ЧЕЧЕНСКИЕ САБЛИ - М.И.КАНДУР (Глава X)

Князь Мисостов Сараби был человеком самоуверенным, но предусмотрительным. Оба эти качества ему были очень кстати; он являлся гла¬вой одного из процветающих адыгских племен Великой Кабарды, чьи владения охватывали бла¬гословенные зеленые долины, лежащие между Тереком к востоку и Кубанью к западу. Сараби очень гордился известностью и славой родных земель. Там текли реки, красота которых воспе¬валась в легендах - Малка, Баксан и Чегем. Они величаво несли свои воды через изобильные пас-тбища и плодородные поля от кавказских гор, окружающих богатырь Эльбрус, к самому могуче¬му Тереку. В разгар весны, когда таяли снега на вершинах, в предгорьях появлялось бесчисленное множество ручейков, питающих реки. Это извеч¬ное обновление природы неизменно радовало сердце князя, ведь именно земля, напоенная во¬дой, обеспечивала его народу достойную, сытую жизнь. Между тем, это завидное положение заставля¬ло его быть начеку. На протяжении столетий уже эта земля служит домом для адыгов из Великой Кабарды, но это не означает, что враги при слу¬чае не попытаются оспорить их право жить тут. Князь Сараби знал, что кабардинцы пришли сюда с Кубани сотни лет назад и поселились в этих мирных долинах, чтобы заниматься исконным делом - земледелием я животноводством. Легенды, слышанные им в детстве, рассказывали о свирепых великанах и джинах, населявших горы, образующие природную границу их земель на юге. Однако другие предания повес¬твовали о жестоких битвах с ордами кочевников татаро - монголов, с племенами, населявшими негостеприимные степи, лежащие к северу. Отец князя считал своим долгом рассказать сыну историю родной земли. Такие воспоминания позволяли ему, кабардинскому князю, как следу¬ет знать собственную родословную и впитать традиции своего народа. Однако главным уроком, который хорошо усвоил князь Сараби, было ис¬кусство компромисса. Потрясения и катаклизмы той далекой эпохи, когда кочевники и оседлое население долин жили в постоянном страхе, ожидая налетов и грабежей, стали меньше тревожить людей, когда русские князья начали добиваться союза с князьями кабардинскими. Не кто иной как «князь Всея Руси» Иван Василь¬евич, русский царь Иван IV, прозванный Грозным, в 16 веке женился на кабардинской княжне Марии, дочери Темрюка, и обратил ее в православную веру. На некоторое время наступи¬ло благодатное затишье, однако после смерти Ивана Грозного в Москве, кажется, забыли о далеких союзниках. Кабардинцы попали в зави¬симость от крымских ханов, обложивших их данью, и им пришлось вновь сражаться за свобо¬ду… Постепенно российские властители распространили свое влияние на южные степи. Петр Великий основное внимание уделял Каспию и Азову. Во внешней политике России все отчет¬ливее проступало стремление к покорению Кав¬каза. Наивысшей точки активности эта политика достигла при Екатерине П. Она подчинила себе Крым, превратив правивших там ханов в своих марионеток. Теперь же она занималась созданием укрепленной «оборонительной линии», защищаю щей южный предел ее владения. Впрочем, было очевидно, что Кубанская армия будет двигаться вперед, сметая все на своем пути... Все, что будет оказывать сопротивление. Однажды адыги (черкесы) попробовали это сделать. В 1779 году. Последст¬вия были ужасны. Их земля стала плоской, как лепешка. Негде было спрятаться, некуда бежать, разве только в горы, но кабардинцы не были горным народом. Как смогли бы они ужиться с воинственными горцами, фанатичными чеченца¬ми? С какой стати чеченцы уступят пришельцам свои земли, когда у тех предостаточно своих? Единственный выход - это компромисс. Первые уроки дипломатии они получили, стол¬кнувшись с завоевателями: «Если твой сосед мо¬гуществен , найди в себе силы и мудрость подружиться с ним или хотя бы наберись терпения для мирного соседства». Князь Сараби хорошо запомнил эти слова, не раз говоренные его от¬цом. Таким образом Сараби и кое-кто из других кабардинских князей достигли соглашения с екатерининскими генералами. За право свободно¬го передвижения по их землям русские обязались платить небольшую пошлину, а за кабардинцами оставили право носить оружие и сохранить традиционные формы правления, правда, с не-значительными изменениями. Со своей стороны мисосты, как и некоторые другие племена, не совершали нападений на русские обозы. В крайних случаях споры решались обменом заложниками, которых называли аманат. Для подтверждения своей преданности России они, как и другие кабардинские племена, были обязаны поставлять имперской Кавказской армии определенное количество самых умелых воинов. Некоторых кабардинских князей или их сыновей приглашали учиться в военных заведениях в России, и по окончании они получали соответ¬ствующее звание из рук самой императрицы. До сего дня князь Сараби пытался относиться ко всему этому как к вынужденным мерам, не¬обходимым для выживания. Молодые кабардин¬цы, попав в русскую армию, немало страдали от грубых и невежественных сержантов. Однако, по иронии судьбы, подобный опыт был скорее пол¬езен самим мисостам. Кабардинцы, отслужившие в российской армии, возвращались домой яростными противниками русских, которых нена¬видели. Ни о каком сближении не могло быть и речи. Вместе с тем они понимали, что любое открытое неповиновение или вызов, брошенный России, приведет лишь к разрушению их зажиточных хозяйств, опустошению плодородных зе¬мель - ведь они расположены на самой границе с Россией, не имеющей естественной природной защиты. В таких условиях сотрудничество было гораздо выгоднее противостояния. Подобная по-литика требовала искусства дипломатии, и кабардинским князьям пришлось овладеть им. В результате они прославились как самые большие дипломаты на всем Кавказе. Им было что терять. Многовековые занятия земледелием превратили . их земли в самые плодородные на всем Кавказе. Там было много воды, хорошая почва, минералы, густые леса, тучные стада. Они жили мирно, имея полный достаток во всем. Однако по мере создания зна¬менитой российской Линии и они начали ощу¬щать притеснения. Князю Сараби очень не хоте¬лось, чтобы его или другие племена открыто конфликтовали с гяурами, однако это станови¬лось уже неизбежным. В один из последних дней августа князь Сараби, вождь мисостов, пригласил к себе всех знатных людей, уорков племени. Пока гости собирались в его роскошно убранном доме, хозяин вниматель¬но рассматривал их. Нынешнее лето выдалось не из легких. Русские проходили через их территории гораздо чаще, чем раньше, направляясь к верхнему течению Терека, где лежали земли чеченцев. Кам¬пания по «усмирению» горцев, как любил выражаться фельдмаршал Суворов, грозила перерасти в настоящую войну, которой не видно конца. Никто из кабардинских князей не хотел бы оказаться между воюющими сторонами -русскими и чеченцами. Князь Сараби не был исключением. Проницательный взор Сараби остановился на группе оживленно беседующих мужчин. Все они были в богатых черкесках, кабардинских сапогах из мягчайшей кожи самой лучшей выделки. Держали они себя очень независимо, гордо, даже высокомерно. Многие из них по традиции перебирали четки, но выходило это у них как-то элегантно-небрежно, как у людей, более привычных к отвлеченным беседам, чем к самоотверженному газавату. Этим они сильно отличались от своих непримиримых воинствен¬ных соседей -чеченцев., Сараби обвел взглядом доставшиеся ему в на¬следство ружья, кинжалы, кольчуги, шиты, сед¬ла... Все это богатство было любовно развешано по стенам, украшенным персидскими коврами. В комнате витали сладостные ароматы, которые издавали курильницы и разбрызганная повсюду розовая вода. Он был готов отдать все лишь бы его оружие всегда сверкало, а наряд был свежим и благоухающим, не запачканным кровью и не пропахшим конским потом. Впрочем, возможно, не все уорки придерживались такого же мнения. - Я созвал вас на меджлис по очень важному поводу, - начал князь Сараби. - К нам .