Кабардинцы, конное войско

#me #love #instadaily #selfie #photooftheday #fun #followme #smile #summer #swag #instalike #igers #tbt #picoftheday #follow4follow #tflers #fashion #like4like #follow #instagood #amazing #cute #friends #bestoftheday #happy #instatag #l4l #beautiful #likeforlike #инстаграм_порусски #я #любовь #инстаграм #россия #москва #инстатаг #фотография #инста #день #лайки #инстаграманет #природа #любовьмоя #девушки #улыбка #жизньпрекрасна #друзья #селфи #ночь #украина #небо #фото #инстаграмнедели #жизнь #супер #дружба #красота Военный поход мог быть организован решением на­родного собрания, являясь выражением политической воли целого народа или общества. Военный поход мог быть орга­низован и по инициативе одного человека. В первом случае предводитель войска («дзэпщ») из­бирался. Обычно полководца выбирали из числа князей, но при этом брали во внимание не старшинство, а личные качества: храбрость, военный опыт и т. д. «Когда кабардинцы снаряжаются в дальний поход или готовятся к от­ражению сильного неприятеля, избирают главного полко­водца из князей не по старшинству рода, но по личной храб­рости и общему доверию»,— писал С. Броневский [29, 121]. Бывали случаи, когда полководцев выдвигали из числа дворян и даже лиц духовного звания [141, 30]. В случае если поход организовался по личной ини­циативе одного человека, тот, кто был организатором сбора, тот был и полководцем. Предводителем (тхьэмадэ, пашэ) мог стать только опытный храбрый наездник, известный своей удачливостью в набегах. Последнее было особенно важно. Удачный набег приносил предводителю славу и, по словам С. Броневского, давал ему «навсегда ... первенству­ющий голос в народных собраниях и всеобщее уважение» [29, 121]. Неудачный набег, повлекший большие потери, при­носил позор предводителю и означал его политическую смерть. Поэтому в таких случаях предводители не стара­лись спастись, а сами искали смерти. Так погиб в 1846 г. знаменитый наездник, кабардинский князь Магомет-Аш Атажукин, о чем свидетельствуют русские источники вре­мен Русско-Кавказской войны [47, 240]. Джембулат Берзек, убыхский предводитель, был известен в горах своими смелыми походами в 1840 гг. Но после не­удачного похода в феврале 1846 г. в Абхазию, в результате которого погибло 2/3 предводительствуемого им отряда, его имя навсегда сошло с политической сцены. «Этот злопо­лучный поход, - писал анонимный автор,- был лебединой песнью Джембулата Берзека; больше о нем ничего не было слышно ни по ту, ни по другую сторону Кубани» [148, 148]. Кроме всего прочего, предводитель должен был быть хорошим «гъуазэ» — путеводителем, знать местность, доро­ги, ориентироваться по звездам и другим приметам. «В прежние времена,- сообщает Хан-Гирей,- когда зем­ли, лежащие между Кубанью и Доном, были большей ча­стью необитаемы и когда отчаяннейшие наездники искали славы и добычи на берегах Дона, угоняя табуны лошадей там кочевавших ногайцев и других орд, многие вожатые (хгоазе) прославлялись необыкновенными знаниями чуж­дых стран ...» [136, 109]. «Не так опасны были нападения, как возврат: иногда, блуждая целые недели, месяцы, хищ­ники подвергались погоне, настигавшей их следом. Опыт­ность вожатых, имена которых и поныне живут в памяти народа ... спасала их в подобных набегах» [137, 195]. Но­чью ориентирами им служили Полярная звезда («Темыркъэзакъ», «Ищхъэрэвагъуэ») и Млечный Путь («Шыхулъагъуэ»). Кстати, черкесское название Млечного Пути переводится как «путь прогона лошадей». Днем или в ненастную погоду, когда звезд не видно, ру­ководствовались различными приметами. Таковыми, по сло­вам Хан-Гирея, были «направления трав, ветров, постоянно дующих в ту пору года, курганы, на южной стороне кото­рых быстрее тает снег, сохнет трава, и многие другие подоб­ные же приметы» [137, 195]. Таким опытным вожатым (гъуазэ) был Кучук Аджигиреев, историческое лицо, неоднократно упоминаемое в русских источниках времен Русско-Кавказской войны. Он стал героем многих преданий и историко-героических песен, популярных среди адыгов. Одно из преданий, рас­сказанное нам Зарамуком Кардангушевым, повествует о нем следующее: «Как говорят старшие, Кучук Ажджерия сын был знаменитый наездник, бывший во многих похо­дах. Лучше его, говорят, никто не знал местности, дорог, не мог ориентироваться по звездам