркуляции мнимых синтагм. Я отметил многие из них, их можно будет найти в нашем предстоящем словаре. Это приводит, в дополнение к обычному ложному анализу, к созданию несуществующих единиц и неприемлемой структуре внутри реальной языковой системы.
Это «прямые» ошибки, вызванные спешкой. Однако они спровоцировали и другие, заставив прибегнуть к методам, безусловно быстрым, но совершенно не подходящим для выполнения поставленной задачи. Вот два основных из них. Особенность обоих заключается в том, что они являются решительно директивными, подчиняя информатора работе, в которой он сам сохраняет мало инициативы. Я уже упоминал о первом: это то, что я называю процессом «вопрос / ответ». Лексические единицы и их сочетания являются предметом простых и прямых вопросов, на которые необходимо ответить либо да, либо нет, либо предоставить соответствующий эквивалент на контактном языке, в данном случае на турецком. Очевидно, насколько этот процесс ограничивает возможности выбора информатора: он парализует механизмы памяти, а не стимулирует их, что тем более прискорбно ввиду малого количество носителей языка. Второй метод похож на первый: он состоит в придании слишком большого значения «записям», лексическим явлениям, отмеченным в уже опубликованных текстах. Естественно, эти записи необходимо составлять, но ни в коем случае нельзя ограничиваться работой непосредственно с ними: они являются всего лишь вспомогательным, но не исходным материалом. Отсюда вытекает большая часть неверных значений в словаре Фогта, особенно когда речь идет об определении семантических эквивалентов лексемы: зафиксированное значение слишком часто то, которое лексема имеет или может иметь в контекстах, навязанных информатору; все другие возможные значения, таким образом, скрываются или отбрасываются. Я ограничусь этими замечаниями, так как труд норвежского ученого интересует нас здесь только той ролью, которую он косвенно сыграл в деле, задуманном Дюмезилем.