поступили сведения о неожиданном союзе, между кабардинским князем и горными чеченцами. Все это может иметь для нас немалое значение. По¬этому я попросил бы вас внимательно выслушать то, о чем сейчас сообщат. Он сделал знак молодому воину, ожидающему в дверях гостиной, и затем попросил одного из уорков: - Давай его сюда, Ханаф. Ханаф сказал что-то своему соплеменнику. - Это Касай, родственник моей жены с реки Малка, представил юношу Ханаф. - По его словам, человек, которого он видел, является сыном князя Хацца, и что он уже несколько лет живет в горах и воюет на стороне чеченцев. - Можно ли было определить, сколько кабардинцев было с этим человеком? - спросил один из пожилых уорков. - Нет, это неизвестно, - ответил Ханаф. -Касай был с ним очень недолго. Князь Сараби казался заинтересованным. - Расскажи-ка нам, юный Касай, поточнее, как все это произошло. Ты был один, когда встретил того человека? Касай внимательно слушал вопрос, пытаясь казаться бодрым, однако было заметно, что синя¬ки и раны, полученные им в схватке с Мурадом, еще доставляют ему много неприятностей, а боль в ребрах дает себя знать при каждом резком движении. Это был симпатичный молоденький парнишка, невысокий, но ладно сложенный. Да, мой князь. Мы столкнулись на поле боя, точнее в Каргинском лесу. Он сбил меня с лоша¬ди и мы дрались врукопашную. Когда он меня ранил, я, кажется... э-э-э... громко выругался по- адыгски... Он тут же отпрянул и начал разговаривать со мной. «Громко выругался».,. Хм! князь представил себе, какой поток непотребств выдал этот юнец в ту минуту. - Да, мы, мисосты, умеем выска¬заться как следует. Присутствующие сдержано рассмеялись. Продолжай, - сказал князь Сараби, чтобы восстановить тишину. Я сказал ему, что я кабардинец - мисост и что мы состоим на службе в Кавказской армии. Он назвал свое имя: Хапца Мурад. Он сказал, что он сын князя и живет с чеченцами. - Он точно воевал на стороне чеченцев? -спросил другой уорк. Да, конечно. Мы видели, как подошел боль¬шой отряд и они участвовали в сражении. Позже я узнал от товарищей, что в тот день именно они спасли шейха Мансура от плена. Но ты не знаешь, были ли все в этом отряде также кабардинцами? Нет... Я не знаю этого. Уорки переглянулись между собой, обдумывая услышанное, однако все промолчали. Вновь заговорил князь: - Что еще можешь вспомнить? Он не сказал, почему воюет на стороне горцев? Перед тем, как ответить, Касай усиленно напряг память. - Да... Он выразился непонятно. Он сказал, что находится там по тем же дурацким причинам, что и я... Но не растолковал, что это за причины. Князь Сараби немного помолчал, размышляя над этими словами: - Еще что? - Больше ничего, князь. Он помог мне сесть на лошадь и отправил к нашим позициям. Князь мягко улыбнулся, глядя на Касал. Он заметил, как уорк Ханаф с облегчением перевел дух, выслушав этот рассказ еще раз. Его губы слегка двигались: он шептал благодарственную молитву Аллаху, радуясь, что родственник его жены попал в руки благородного и разумного человека, Хапцы Мурада, а не ослепленного яростью чеченца. - Спасибо, парень. Иди с миром, - сказал князь. Касай поклонился и вышел из помещения. Тот пожилой уорк, что говорил первым, выразил, кажется, общее мнение: - Такой Намис, такое поведение в разгар бит¬вы, заслуживает самых высоких похвал в адрес Хапца. Я хорошо знаю его отца, его воспитание пошло впрок сыну. - Старик остановился, чтобы прочистить горло. Остальные уорки внимательно слушали. - Мне кажется, я знаю ответ на тот вопрос, что ты ставишь перед нами, мой князь. Этот Хапца Мурад несколько лет назад покинул Терек. Разное говорили про него, предполагали даже, что он погиб. Но я почему-то уверен, что, живя в горах, Мурад ни от кого не зависит. Если бы он действовал по указке чеченцев, мы бы услышали об этом раньше. Все же он ¬кабардинский князь, и все, что он делает, так или иначе сказывается на всех нас. Старик замолчал. Все выжидательно смотрели на князя. После некоторой паузы он заговорил, обращаясь к уорку Хаиафу. - Думаю, было бы неплохо, если бы вы с этим парнем отправились на Терек, к отцу этого Мурада. Возьмите с собой подарки в знак нашей признательности за то, что его сын вел себя в бою, как настоя!пий адыг. Мне кажется, Мурад живет там вполне самостоятельно. Если это дей¬ствительно так, то старый князь будет очень рад услышать такую весть. Ведь это не пустяк -вернуть отцу потерянного сына. Я уверен, что после этого они тут же пошлют людей, чтобы вернуть Мурада домой. Князь сделал паузу, желая выслушать других, однако те молчали. - Если же дело обстоит не так, как мы дума¬ем, придется собрать Совет князей и серьезно обсудить опасное развитие событий. Это касается других кабардинских князей этих мест. Надеюсь, вы получите ответ на этот вопрос. Ханаф поднялся и поклонился учтиво: - Сделаю это с большим удовольствием. Сей¬час же начну готовиться в путь. Все единодушно поддержали князя Сараби. Уорки уважали его за то, что до сих пор ему удавалось удачно лавировать в общении с русскими и уберегать своих людей от разорения. Возмож¬но, в голове князя зрел уже хитроумный план, и они были уверены в его успехе. * * * * * Ахмет очень волновался за Цему. Известие о смерти брата стало самой большой трагедией ее жизни. Положение осложнилось еще и тем, что невозможно было доставить домой его тело и похоронить по обряду. Тела других были вывезе¬ны, но Хамзет лежал слишком близко к стенам крепости. Ночью Цема плакала на груди у Ахмета. - Постарайся взять себя в руки, - шептал он ей. - Постарайся ради ребенка. Хамзет был бы рад видеть его здоровеньким. - Что толку, если он вырастет т и его убьют?! Ахмет крепко обнял ее. Такие мысли были ей несвойственны. Он, конечно, ожидал, что горе будет велико, но все же надеялся, что Цема сможет обрести душевное равновесие, оправившись после первого удара. . Однако беспокойство не оставляло его. После сражения под Кизляром Цема решила, что ей лучше оставаться пока в доме отца, в своей деревне, хотя их собственная усадьба была более безопасным местом на случай вылазки русских. В деревне было очень много раненых, изувеченных под Кизляром, и это создавало особое напряжение. В течение недель повсеместно были слышны громкие стоны мужчин, страдающих от сильной боли при перемене повязок или мечущихся в бреду, когда дело уже совсем плохо и тело начинает гнить заживо. Некоторые стонали во сне, заново переживая ужасы недавнего сражения. Наступили трудные времена. Стоял конец сентября, пора было убирать, урожай и нередко женщинам приходилось орать на себя мужскую работу в поле. Многие из них плакали, убирая хлеба или погоняя лошадей, вращающих моло¬тилку. Женщины закрывали лицо руками и рыдали, когда на глаза им попадалось что-то из домашнего обихода, к чему недавно прикасались руки их погибших любимых мужей и братьев; починенный заборчик, ловко сплетенная веревка или любовно вырезанная детская колыбелька. Пожилые женщины, неспособные уже работать в поле, выхаживали раненых. Казалось, тревога была разлита в самом воздухе. Мулла сидел возле Цемы, которая заботливо ухаживала за Ати, тем самым говорящим по ¬русский разведчиком, который вернулся в деревню несколькими днями позже остальных, пылая в лихорадке. Сознание едва теплилось в нем. У него в спине засел заряд крупной картечи. У Ати не было ни жены, ни родственницы, которая могла бы ухаживать за ним. Он всегда был одинок. Домой он вернулся только благодаря лошади, которая инстинктивно нашла дорогу назад. - Никакого улучшения? - спросил мулла дочь. Ати пребывал в глубоком забытьи, его дыха¬ние было медленным и трудным. Цема постоянно меняла мокрую тряпку у него на лбу, чтобы уменьшить жар. Он еще повоюет... Если это ты имел в виду, отец. Мулла поджал губы, чтобы сдержаться от резких фраз. - Цема, такова воля Аллаха. Цема повернула к нему бледное, измученное от бессонных ночей лицо. - Неужели, отец? А, может быть, твоя воля? Хамзет был мечтателем. Он стал воином ради тебя, а не ради