и другим приметам. От­правляясь в поход ночью во главе партии, он останавливался в открытом поле, доставал шило, показывал своим соотече­ственникам и говорил: «Когда будем возвращаться, забе­рем». С этими словами, не слазя с коня, свешивался, втыкал его в землю. Возвращаясь из похода, он безошибочно находил то же самое место, доставал шило. «Вот так вы должны знать дороги»,- говорил он» [158]. Таким же знаменитым вожатым был убыхский пред­водитель Хаджи Ислам Догомуко Берзек (1766-1846). В молодости, как сообщают источники, он участвовал во мно­гих набегах на земли соседних народов, в том числе на Мингрелию, «которую он так хорошо изучил, что знал там названия почти всех селений» [148, 147]. Только такой известный своей храбростью, удачливо­стью, хорошо знакомый с местностью наездник мог быть предводителем. Заранее им рассылались по всему краю специальные гонцы - «шу джакIуэ» - «конные пригласители» ко всем известным наездникам с предложением принять участие в набеге. Отсюда в адыгском песенном фольклоре и возникла метафора «Шу джакIуэ зыкIэлъагъакIуэ» - «Тот, кому постоянно посылают гонцов», имея в виду знаменитых воинов-наездников [95, 66]. Собрать многочисленное войско в Черкесии, по словам Хан-Гирея, было «весьма легко человеку, известному успеха­ми в предприятиях и храбростью, ибо все воины - жители аула и других мест при первом зове стекаются, и сами не зная куда и с какой целью; слово «поход» достаточно для их возбуждения и движения». При этом, отмечает он, «тут действуют два главных обстоятельства, из коих первое - славолюбие, которое влечет к предприятиям князей и дво­рян и вообще лучшее воинство; второе - надежда на добы­чу, двигающая толпы черни» [136, 286]. При этом для желающих принять участие в набеге на­значалось место и время сбора, но цель похода оставалась до последнего момента тайной, известной лишь предводителю. Что касалось вопросов дисциплины, то, как писал Н. Дуб­ровин, «кабардинцы и убыхи, предоставлявшие своим пред­водителям право наказывать ослушников, стояли на выс­шей ступени военного развития, чем все остальные племе­на черкесского народа». [48, 234]. В вопросах поддержания военной дисциплины имелись различия между так назы­ваемыми «аристократическими» и «демократическими» этническими группами черкесов. Хан-Гирей писал в связи с этим следующее: «В войсках, состоящих из воинов, собранных в княжеских владениях, более бывает поряд­ка, повиновения и подчиненности, нежели в войсках, со­стоявших из племен, имеющих народное правление». [136, 287]. У кабардинцев, например, князь, избранный полководцем, имел право «в течение всей экспедиции... осудить на смерт­ную казнь любого - без предварительного разбирательства и без различия рангов ...» [28, 111]. После того как было назначено место и время сбора, туда начинали съезжаться воины, желающие принять участие в походе. Если поход совершался не во время войны, а был просто грабительским набегом, то участие в нем было су­губо добровольным. Во время войн дворяне были обязаны, согласно нормам феодального права, следовать везде за сво­ими князьями, в другое же время принять или не прини­мать участие в походе целиком зависело от личного желания. Князья приезжали на место сбора вместе со своими дружинами, причем у каждого из них был свой стяг («сэнджакъ») с изображенным на нем родовым знаком. Это позволяло издали, особенно во время боя, узнавать, какому князю принадлежит та или иная дружина. Для этого существовала специальная должность — «сэнджакъщ I эт» (стяговник). Наряду со стягами, означавшими принадлеж­ность какому-либо роду, были знамена, которые фиксировали определенную этническую группу адыгов. У так называе­мых «аристократических племен» знаменосцами («бэракъзехьэ») могли быть лишь представители дворянского со­словия беслан-уорк [151, 56]. При этом, по словам Хан-Ги-рея, должность знаменосца была наследственной [137, 253]. В исследованиях Б. X . Бгажнокова были установлены их фамилии у бжедугов. У бжедугов было два колена: черченеевское и хамышеевское. Так вот, в первом знаменосца­ми были уорки из рода «Хьакъуи», а во втором - уорки из рода «ЛъэпцIэрышэ» [21, 75]. В военных походах, как сообщает Нагучев Тагир Пшимафович, 1904 г. р., а. Агой, Туапсинского района Красно­дарского края, флаг регулировал продвижение войска: по тому, как знаменосец поднимал его или наклонял, воины производили действия [12. Т. 12,43]. Об этом свидетельствуют и архивные источники времен Русско-Кавказской войны. В одном из них сообщается, что во время сражения шапсугов с царскими войсками «...