Аллаха. Аллаху он возносил молитвы. Во имя Аллаха он был счастливейшим человеком в деревне и любил всех нас. Мулла наклонил голову и вышел. Что толку объяснять женщине значение слова «джихад», самопожертвование, если даже эта женщина -собственная дочь? Что женщина может знать о страданиях мужчины? Однако на сердце у муллы лежала тяжесть. Он бесцельно шел через пло¬щадь пытаясь побороть боль от огромной утраты, бередившую душу. Ему становилось страшно, когда он на секунду допускал, что в ее словах была правда. Придя за Цемой, Ахмет нашел муллу погруженным в размышления. Он постучал, прося разрешения войти. Позвольте, мулла? Говори, сын мой. - Цема хочет и дальше ухаживать за ранеными, но я не думаю, что ей следует сейчас этим зани¬маться. Она слаба, а это еще больше угнетает ее. Боюсь, как бы она не заболела. Нам нужно подумать о ребенке... Мулла помолчал. Некоторые из человеческих чувств были ему непонятны. Например, это. Наконец, он заговорил. Ценю твое беспокойство Ахмет. Согласен с тобой. Я поговорю с Ханифой и потом мы вернемся к этому. И еще... - Ахмет понизил голос. - Что делать с этим русским? Васильчиков в это время ждал за дверью. Было ясно, что он не собирается бежать, однако ведь и мен но Ахмету было поручено обеспечить его безопасность, а за нее он сейчас не мог поручиться. При виде его чеченцы могли вспыхнуть яростью и отыграться на нем, мстя за смерть брата или другого родственника. Князь Василий хорошо понимал, что в тот день может решиться его судьба. В деревню с Ахметом он приехал с чувством сильного беспо¬койства, гадая, что может произойти дальше. Он не знал о бойне под Кизляром, однако догадывал¬ся, что горцы потерпели сокрушительное поражение. Некоторые мужчины из поселения, где жил Ахмет, не вернулись домой. За те недели, что князь Василий провел в плену, он сумел выработать в себе какое-то странное хладнокровие и внутренний покой. Ко¬нечно, это не была мудрость божественного откровения, о котором Он мог только мечтать, а нечего более земное и обыденное. Мысленно он отдал себя в руки судьбы и постепенно обрел удивительную ясность ума и трезвость мысли. Привычные вещи обретали новый смысл, и он чувствовал, что сама эта безыскусная жизнь пьянит его, как крепкое вино. Каждый его день начинался с ароматов свеже¬го горного воздуха. Князь вставал и смотрел в окно, чтобы узнать, какая погода на дворе: то ли тепло, то ли ночью ударили заморозки. Восход солнца - всегда событие. Гигант лениво встает над горами, заливая их чернеющие отроги пото¬ками света, и человек сразу чувствует, как он мал и слаб под этими вечными бездонными небес¬ами. После этого князь Василий обувался и на¬кидывал бурку, слушая как слуги монотонно, нараспев читают утреннюю молитву. В эти мину¬ты он чувствовал себя неловко, ибо не мог присоединиться к ним. Здесь он лопал в положение, когда любой шаг, любое действие казались наполненными философ¬ским смыслом. Но это не были отвлеченные за¬умные понятия из трактатов по философии, бо¬танике или анатомии. Он сам, своим телом, нервами, мозгом испытывал высокое напряжение жажды жизни, страха и надежды. Физически он окреп, и работа в конюшне не казалась ему уже такой тяжелой. Импровизированные уроки чеченского языка продолжались, но требовали немалого напряжения: это был дьявольски сложный язык, и перед Ва¬силием встала нелегкая лингвистическая задача -разобраться в том хаосе звуков, который извергали его соседи по бараку. Кроме того, у него было два прекрасных собеседника - Ахмет и Мурад. Первый - человек прямой и понятный, второй -более гибкий и сложный. Мурад был примерно одного с ним возраста, явно благородного происхождения, весьма -умный, но уж очень скрытный. Ахмет был упрямый, но честный. Оба они без памяти любили свои семьи, что поражало Васильчикова. Зачастую мужчины затевали бес¬еды, произнося какие-то другие, непонятные сло¬ва. Князь Василий догадывался, что они другого клана или племени, чем остальное население поселка, но не мог еще определить их происхождения. Васильчиков поднялся и сделал несколько осторожных шагов от ворот дома муллы. Где-то совсем рядом послышался стон человека, страдающего от боли. Князь остановился, пыта¬ясь определить, откуда он доносится. Цемы в это время не было дома, она ушла помогать ухажи¬вать за ранеными. Он узнал это от других работников. Васильчиков давно не видел ее и соскучился уже по красивому лицу этой женщи¬ны, тем более, что он с интересом следил, как протекает ее беременность. Он приблизился к . соседнему дому, который, судя по звукам, служил лазаретом! То, что он увидел внутри, потрясло его. В одной комнате лежало человек десять, и было несомненно, что еще множество раненых лежит по своим домам и за ними ухаживают родственники. Здесь же находились те, у кого не было семьи или те, кто добрался лишь до этой деревни, не сумев одолеть всего пути домой. У одного из мужчин бок был разорван оскол¬ком. Ему оторвало руку, мясо отошло от костей. Он был без сознания, бинты на нем запеклись от крови. Другой приподнялся и повернулся, бормоча что- то в бреду. У него явно был жар. Князь Василий почувствовал ужасный, тяжелый запах, исходящие от этого человека: гангрена пожирала его ногу, раздробленную шрапнелью. Двое или трое мужчин лежали лицом вниз с большими гноящимися ранами на спинах и пле¬чах. Князь обратил внимание на то, сколько человек были изранены картечью. Кизлярские пушки сделали свое черное дело. Цема стоял на коленях перед одним из раненых, пытаясь влить жидкую кашицу в его бесчувственный рот. Каж¬дый раз, когда она приподнимала ему голову; тот начинал кричать. Две пожилые женщины, ухаживающие за ранеными, взглянули на неожиданного посетите¬ля, когда тот вошел, но тут же равнодушно отвернулись, продолжая свое дело. От нестерпимой вони он едва сдерживал тош¬ноту, но другие чувства заставили его забыть о ней, и Васильчиков буквально затрясся от гнева. Это было естественным откликом на все то, что он увидел в горах за последние несколько недель. И вот наступил момент откровения! Эти люди совершенно не представляли себе могущества России - и именно поэтому она не имела права вот так безжалостно и равнодушно уничтожать их. В благородном порыве чеченцы ринулись, в неравный бой, словно средневековые рыцари, хотя не были оснащены для современной войны. Рус¬ские знали это и выбрали метод массового унич¬тожения. Хуже всего было то, что горцы не станут его слушать, если даже он попробует объяснить им, какая сила стоит за этой, уязвимой на первый взгляд, передней Линией. Две сильные воли спле¬лись -в железный узел, который можно только разрубить. Трагедия столь же великая, как велик сам Кавказ. Князь принадлежал к тому типу людей, которые ничего не делают наполовину. Это был типично русский характер, способный на порыв, на безза¬ветную самоотверженность. И вот он, еще совсем недавно разочарованный во всем, скучающий денди, загорелся бешеным желанием помогать этим людям. Цема вдруг уронила котел и упала без чувств. Васильчиков подбежал к ней, поднял и бережно уложил на соломенный тюфяк. Затем он пощу¬пал пульс и ослабил застежку головного убора на шее. Цема пришла в себя и, у видя склонившегося над ней пленника, в страхе закрыла лицо рукой. Не бойся. Дыши глубоко. - Он так умело растирал ей руки, что Цема немного успокоилась. Она лежала спокойно. Васильчиков принес воды и приподнял ей голову. Ты устала, потому что не ела..., - пленник говорил с ней на ломанном чеченском. - Голова всегда кружится, если... не кушать. Он дружески улыбнулся. Говорил уверенно, хотя и с ошибками. С князя будто сползла его личина и это снова был опытный и талантливый врач. Цема вновь опустилась на тюфяк, и тут ребенок начал толкаться изнутри. Это было заметно даже князю Василию. Он не мог удержаться от того, чтобы не выразить свой восторг. Цема вспыхнула от смущения, но Васильчиков помотал головой, как бы говоря: «Не стыдись, позволь тебе помочь». - С Вашего позволения, сударыня.., - Василь¬чиков осторожно положил ладонь ей на живот, и его лицо озарилось радостной улыбкой. Вот ножка! Л вот головка. Хороший ребеночек! - проговорил он, подбирая простые чеченские слова. Слезы побежали из глаз Цемы. Она была так измучена, что не знала, смеяться или плакать. Тут князь Василий опомнился и отнял руку. - Мои извинения, сударыня. Я не хотел Вас обидеть, а только помочь... Пожалуйста, я могу помочь... И мне нужно осмотреть этого челове¬ка... Князь Василий повернулся к Ати и сдвинул повязку у него на спине. - Боже мой! Какое-то кровавое месиво! Как, черт побери, он еще жив? - Васильчиков проворчал себе под нос по-русски. В этот момент в комнату вбежал Ахмет и подскочил к Цеме. - В чем дело? Почему ты плачешь? Он обидел тебя? - Он выхватил кама и замахнулся на Васильчикова. - Нет! Нет! - крикнула Цема и расплакалась еще сильнее. Васильчиков вскочил на ноги. - Нет... нож... нет нож! решительно проговорил он и повернулся к Ати. Ахмет не мог не заметить, что вид раненного Ати произвел на заложника сильное впечатление. - Этому человеку нужна помощь. Нужен лекарь... Я - лекарь. Моя сумка... инструменты... вещи лекаря... Понимаешь? Врачевание! Ахмет был поражен. Его заложник оказался русским лекарем! - Все... людям... нуждаться лекарь... - сказал Васильчиков дрожащим голосом. - Мне нужно разрешить лечить этих людей. Вот этот... скоро умрет, если не отрезать ногу.., - Василий указал на раненого, у которого началась гангрена раздробленной ноги. Он быстро перебегал от од¬ного раненого к другому, яростно жестикулируя, голос его становился громче. Ему уже не хватало чеченских слов и он прибегал к русским, чтобы усилить важность своей речи. Он крепко схватил Ахмета за руку, и умолял, и требуя одновременно. - Нельзя тебе прикасаться к раненым без разрешения муллы. Пошли, Тадеуш, или как там тебя... Надо поговорить с муллой. Но сначала скажи мне, кто ты такой, или я выпущу тебе кишки. Ты меня понял? Ты - русский солдат? Князь Василий секунду колебался, но потом решился на ответ: - Нет, я не русский солдат. Я - русский лекарь. Приехал на Кавказ... просто гулять... не воевать... Просто русский лекарь. Сейчас должен делать работу лекаря. Ахмет слегка улыбнулся. Делаешь успехи в чеченском, русский лекарь. Пошли. - Постойте! - вдруг сказала Цема. - Ты, гяур-врачеватель, покажи нам свое умение. Сделай что-нибудь для Ати. Тогда мой отец поверит тебе. Ахмет и князь переглянулись. - Она права. Давай, начинай. - Пожалуйста.., но у меня отбирали мои вещи, когда я остался у вас. - Сейчас принесу. - Ахмет одобряюще глянул на Цему и вышел. Отсутствовал он всего не сколько минут и вернулся с сумками князя Васи¬лия. Васильчиков раскрыл чемоданчик хирургическими инструментами. - Держите его, - резко сказал он. Это была ужасная операция. Князь Василий увидел открытую лилово-синюю мышцу в спине у Ати, под которой что-то застряло, хотя женщи¬ны, как могли, постарались удалить из раны всю шрапнель, видимую их глазу. Князь знал, если в ране что-то осталось, начнется воспаление. В данном случае было именно так: кусочки металла покрытые сажей, засели глубоко в теле. Придется резать по живому, чтобы достать шрапнель с помощью специальных щипцов. Во время операции Ати был в забытьи. Ва¬сильчиков остановился, чтобы вытереть пот со лба. - Надо разбудить его. Нельзя так спать... пло¬хо... опасно. - Но так он ничего не чувствует. Так лучше, - возразил Ахмет. - Нет, он… сильно спать... плохо будет. Сердце может остановиться, если сильно спать будет. - Васильчиков очень старался, чтобы поняли его чеченский. Забывшись, он пробормотал по-русски: «В императорской армии человеку руку отрезают, - а он трубку курит. Вообрази себе это, мой друг..» Князь похлопал Ати по лицу и растер руки, показывал Ахмету, что нужно делать. Затем он наложил швы на зияющую рану. Ати вдруг вздрогнул и застонал, приходя в сознание. - Так-то лучше, - лекарь сел на скамейку, вытирая испачканные кровью руки. - Надо помогать тот вон человек... Мне надо отрезать его нога... Ахмет посмотрел на него вопросительно, и князь Василии объяснил жестами. Ахмет понял. - Сейчас нельзя, - ответил кабардинец. - Нельзя без разрешения. Подожди до завтра. Пусть мулла сам посмотрит на все это. Васильчиков понял, чего хочет Ахмет. Но он может умереть ночью! - воскликнул рассерженно князь по-русски и показал жестами смерть. Ахмет кивнул. - Если Аллах захочет, да, он может умереть, - сказал он вставая. - Ты здесь чужой и пришел под чужим именем, обманул нас. Ты - русский. Почему мы должны доверять тебе? Князь Василий пожал плечами: - Потому, что я могу помогать вам. - Подожди здесь. Посмотри пока за Ати. Ахмет с Цемой пошли в дом муллы. Цема объяснила подробно, что произошло. Мулла крепко задумался. Я не доверяю ему. Ты говоришь, он все время что-то записывает за тобой.. Да, - ответил Ахмет, - но он так учит наш язык. Он никогда, кстати, не спрашивал о сражении. Никогда. Кроме того, отец, - заметила Цема, - он знает, как лечить людей. Это очень полезно для нас, особенно сейчас. Мулла молчал. Ему трудно было примириться с мыслью о письменном языке. Сам он так и не овладел загадочным искусством грамоты, помнил лишь отрывки из Корана. Сам Пророк был неграмотным, и лишь Аллах наделил его способ¬ностью излагать Божественные откровения. Так сказано в самом Коране. Но пришли новые времена, и откуда-то набежали люди, умеющие читать и писать... Все это озадачивало муллу. Как можно было записать на бумаге грохот снеж¬ной лавины, несущейся с гор, или шепот листвы грабов, или звуки битвы двух туров на краю бездонной пропасти? Как крючками объяснить тишину, которую слушает чеченец» проезжая верхом через такие густые леса, что днями не видит солнца? Эти звуки хранятся в душе, и каждый горец может выразить их словами, но как передать их значками? От этого может быть только вред. - Что еще? О чем он тебя спрашивал? - В основном, как я ухаживаю за лошадьми и о лекарственных травах. Он и сам в этом отлич¬но разбирается, не говоря уже о врачевании. Ахмет замялся, боясь, что его предложение будет слишком смелым. - Разрешите, чтобы он полечил и остальных, мулла. Я уверен, он не желает нам зла. Я наблю¬дал за его работой, а я ведь и сам в этом пони¬маю толк. Должен сказать: он - умелый лекарь. Мулла рассердился. Его ненависть к гяурам была так сильна, что Он испытывал к ним почти физическое отвращение. Допустить, чтобы руки неверного касались его соплеменников-мусульман! - Отец, я верю, что этот гяур - хороший человек, - проговорила Цема дрожащим от уста¬лости голосом. Мы потеряли столько славных воинов, и нам нужно сохранить оставшихся. Ати должен выжить. Но зачем же терять остальных? Есть, например, воин с раздробленной ногой... Мы не можем справиться со всем этим сами. Мулла закрыла глаза и погрузился в раздумья. Потом он прямо и твердо взглянул на дочь: - Думал, что мы можем кое-чему научить это¬го гяура, а выходит так, что он нас научит. Неисповедимы пути Аллаха. * * * * * Князь Григорий Александрович, генерал фель¬дмаршал Потемкин, покоритель Кавказа и Кры¬ма, всемогущий фаворит императрицы Екатери¬ны, удачно использовал Кавказ в своих целях. Однажды он услышал, как его назвали «воплоще¬нием мирской суетности. Это понравилось кня¬зю, и впоследствии он старался поступать таким образом, чтобы оправдать эту характеристику. В частности, он организовал свой штаб в Екатеринодаре на Кубани, Это была столица, оплот «хо¬зяина Кубани, важнейший опорный пункт казачьих войск, сражающихся под российским фла¬гом. Само имя этого города означало «дар Екате¬рины. Речь, видимо, шла о даре, преподнесен¬ном царицей доблестному казачеству. Нынче же, благодаря успешным кампаниям, проведенным По-темкиным на юге, город начал бурно развиваться: всяческого рода чиновники, купцы, ремесленники хлынули сюда вслед за суворовскими и потемкин¬скими войсками и начали быстро обживать весь этот край. Потемкин расположился в своем сверкающем белом