знаменосцы горские распущали свои знамена и наклоняли оные к стороне пре­следующего их отряда, чем давали знать остановиться и броситься на отряд...» [1, ф. I3454, оп. 6, д. 2б, л. 4]. Часто в походах принимали участие и народные бар­ды - джегуако. Была даже категория дружинных джегуако, которые вместе с наездниками разделяли все трудности и опасности дальних странствований. Задачей джегуако, со­общает Ш. Ногмов, было «сочинять стихи или речи для воодушевления воинов перед сражением. Становясь перед войском, они пели или читали свои стихи, в которых напо­минали о неустрашимости предков и приводили для при­мера их доблестные подвиги» [101, 72]. Джегуако пользовались правом личной неприкосно­венности во время мира и во время войны у всех адыгов. Их можно было отличить по внешнему виду: они ездили на серых конях и носили серые черкески [101, 72]. Во время походов, кроме знамен, князья возили с собой литавры, звуки которых служили сигналами управления войском во время похода и боя. [12. Т. 12, 334-335]. С распространением среди черкесов ислама, особенно во время Русско-Кавказской войны, в походах стали при­нимать участие и служители культа - муллы. Вообще, мул­лы у черкесов, по словам А. Г. Кешева, «были вооружены и одеты не хуже всякого наездника, ездили верхом, участво­вали в военных предприятиях не в качестве только подате­лей духовной помощи раненым и умирающим, но и как настоящие воины, а очень часто и как предводители» [55, 224]. Лиц духовного звания среди воинов можно было от­личить по тому, что они ездили на лошадях игреневой мас­ти [111. Т. 1, 601]. Часто в походы брали с собой местных адыгских ле­карей «Iэзэ», которые оказывали раненым воинам не­обходимую помощь. После того как в назначенное время собирались воины, «дзэпщ» проводил их осмотр, учет и деление на группы. Предводителем проверялось состояние одежды, оружия, эки­пировки воинов. Каждый воин должен был иметь при себе месячный запас походной пищи. Если собиралось большое войско, то гнали с собой небольшое количество рогатого скота и везли на лошадях большие котлы («шыуан»). Князьям во время походов прислуживали оруженосцы из сословия «пшичеу». Статус представителей этого сословия был пере­ходный; они, как сообщается в записях обычного права ка­бардинцев, «...не вроде холопьев, но и не равняются с узде­нями...» [86, 285]. Пшичеу, набиравшиеся из крестьян, выполняли функ­ции телохранителей и оруженосцев и оказывали князю раз­личного рода услуги: держали лошадей, подавали и прини­мали оружие, за седлом своим возили княжескую бурку, готовили в поле обед и т. д. Дворяне, у которых не было такой прислуги, во время нахождения в поле руководствовались принципами черкес­ского этикета, т. е. младшие оказывали разного рода услу­ги старшим. При дворе князя имелась специальная должность «лыгъавэ» - «мясовар», которую занимали крестьяне-вольно­отпущенники. Их всегда брали с собой в поле во время се­зона наездничества, где они, находясь в стане наездников, занимались приготовлением пищи для князя и его дружи­ны. Видимо, их брали с собой и во время больших военных походов. После осмотра дзапшем оружия и походной экипировки воинов, проводился обряд принятия присяги. Воины кля­лись хранить верность своему полководцу, выполнять его приказы, забыть все личное на время похода. Если в походе принимали участие кровные враги, то их обязывали на вре­мя похода забыть о вражде. В подобных случаях предста­вители высших сословий, следуя рыцарскому кодексу «уэркъ хабзэ», не только оставались в границах вежливо­сти, но даже, по словам Хан-Гирея, оказывали друг другу различного рода услуги. Это называлась у адыгов «дворян­ская (то есть благородная) неприязненность или вражда...» [136, 277]. Церемония принятия присяги происходила следующим образом. Дзапш произносил клятву, после чего все прохо­дили по одному между двумя воинами, державшими на уровне груди ружейные присошки - «зэпэбаш». Прошед­шие между ними считались принявшими присягу, полко­водец узнавал одновременно и количество участвующих в походе воинов. Этот