дворце, который, впрочем, не мог и срав¬ниться роскошью с его резиденцией в Царском Селе под Петербургом, Однако и этот дворец был вполне достоин самой царицы, случись ей при¬быть сюда: Ранее, в походах, Потемкин жил в шатрах, драпированных внутри шелком, где бла¬гоухали тонкие ароматы и было множество дра¬гоценной утвари. Теперь же все эти необходимые ему предметы обрели достойное пристанище и были расставлены на шлющих мраморных или мозаичных паркетных полах или развешены по стенам, венчающимся великолепными лепными с позолотой потолками в итальянском вкусе. Ог¬ромные зеркала отражали плотные, изготовлен¬ные из дорогих драпировок шторы, которые над¬ежно защищали от слабого, но постоянного ве¬терка, веющего с заболоченных, кишащих насе¬комыми берегов Кубани. Светлейший сел за стол, искусно инкрустиро¬ванный агатами и лазуритами. На его плечи был небрежно наброшен халат на меху, на ногах -персидские туфли старинного образца с загнуты¬ми носами. Рядом стоял его письменный стол, заваленный последними реляциями о ходе боевых действий. С довольным видом Потемкин переби¬рал пальцами сверкающее содержимое шкатулки с драгоценностями, лелея свою заветную мечту. А хотелось ему, чтобы возлюбленная царица пусти¬лась в путешествие по недавно присоединенным к ее короне южным владениям. Сюда, в Екатери¬нодар, Потемкин привлек торговцев вином, шел¬ком, лавочников-армян» портных... Светлейший делал все, чтобы превратить Екатеринодар в про¬цветающий русский город, чтобы навсегда канула в лету «станица Екатеринодар», что была лишь временным поселением на границе Российской империи. Если он не сможет обустроить все эти земли как следует, то просто велит своим архи¬текторам наделать фальшивых нарядных ораса дов, чтобы скрыть от глаз царицы убогие казачьи хаты. Весь этот сброд, который собрался в при¬граничных городах, Потемкин рассматривал как досадную помеху своим грандиозным планам. Ему хотелось, чтобы повелительница по достоинству оценила его труды по освоению этих земель, которые соединяют ее империю с христианской Грузией, совсем недавно объявившей о своем желании отдаться под покровительство России. Фельдмаршал Суворов, командующий Кубанс¬кой армией, постарался здесь на славу, но все же Потемкин был не вполне доволен. Он мог быть уверен, что Екатерина будет на Кавказе в без¬опасности лишь в случае полной невозможности появления повстанцев на Линии. Но такой уве¬ренности у него не было. Что проку в постоянных жалобах Суворова на слабую дисциплину в армии, на невозможность продвижения из-за каждодневного прицельного огня вражеских стрелков, когда за каждую пядь приходится платить многими жизнями. Потемкин же считал, что слово «невозможно» в данном случае едва ли не равносильно слову «измена». Он хотел, чтобы на эту грязную работу нашелся умелый охотник, и ведь когда-то именно Суворов явился таким «охотником» в войне с ногайцами. Осень была в разгаре. Наступило самое подходящее с точки зрения Потемкина время для проведения камлании: все лето один за другим сюда шли но степным просторам караваны с боеприпасами и продовольствием. Именно сейчас солдаты будут лучше всего вооружены и накормлены. Потемкин откинулся в кресле. - Одеваться! - гаркнул он что было мочи. В зале появилась целая толпа слуг, которые проворно освободили главнокомандующего от до¬машней одежды и принялись облачать его тучное тело в военный мундир. Светлейший сидел подо¬бно Нерону, пока ему помадили и пудрили гус-тую шевелюру, прикалывали на грудь сверкаю¬щие награды. Он хорошо знал цену внешности... «Испорченное дитя» Григорий мог целый день пить горькую вперемешку с шампанским, закусывая репой или упасть под стол и там продолжить сие с кем-нибудь из офицеров. Однако же, когда Потемкин был в полном генеральском облачении, его буйный нрав и страстную натуру выдавали лишь обкусанные до самого мяса ногти на руках. - Полковник приехал? Штабной офицер кивнул: - Дожидается аудиенции, Ваша светлость. - Зови его сюда. Остальных тоже. Офицеры мгновенно заняли свои места подле рабочего стола своего начальника. Светлейший, не мигая, смотрел на них своим недобрым гла¬зом. - Этот новый вызов горцев нельзя оставлять без внимания, - заявил Потемкин, непонятно к кому обращаясь. Штабисты сразу поняли, что он имеет в виду: последуют карательные действия. Генералы Григорович и Петрович из Кубанс¬кой армии Суворова прибыли в ставку для докла¬да о действиях на восточном фланге Линии. Трудно было себе представить более блистательных и видных офицеров петербургской выделки. Затя¬нутые в облитые золотом мундиры, в замшевых перчатках, с изысканными париками на голове, они являли собой образец офицеров старой шко¬лы, само воплощение респектабельности. Военная коллегия удостоила их генеральскими званиями- в ходе турецких кампаний 1770-х годов, еще задо¬лго до того, как Суворов получил продвижение по службе, тем более - прославился. - Наше мнение таково, Ваша светлость, - ото¬звался Григорович, грузноватый пятидесятилетний ветеран многих заграничных военных кампании. - Ежели мы позволим этому новоявленному има¬му собрать силы и вновь, не дай Бог, одержать хотя бы маленькую победу, то получим массовые беспорядки на присоединенных землях. Петрович согласно кивнул и добавил: - Судя по всему, он абсолютный профан в военном деле. Так что о батальном умении нам нечего беспокоиться, по крайней мере, судя по тем сведениям, что я имею. Потемкин, старый вояка, хорошо знал, что таланты этих двух генералов весьма ограничены. - Но он тоже учится на своих ошибках, - проворчал главнокомандующий. В разговор вмешался Пьери, Он также поста¬рался выглядеть на этом совещании как подоба¬ет. На нем был красно-зеленый мундир, лосины и безупречно высокие черные ботфорты. Этот наряд свидетельствовал о том, что он тщательно изучил «Полковое учреждение» Суворова, где скру¬пулезно были расписаны все детали: вплоть до кантов на лацкане, высоты стоячего воротника, размера обшлагов и угла треуголки. Потемкину нравилось такое прилежание. - Ага, Пьери... Рад, что Вы смогли выбраться. Вот, хочу представить: генерал Григорович и ге¬нерал Петрович из Кубанской армии... Пьери чопорно поклонился. Петрович, потом¬ственный аристократ, дальний родственник семей¬ства Шуваловых, стоящий но происхождению на голову выше всех здесь на Кавказе, узнал «карь¬ерного офицера» и оскорбительно небрежно кив¬нул ему. - Прежде всего, позвольте поздравить Вас с блестящей победой под Кизляром, - улыбнулся Потемкин. - Вскоре после того, как Вы прибыли туда, дела пошли на лад. - Благодарю, Ваше высокопревосходительство! - На манер многих генералов Пьери использовал московские формы обращения в подобных случа¬ях. Это было по вкусу глаяноодмандующему. - Погодите благодарить. Я хвалю Вас за раз¬гром противника с малыми потерями с нашей стороны. Но я был бы еще более удовлетворен, если бы Вам удалось покончить с этим самозван¬цем, именующимся шейхом Мансуром. Улыбка исчезла с лица Пьери. - Не буду сейчас подробно обсуждать допу¬щенные ошибки. Я читал отчет. Самое главное для нас ныне - разработать план поимки этого Мансура и заставить горцев прекратить згу свою.., как ее, священную воину... джихад. - Потемкин криво усмехнулся. - Эти идеи очень опасны. Зараза может расироетошпггься. Нам надлежит отсечь голову гидре - и все будет в порядке. Вы соглас¬ны, Пьери? Пьери сразу почувствовал, насколько этот под¬ход отличается от взглядов его генерал-бригади¬ра. Комаров никогда не преследует противника на его собственной земле. Как повезло ему, что Комаров пока отсутствует. Возможно, им уже недовольны, хотя еще не отстранили от должнос¬ти. Пьери решил воспользоваться случаем: - Безусловно, согласен с Вами. Если припоми¬наете. Ваше высокопревосходительство, в моем отчете я как раз и предлагаю эту стратегию. Потемкин возвышался над своим столом, как скала. - Так... Ну, и что же Вам нужно, чтобы завершить это дело? - Я уже просил перебросить сюда еще один полк казаков с Волги. С такими силами я смогу обложить зверя в его логове и прикончить. Генералы Кубанской армии выразили свое удив¬ление. Потемкин неопределенно хмыкнул. Его реакция на слова сооедедника всегда была не¬предсказуемой. - Хм! Может быть, вот Петрович выделит Вам эти дополнительные силы? Голова у Пьери закружилась от неожиданно открывшихся возможностей. Об этом он не мог и мечтать. Ему уже грезились лавры Суворова, полученные тем за истребление ногайцев. - Таковой план я готов положить Вам на стол завтра утром, - быстро ответил он. Потемкин блефовал. У него был, конечно, уже этот план. Он располагал всеми разведыватель¬ными донесениями генерала Комарова касательно шейха Мансура. Однако он собирался их исполь¬зовать вовсе не так, как предполагал Комаров. - Мы обсуждали уже эту идею. Мы знаем: он обосновался в горной деревне Алди. Ступайте же за ним туда - немедленно. Не позволяйте зали¬зать раны. Ударьте изо всех сил и покончите с ним там же. И сразу его любимый джихад кон¬чится пшиком... Согласны? Пьери колебался лишь секунду. Он хотел удос¬товериться, что это серьезное предложение, а не испытание его политической благонадежности. - Это и есть мой план, Ваше высокопревосхо¬дительство. Мои сомнения вызваны лишь тем, что это несколько противоречит теориям, по ко¬торым нас учили. Нельзя вторгаться в земли противника, если он имеет там некоторые пре¬имущества... Потемкин понял, что Пьери таким образом завуалировал просьбу о разрешении действовать вопреки планам своего командира. Генерал Пет¬рович и сам не брезговал этим приемом, и сейчас он с удовольствием наблюдал, как молодой офи¬цер бьется в тех же силках. Потемкин вывел Пьери из затруднительного положения. Самолюбие русского аристократа было удовлетворено, но ведь этим нельзя одержать победы. - Нечего толочь тут воду в ступе! Нам надле¬жит выступить против шейха Мансура уверенно и стремительно. Все необходимые приказы полу¬чите еще до отбытия в Кизляр. Я попрошу гене¬рала Петровича немедленно направить в Ваше распоряжение казачий полк. Петровичу пришлось почтительно склонить го¬лову в знак согласия со словами главнокоманду¬ющего. Разве можно было сворить с человеком, владеющим тридцатью семью тысячами крестьян, миллионным состоянием, и даже солидной со¬бственностью здесь, на Кавказе? Выше его стоя¬ла лишь Екатерина. Власть его была почти без-граничной. * * * * * Этот поход стал настоящим кошмаром. Войска под командованием Пьери сначала продвигались к северу в сторону гор, огибая низины вдоль Терека. Наконец, они достигли густого леса у долины реки Сушки. В этих дебрях было так темно, что под деревьями не было почти никакой растительности, не было и птиц, кроме пронзи¬тельно кричавших соек. Солдаты шли с полной боевой выкладкой, как положено в таких случаях. Один батальон посла¬ли вперед, другой прикрывал тыл. Каждый из них имел по несколько легких полевых орудий и пушки. Кавалерия, резервы, артиллерия и тран¬спорт находились в центре под прикрытием стрел¬ков-пехотинцев. Впереди основных сил, за арь-егардом и во обеим сторонам колонны двигались волжские казаки. Самоубийственное расположе¬ние: как только колонна двинулась вперед через, казалось бы, пустынный лес, эти всадники неиз¬менно попадали под огонь чеченских стрелков, сидящих на деревьях, и лишь сизые клубы дыма выдавали их укрытия. В русской армии такое построение войск на¬зывали «марш колонной в ящике», и Пьери хоро¬шо знал, что под «ящиком» подразумевали гроб. Дорога так густо поросла колючим кустарни¬ком, со всех сторон людей поджидало столько неожиданных препятствий, что колонна двигалась чрезвычайно медленно. Было бессмысленно уже надеяться на неожиданное нападение на шейха Мансура. Слух о продвижении войск распростра¬нился по горам еще задолго до того, как они достигли Терека. Со всех сторон чеченцы съезжа¬лись в Алди, чтобы защитить своего вождя, и немало специальных отрядов было послано на¬встречу колонне, чтобы заранее измотать ее. Пьери понимал, что горцы постараются максимально ослабить его еще до того момента, как он достиг¬нет пункта назначения. Он сильно рисковал, уг¬лубляясь в районы, контролируемые горцами. Доберись до его берлоги», - повелевал. Потемкин. «Добей его в собственном логове», - приказывал Суворов. Что ж, он так и собирается сделать. Но никто не сказал, что сделать это будет просто. Пьери вознамерился воплотить суворовский принцип жертвования огневой мощью раде уве¬личения скорости атаки. Он подберется к врагу как можно ближе, чего бы это ни стоило, а затем последует «сквозная атака». Пьери приказал использовать сигвяльные гор¬ны для оповещения различных подразделений колонны о скорости движения, приближения противника слева или справа, о неотходамостя оттянуться назад и прикрыть тыл. Два дня у него ушло на то, чтобы менять сигналы не реже, чем дважды в день, так как чеченцы быстро запоми¬нали их и брали на вооружение. Вдобавок ко всем бедам начались дождь и туман. Пьери и его люди были постоянно про¬мокшими. При переправе через горные потоки пушки постоянно вязли. Лопгади начинали хро¬мать: они повреждали суставы, утопая в жидкой грязи. Требовалось вдвое увеличить число дозор¬ных, которые разведывали дорогу к Алди. Неко¬торых чеченцев ловили и пытали, добиваясь нуж¬ных сведений. Самые важные вопросы касались, естественно, местонахождения шейха Мансура. По вечерам Пьери сидел, съежившись, в своей палатке, рассчитывая, сколько времени еще уй¬дет на дорогу до Алди. Его войско двигалось с ничтожной скоростью шесть верст в день. При этом он ежедневно терял много людей, С такими темпами к моменту решающей атаки у него ос¬танется лишь половина состава. Каждый раз, останавливаясь для привала, по сыпали татар на поиски убитых и раненых. Бы¬вали случаи, когда Пьери приходилось из пере¬дней части колонны, уже разбивающей лагерь, срочно перебрасывать крупный отряд в ее арь-егард, где в это время шел бой с внезапно напав¬шими чеченцами. Иногда татары возвращались из подобных вылазок с привязанной у седла головой убитого врага. Уже в начале похода Пьери начал понимать, насколько прав был Комаров. Он никогда не решился бы на такую экспедицию, ибо сразу же просчитал бы ее тяжелые последствия. Однако Пьери не сомневался в своей способности покон¬чить с шейхом раз и навсегда, несмотря на по¬тери. За ним стояли мощные силы. Эта победа повысит его шансы на продвижение, и сбудутся, наконец, его мечты примкнуть к элите русской армии. Ставки были высоки. - Удвоить караул в ночное время, - приказал Пьери. - Посты расставить в цепочку вокруг лагеря. И поставьте охрану у водопоя. Последний приказ был вызван необходимостью охранять лошадей на водопое от чеченцев, кото¬рые повадились стрелять по ним, едва тех оставляли без присмотра. Дозорным было велено вести себя очень тихо. Малейший шум, даже хлопок по комару, мог вызвать прицельный огонь чеченских стрелков. Это была война нервов. Подъем производился в шесть утра, хотя было замечено, что чеченцы никогда не начинают стре¬лять до утренней молитвы. Однако сразу же после этой короткой передышки на русских со всех сторон обрушивался беспорядочный град пуль, летевших с тем особенным отвратительным виз¬гом, который так ненавидели солдаты. И вот однажды дождливым туманным утром колонна вышла на подступы к родному селенью шейха Мансура. Это была маленькая деревушка, хорошо защищенная со всех сторон, наполовину она была прикрыта огромным утесом, нависаю¬щем над рекой Сунжей, очень полноводной в это время года и яростно бурлившей внизу. Саман¬ные домики беспорядочно лепились друг к другу, карабкаясь вверх по скале. Теперь каждая кры¬ша, служащая балконом соседа сверху, преврати¬лась в огневую позицию, занятую вооруженными защитниками. Пьери внимательно рассмотрел де¬ревню в полевой бинокль. Картина была типич¬ной: ни женщин, ни детей, ни животных не было видно. Чеченцы, скорее всего, спрятали их где-то повыше, в скалах. - Ну что ж, ясно, - проговорил Пьери, закон¬чив