обряд так и назывался «зэпэбаш». Последний случай принятия кабардинцами подобной присяги произошел, как отмечает Ч. Э. Карданов, 30 мая 1913 г. перед началом Зольского восстания в Кабарде [58, 132]. Когда процедура принятия присяги заканчивалась, кон­ное войско делилось на две части. Одна часть состояла из отборных наездников: дворян, князей и их оруженосцев, оде­тых в кольчуги. Это войско в русской исторической ли­тературе и источниках известно как «панцирники», ады­ги же называли его «уэркъыдзэ» - «дворянское войско». Панцирники составляли авангард войска, называемого «шуупэ» или «дзэпэ» [156]. Все остальные, хуже вооружен­ные воины входили в арьергард, называемый по-черкесски «шуукIэ» или «дзэкIэ». Полководец («дзэпш») был одно­временно командиром авангарда («шуупэгъуазэ»), кроме того, им назначался командир арьергарда («шуукIэалэ»). Последний являлся его непосредственным заместителем, т. е. в случае гибели дзапша, он его замещал [156]. При формировании войска и во время похода дзапш мог отобрать хорошую лошадь у легковооруженного или слабого воина и отдать ее хорошему воину, если у того была плохая лошадь. На время похода предводителем назначались дежурные по войску («шухьэтий») из опытных, пользующихся авто­ритетом воинов. Дежурные («шухьэтий») должны были следить за сохранением порядка движения в войске, его подразделениях, передавать распоряжения предводителя и следить за их выполнением [136, 287]. В поход отправлялись, если позволяли обстоятельства, рано утром или днем. В таких случаях днем привалов («дзэгъуэлъ») обычно не делали, останавливались только на ночлег. Если войско проходило по территории, контролируемой противником, или же требовалось сохранение тайны движения, тогда марш совершали ночью, привалы делали днем, прячась в балках, оврагах, лесах. Днем авангард и арьергард двигались раздельно. От авангарда вперед на несколько верст высылался конный разведывательный дозор («шуупэхутэ»), а также лазутчики («тIасхъэщIэх»). Кроме передовых, выделялись боковые разведывательные дозоры. Арьергард также высылал от себя конный разведы­вательный дозор - «шуукIэхутэ», который должен был под­держивать связь между авангардом и арьергардом. При совершении марша ночью, авангард и арьергард могли со­единиться, выделив только передовые и боковые разведы­вательные дозоры. Места стоянок («увыIэпIэ») и привалов («дзэгъуэлъ») выбирались заранее по маршруту движения. Для этого заранее высылалось несколько человек, с тем чтобы удостовериться в безопасности и осмотреть местность, где предполагалось сделать привал или стоянку. Во время стоянки или ночлега предводитель расстав­лял на тропинках, ведущих к ним, дозорных - «плъакIуэ». Специальные дозорные - «жыгыщхьэрыс» - сидели на де­ревьях, наблюдая за окружающей местностью. Если предводитель был уверен в достаточной безопа­сности выбранного места, то с лошадей снимались седла, их стреножили и под охраной пускали пастись. Если позволяли условия, разводили костры, приго­тавливалась горячая пища. Если же этого делать было нельзя - доставали походный ее запас. Когда поблизости от места стоянки находился водопой, лошадей небольшими партиями вели туда. Если условия этого не позволяли, воду для лошадей приносили в кожаных стаканах («сулукъ»). Отдыхали, подложив под головы седельные подушки, вместо матрасов использовали потники, укрывались же бур­ками. В дождливую погоду из бурок делали палатки, натя­гивая их на воткнутые в землю колья [28, 66]. Поевшие и отдохнувшие воины сменяли дозорных. Летом они не ме­нялись, зимой в течение ночи могли сменяться два-три раза. Посты в течение ночи разводились, выставлялись и про­верялись самим предводителем [47, 244]. При этом в случае необходимости, устанавливался пароль — «нэгъыщэ псалъэ» [8, 197]. Если во время похода на пути встречались крупные реки, они форсировались, часто скрытно и ночью. «Когда они от­правляются в набег,- сообщает И. Бларамберг о черкесах,- их не смущают никакие реки, так как их лошади обучены их переплывать» [28, 111]. Для этого использовались специальные бурдюки («фэнд»), которые наездники возили с собой. У бурдюков было два отверстия. Через одно в них укладывались смена нательной одежды, обуви, еда, пистолеты, порох и оно креп­ко завязывалось через другое отверстие бурдюки надува­лись, после чего