осмотр с противоположного берега реки. - Пехота возьмет на себя левый фланг, казаки атакуют с востока по моему сигналу. А сначала пусть поработает артиллерия. Пьери приказал опытным бомбардирам"доста¬вить два орудия на возвышенность у края долины и установить их там. - Когда услышите звук горна, артиллерия пре¬кратит огонь, - инструктировал Пьери свежий отряд волжских казаков, в обязанность которых входило поджечь все постройки, куда не угодили пушечные ядра. В деревне не должно было ос¬таться ни одной целой щепки. Пока армия Пьери разворачивалась для боя, туман рассеялся. Показалось яркое солнце, и оно будто развеяло завесу страха, отделяющую две армии готовых на все вооруженных мужчин. Начался артиллерийский обстрел, старались не пропустить ни одной постройки в центре деревни. Сначала пехотинцы стояли на противоположном берегу Сунжи, ведя прицельный огонь по людям на крышах, которые то и дело падали оттуда головой вниз. Как только представилась такая возможность, солдаты двинулись вперед с шашка ми наголо, едва сдерживая своих раненых, кото¬рые в порыве вскакивали с носилок и сгоряча бросались в речной поток. Шеренга за шеренгой неотвратимо наступали пехотинцы, пока, нако¬нец, не овладели западной окраиной Алди. На восточном фланге кавалеристы со стальны¬ми нервами пробивали себе дорогу через барри¬кады из повозок, стволов деревьев, бочек. Нако¬нец, они добрались до центра деревни. Чеченцы хорошо подготовились к обороне, однако не мог ли остановить напора наступающих, численность которых преобладала во много раз. Но тут только Пьери понял, что чеченцы подготовили им сюр¬приз: в резерве у них томился в нетерпении большой отряд всадников. Они вдруг появились из окружающего леса, в зубах у них были зажа¬ты уздечки. С двадцати шагов они открыли ура¬ганную стрельбу из каких-то древних ружей. Затем закинули оружие за спины, выхватили сабли и бросились на казаков. Завязалась ожесточенная схватка, и казаки сильно пожалели, что так пос¬пешно углубились в расположение противника. Юркие чеченские лошадки сильно выигрывали рядом с более крупными и неуклюжими казачь¬ими конями. Из-за этого потери среди казаков увеличивались с невероятной быстротой. Казачью кавалерию на восточном фланге; фактически ок¬ружили и истребляли на глазах. Чеченцы дрались отчаянно: израненные, продолжали сражаться. Если правая рука была ранена, саблю брали в левую... Полковник Пьери стоял возле пушек и наблю¬дал за этим боем, кусая губы и отчаянно ругаясь. Вдруг сквозь клубы дыма он заметил белую ка¬рабахскую лошадь шейха Мансура. Тот быстро мчался, подняв саблю над головой. На мгновение она мелькнула на ярком солнце... Теперь Пьери по крайней мере знал, где находится тот, ради ных действий. - Трубач, сигналь отход и перегруппировку. Нужно окружить деревню. Пьери хотелось, конечно, вернуться с мини¬мальными потерями, но еще сильней ему хоте¬лось захватить Мансура. Живого или мертвого. Любой ценой. Оставшиеся казаки вернулись на исходные по¬зиции у края деревни и расположились для оса¬ды. Пушки вновь начали яростный обстрел, раз¬рушал все, что еще уцелело в деревне. Канонада не прекращалась до вечера. Пьери не решался больше на кавалерийскую атаку. Неизвестно, что эти чертовы горцы для них еще припасли. К ночи Пьери ходил мрачнее тучи. В Алди не осталось камня на камне, но и его потери были велики. Каждый третий казак был или убит или ранен, половина пехотинцев вышли из строя, а в артиллерийских расчетах катастрофически не хватало людей. В лесу у Сунжи царило опасное безмолвие, и в этой ночной тишине далеко было слышно, как скрипят деревья и бурлит неугомонная вода. Утром русские обнаружили, что вокруг дерев¬ни не осталось ни одного тела. Несомненно, что многие просто сгорели дотла. Тела, плывущие по реке вылавливали где-нибЧдь ниже по течению, чтобы потом захоронить. Раненых вьггащили по¬тихоньку женщины, старики и инвалиды. Силь¬ный дождь поливал почерневшие от огня разва-лины: все, что осталось от Алди, от домов ее жителей. Казаки обшарили все вокруг в поисках шейха или его людей, но все бесполезно. Битва закон¬чилась, но где же шейх Мансур? Пьери бесило, что он не может с уверенностью заявить о смерти имама, и, тем более, не может предъявить его тело, чтобы отпраздновать это событие как сле¬дует. Однако он не должен показывать свою досаду другим. Теперь нужно подумать о благополучном возвращении назад. Пьери собрал офицеров. - Растолкуйте людям, что мы одержали пол¬ную победу. Осталось только целыми вернуться на Терек с минимальными потерями и, что самое важное, не растеряв ружей и пушек. - Пьери явно храбрился. - Так что строимся в колонну, господа, и марш домой. Присутствующие подавленно молчали. Сказы¬валась многодневная усталость, а также сознание того, по какой дороге им придется возвращаться. Павших похоронили в долине по обычаю и долго стояли, склонив головы, под проливным дождем. Больше всего русские боялись лесов, ибо там чеченцы имели явные преимущества. В этот первый день возвращения войска Пьери покрыли менее трех верст пути. Чеченские стрел¬ки не давали им покоя, а повозки вязли в грязи даже сильнее, чем по дороге к деревне. Первую ночь они провели в глуши букового леса. Лагерь разбили по классическому принципу: лошади и пушки в середине, охранники - по периметру. Команду из двадцати человек послали собирать топливо для костров. Вдвое больше пошли охранять их от невидимых вездесущих стрелков. Никто из них так и не вернулся. Ожидая их, полковник Пьери, кажется, услышал крик совы, затем еще один. И еще. «Многовато*, - подумал он. Неужели это сигналы горцев? Внезапно до Пьери стало доходить, что происходит сейчас вокруг их лагеря, и рука его инстинктивно сжала мушкет. Леса были полны чеченцев. Еще раз он увидел всадника на белом карабахском коне. Серебряная сабля была поднята вверх к сверка¬ла, хотя ни один лучик лунного света не прони¬кал сюда. И тут ночную тишину разорвали воин¬ственные крики мстителей и свист пуль. Это было последнее, что слышал полковник Пьери... * * * * * Перебиты? - Ахмет недоверчиво посмотрел на муллу. - Вы хотите сказать, что вся русская армия уничтожена? Думаю, кое-кто удрал. А вот командиру их не повезло. Они звали его Пьери. - Но это же крупная победа, мулла... Мулла опустил глаза в раздумье, затем пос¬мотрел куда-то в сторону мимо Ахмета. - Гяуры будут считать это нашей победой. Но для нас, Ахмет, цена слишком велика. Они стояли у ворот дома муллы, наблюдая, как возвращается последняя группа доброволь¬цев, измученных и осунувшихся. Среди них был Куэр, черный от пыли с ног до головы. Он без отдыха проскакал весь путь, чтобы сообщить мулле о событиях у Сунжи. Теперь Васильчиков зани¬мался его ранами. Эльдар стоял рядом, покачивая головой. Ему нравилось, что его сын проявил такую преданность шейху Мансуру, и отец был счастлив, что тот уцелел. - Шейх Мансур вновь остался цел и невредим, - сказал Эльдар. - Хвала Аллаху за это. Но куда он отправится теперь? Нечего и надеяться вновь собрать чеченскую армию после таких крупных потерь. Ахмет знал, что Эльдар совершенно прав. Есть же какой-то предел числу убитых и искалеченных для маленького горного народа за такое короткое время. Они уже приблизились к этому пределу, как и другие селения их района. - Мурад все правильно говорил тогда, - сказал мулла с горечью. - Нам нужно воевать так, как мы умеем. Нам нечем ответить на пушки гяуров. Кизляр был ошибкой. Ахмет почувствовал, как изменился тон мул¬лы, совсем не то, что раньше. Ему пришлось так много пережить: потерян единственный сын и наследник, и при этом - никакого значительного результата. Эльар поднял глаза и кивнул одобрительно: - Нам нужен вождь, который объединит все племена, и тогда мы сможем воевать с русскими на их территории, - заявил он. - Нам нечего и надеяться на победу, пока все эти горы не ока¬жутся под властью могущественного имама, кото¬рый будет править яеелезной рукой. Который, не колеблясь, покончит