их подвязывали под передние лопатки ло­шади. После этого черкесы в полном вооружении, имея ру­жья наизготове в правой руке, а боевые патроны, заткнутые вокруг папах, надетых на головы, садились на своих коней и начинали переправу, следуя один за другим и имея впе­реди себя предводителя [47, 237]. Если войско переходило через реку зимой, то каждый всадник имел с собой мешок с землей, которую рассыпали по льду, чтобы облегчить лоша­дям переход через реку» [75, 351]. Тактика военных действий зависела от численности войска, соотношения сил воюющих и целей похода. Если не стояла задача захватить какой-нибудь укрепленный пункт с целые его удержания или уничтожения, и если со­отношение сил не позволяло вести открытых широкомас­штабных военных действий против неприятеля, тогда ис­пользовалась тактика набегов, внезапных нападений. При этом заранее по пути предполагаемого отступления в не­скольких местах устраивались засады (щэхупIэ, пэтIысы-пIэ). Приблизившись к объекту нападения, атаковали его перед сумерками, с тем, чтобы использовать темноту для отхода. Часто производили ложные атаки в каком-нибудь месте, с тем, чтобы отвлечь внимание, а затем все силы бро­сали на основной объект нападения [32, 117]. В это время авангард, состоящий из отборных воинов, сражался с защищающимся неприятелем, остальная же часть, входящая в арьергард, захватывала добычу, брала пленных, отгоняла табуны лошадей и скотину. Во время сражения каждая дружина воевала рядом со своим кня­зем. При этом, сообщает И. Бларамберг, «князья показывают образцы храбрости, они всегда в самых опасных местах боя, и для них было бы большим бесчестием, если какой-нибудь уздень, а тем более простой крестьянин, превзошел бы их в храбрости или ловкости и доблести» [28, 112]. Звуки литавр и призывы дежурных («шухьэтий»), рас­сылаемых дзапшем, дают знать об отходе. По словам Хан-Гирея, князья и дворяне, «которым приличие не позволяет брать добычу и которых удел есть «сражаться», на обратном пути, составив арьергард, подвергают себя всем опас­ностям, отважно дерутся с настигающим их неприятелем и, храброю стойкостью удерживая и отражая натиск пре­следователей, дают время продвигаться вперед большей части своего войска с добычею и в беспорядке возвращаю­щегося» [136, 287]. В ходе военных действий использовались различные тактические приемы. Конница атаковала сплошным и рас­средоточенным строем. В крупных сражениях в открытом поле использовался и такой вид кавалерийской атаки, как лава. Для этого всадники связывали между собой веревка­ми седла лошадей и такая монолитная, двигающаяся с боль­шой скоростью масса врезалась в один из флангов неприя­теля, срезая его. В это время воины (в основном это были панцирники) перерубали связывающие лошадей веревки и начинали рубить расстроенные ряды неприятеля. В боль­ших массах на открытых равнинах черкесская конница любила действовать холодным оружием и предпочитала всему удар прямо в шашки [111, Т. 2, 342]. При этом атаки черкесской конницы отличались стремительностью и натиском. Всадники нападали на врага с плетьми в руках и только в двадцати шагах от него выхва­тывали ружья, стреляли, закидывали их за плечи и, обна­жив шашки, бросались в рукопашную схватку. В описании кабардинского народа, составленном в 1748 г., в частно­сти, сообщается: «Они при драке их с неприятелями из пи­щалей стреляют каждый только один раз, а потом все саб­лями и шашками рубят и колют. Кони у кабардинцев весьма легкие и проворные. И одним словом, никакое нерегу­лярное войско сравнится с кабардинским не может» [54. Т. 2. 158]. Впоследствии излюбленная тактика кабардинцев была заимствована гребенскими казаками. Об этом, в частности, свидетельствует рассказ гребенского казака Ивана Демушкина - очевидца Хивинского похода 1717 г. под командованием Александра Бековича-Черкасского. «Как только подошли к Амударье,- рассказывал он,- хивинцы, кирги­зы и туркмены сделали на нас два больших нападения, да мы их оба раза, как мякину, по степи рассеяли. Яицкие казаки даже дивились, как мы супротив их длинных кир­гизских пик в шашки ходили. А мы как понажмем пога­ных халатников да погоним их по Кабардинскому, так они и пики свои по полю разбросают» [111, I59]. Иногда, после первых выстрелов, всадники поворачивали обратно, перезаряжая на полном скаку ружья и затем по­вторяли свой маневр. По свидетельству очевидцев, атаки конницы могли повторяться с чрезвычайной настойчивостью в течение нескольких часов. Н. Грабовский описывал бой, в котором атаки кабардинцев следовали одна за дру­гой в течение шести часов [43, 157]. Часто использовались ложные отступления с тем, чтобы заманить противника в засады или же, внезапно развернув­шись, стремительно атаковать увлекшегося погоней и отор­вавшегося от основных сил неприятеля. Описывая подоб­ную тактику кабардинцев, С. Броневский сообщал, что они, «подобно Парфянам, заманивают неприятеля в засады че­рез притворное бегство. Опыты доказали, что бегущий Чер­кес не есть разбитый неприятель, и что никакая легкая, ни тяжелая конница не может держаться против конницы Черкесской» [29, 122]. Описание случая с применением этого тактического приема сохранилось в русском источнике, составленном в 1501 г. В нем, в частности, сообщается: «К Азову... сказывают, приходили Черкасы с четыреста че­ловек... И Черкасы, пришед к городу за пять верст, да стали втаи, а тридцать человек к городу послали. И те, ехав под Азов, да животину отгнали. А Азовские казаки Ауз Черкас и Карабай, а всех их человек с двести, да затем и черкасы в погоню пошли, которые у них животину отгнали; и те их примчали на своих товарищов, где они стояли; и Черкасы Азовских казаков побили сказывают человек с тридцать... а Узь Черкас и Коробая сказывают тут же уби­ли» [98, 74]. При нападениях на крепости черкесы, в частности, ка­бардинцы, проявляли большое мастерство в проведении раз­личного вида осадных работ. Они копали многочисленные траншеи, из которых вели обстрел крепостных валов. При этом в качестве рабочего инструмента ими применялись только кинжалы и небольшие деревянные лопаточки. Для укрытия от неприятельского огня использовались специ­альные осадные подвижные щиты [32, 122]. Это сооружение, как нам сообщил Яхтанигов Хасан, называлось «Шэипхъуэт» (буквально «пулеулавливатель»). Оно представляло собой высокие дощатые или плетеные щиты, промежутки между которыми наполнены камнями, глиной, грунтом и установлены на большие деревянные колеса [165]. Надо заметить, что такого рода операции, связанные с большими потерями, предпринимались не часто и только при сборе большого количества воинов - от 5 до 20 тысяч. Во время обратного марша организационный порядок, как уже говорилось, изменялся. Авангард становился арьер­гардом и прикрывал отход остальной части войска. В обо­ронительных действиях всадники спешивались и, исполь­зуя пересеченный рельеф местности, вели меткий ружей­ный огонь с присошек из-за камней, кустов и деревьев. В таких случаях лошадей не стреноживали, а исполь­зовали очень простой и удобный метод, называемый по-чер­кесски «шыуанэкъуапэпхэнж». Уздечку перекидывали че­рез голову лошади вперед, затем через правый или левый бок натягивали, слегка завернув голову коня, намотав ее за переднюю, затем заднюю луку седла. Спутанная таким об­разом лошадь не могла никуда уйти, кроме как кружиться на одном месте. Вместе с тем всадник в течение несколь­ких секунд, размотав уздечку с лук седла, был готов сесть на коня. Во время отступления; бывший арьергард становился авангардом. Пленные, трофеи и добыча находились в сере­дине этого отряда. Из него высылался вперед конный разведывательный дозор. В случае необходимости могли так же выделяться и два боковых разведывательных дозора. Первый привал делался только после того как пре­следование прекратилось, а командир войска был уверен в безопасности выбранного для этого места. По возвращении на место сбора происходил дележ до­бычи, после чего конное войско распускалось. Если поход был удачным, партии наездников подъезжая к своим род­ным аулам, извещали о сроем прибытии выстрелами, песнями и джигитовкой. Если же поход был неудачным, по­влекшим большие потери, то в села въезжали поздно но­чью без всякого шума. Тела убитых развозили по домам, но перед этим к родственникам убитых посылались специальные гонцы— «щхьэкIуэ» - «вестник горя». По этикету это делали, спешившись с правой стороны, - это означало, что гонец приехал с плохой вестью. Сообще­ние о горестном событии требовало особого ритуала, при котором на первый вопрос не приличествует отвечать пря­мо и только уже погодя можно сообщить правду [131, 92].