с предателями или даже уничтожит целые племена, стакнувшиеся с вра¬гом. Только так можно выбить русских из наших гор. Иного не дано В то время, как они наблюдали за воинами, расходящимися по домам, в деревню въехал ка¬кой-то незнакомец, кавказец, одетый в богатую черкеску. Его безупречный костюм свидетельство¬вал о том, что его не было в Алди, да и в других сражениях за последнее время. Тем не менее, незнакомец держал оружие наготове. Он спросил о чем-то у воинов, подъехал к дому муллы и спешился. Почтительно поздоро¬вался по-татарски: - Приветствую вас, братья. Меня зовут Хафица, я из Кабарды, - почтительно представился он. - Я приехал в поисках одного моего соплеменни¬ка, который живет в этих горах. Его зовут Хапца Мурад... Вы слышали о таком? Мулла приветливо поздоровался с ним. То же сделал и Ахмет, улыбнувшись: - Я тоже кабардинец, с Кубани. Добро пожа¬ловать. - Он говорил по адыгски, и незнакомец радостно обнял его, безошибочно распознав ка¬бардинское произношение. Мулла заговорил с гостем по-татарски: - Я мулла этой деревни. Да, твой родич живет здесь. Мой зять Ахмет проводит тебя к нему. Ты приехал один? - Двое моих спутников отдыхают тут непод¬алеку. Мы не решили ехать все вместе, чтобы не слишком беспокоить вас после таких потрясений. - Ничего страшного, мы рады вас видеть. Наши беды не сказываются на нашем гостеприимстве. Можешь приводить своих спутников, я буду рад видеть вас в любое время, тепло отозвался мулла. - Кабардинцы в моем доме всегда желанные гос¬ти. - Хафица поблагодарил муллу и повернулся к Ахмету: - Буду признателен, если ты проводишь нас к Мураду. У нас срочное дело. С нами один из старейшин нашего рода. - С Вашего разрешения; мулла, я отвезу гос¬тей в наш аул, - сказал Ахмет. - С ними приехал один из уорков, это, наверняка, посланец отца Мурада. Мулла улыбнулся и кивнул одобрительно, за¬тем вновь обратился к Хафице: - Пожалуйста, дорогой гость, привези сюда своих спутников, окажи честь моему дому вашим визитом. Не можем мы держать благородного кабардинца за околицей. Хафица расплылся в улыбке: - Теперь я понимаю, почему Мурад предпочел поселиться среди таких чудесных людей, вроде Рас, мулла. Я передам приглашение нашему ста¬рейшине, и мы, безусловно, воспользуемся им, но в другой день. Однако сейчас, с Вашего позволе¬ния, мы отправимся к Мураду. Дело не терпит отлагательства. - Не стану вас задерживать, дорогие гости. Буду ждать вас в моем скромном жилище. Ез¬жайте с миром. * * * * * Вернувшись домой, Цема немного успокоилась. Как и предсказывал Васильчиков, сейчас, в сере¬дине беременности, ее состояние стало более ус¬тойчивым, чем несколько недель назад. Хотя мысли о Хамзете по-прежнему не покидали ее, все же ей было легче не видеть ежедневно столько крови и страданий, Ахмет был вдвойне благодарен судьбе за то, что она не видит, как возвращаются воины из Алди и не слышит их рассказов об этой ужасной бойне. - У них замечательные лошади, - проговорила Цема как-то рассеянно, подавая Ахмету ужин. - У гостей Мурада? Да. И сами они одеты так красиво. Такие черкески и мечи. И чудесные лошади. - Кабардинские. Хорошая порода. Интересно, зачем они пожаловали... - И я об этом думаю, - Цема вся светилась любо пытст во м. В дверях появился Мурад: - Хватит жевать! У меня гости, и Медина вовсю накрывает на стол. Пошли, пошли, нельзя заставлять гостей ждать. Цема подскочила в нетерпении узнать все пос¬корее. Ахмет озорно ухмыльнулся: - Гости у тебя. Чего ж ты меня беспокоишь? Мурад прямо опешил: Пошли быстрее, не дури. Они ждут. Цема, вразуми своего шального мужа! - Ахмет, я удивляюсь тебе! - воскликнула Цема. - Возьмем ужин с собой! - Она мгновенно схва¬тила тарелки со стола и состроила веселую гри¬масу. - Ну что ж, почему бы и нет, - проворчал Ахмет. - Не каждый день мне предлагают поужи¬нать дважды. Ты знал этих людей раньше? Это Хапца, из моей деревни. Я подозреваю, что их послал мой отец, но они пока не призна¬ются. Старшего зовут Темиркан, это советник моего отца. Важная фигура, и он не отправился бы в путь без серьезной причины. Ахмет вошел в дом приятеля. Мурад калил чая из старинного русского самовара и подал Темиркану - он явно выделялся среди своих спут¬ников. Внешность старейшины несколько озада¬чила Ахмета: его кожа была темнее, чем у дру¬гих, чем вообще у кого-либо из кабардинцев, ко¬торых он видел в своей жизни. Ахмет предположил, что этот человек - балкарец. Существует много тюркских национальностей, их представн-тели мирно живут среди кабардинцев. Некоторые иа них весьма преуспели, и ничто не препятству¬ет им занимать высокие должности. Большинство из них переняли язык адыгов. На вид Темиркану было немного за сорок, он был крепкого телос¬ложения, с тонкими чертами лица, на котором читались ум и благородство. Кончики седеющих усов закручивались вверх, что прибавляло ему импозантности. Хафица был самым молодым и самым разговорчивым. Улыбка редко исчезала с его лица. Это был непоседливый и щеголеватый кабардинский юноша, более всего ценивший лов¬кость, сноровку и приятную внешность. Говорил он легко и свободно на любую тему. Он немного напомнил Ахмету словоохотливого Васильчиковл, это были люди одной породы. Третий гость был, наоборот, молчалив и говорил лишь когда спра¬шивали. Он показался Ахмету воинственным на-ртом - скупым на слова и бдительным защитни¬ком старейшины. После недолгой паузы, когда пили чай, Темиркан обратился к Ахмету: - Отец Мурада - великий князь Кабарды. Князь Хапца. - Я так и думал, - сказал Ахмет, - но я прощаю его. Темиркан внимательно посмотрел на Ахмета. Шутка понравилась ему: она говорила о близких отношениях этих людей. Мурад лишь с улыбкой покачал головой. - Наш князь уже немолод - да хранит Аллах его дни - и можно понять его желание пгювести последние годы в кругу всех своих друзей. Ахмет слушал эти слова и внутренне поражался тому, что можно, оказывается, жить в согласии с природой, постепенно рассчитывать наперед свои земные дела, не боясь, что все это может прерваться в любой момент. Между тем Темиркан продолжал: - Когда Мурад исчез, мы думали, что это не¬надолго. Потом, не найдя его, очень опечалились. Можете представить себе нашу радость, когда мы получили весть о нем.., - Он с улыбкой повернул¬ся к Мураду. - А рассказал о тебе тот мисост, которого ты отпустил. У Мурада было непроницаемое выражение лица, он чувствовал смятение. Первым заговорил Ахмет: - Если позволите, Тхамада... Не знаю, что на сердце у Мурада, но могу сказать одно: если бы у чеченцев были уорки и князья, как у нас, кабардинцев, они бы давно выбрали его князем. Гости внимательно слушали его. Между тем, Ахмет продолжал, несмотря на растущий комок в горле: - У чеченцев он самый толковый советник, решительный и мужественный воин. У него заме¬чательная семья и прекрасные дети. Я не знаю, что еще мужчине нужно. Наступила пауза, потом Темиркан нашел, на¬конец, нужные слова: - В этой жизни мужчине нужно еще одно – такой друг как ты, Ахмет с Кубани! Хафица улыбнулся Ахмету: Мы только сейчас начали ощущать трудность этой задачи. Однако, мы должны повторить волю его отца, - настаивал Темиркан, - и убедительно просим Мурада хорошенько это обдумать. Ну а мы вос¬пользуемся твоим гостеприимством, Мурад, пока ты не примешь решения. Мурад поднял голову, на его лице было по-прежнему какое-то неопределенное выражение: - Я очень рад видеть вас в моем доме. Бла¬годарю за доброе расположение. Мы все с удо¬вольствием разделим ваше общество. Ахмет внимательно следил за Мурадом, но не мог даже приблизительно угадать ход его мыслей. Он не представлял себе жизни в этих горах без Мурада и его семьи. Это была трудная минута, болезненная для Ахмета. * * * * * Светлейший князь Потемкин сидел, сгорбив¬шись за своим столом. Легкий ветерок с Кубани шевелил бумагами и раздражал его. Это был отчет о том, что произошло с войсками Пьери. Потем¬кин сердито прижал листки кулаком и громко выругался. Потом он закрыл лицо руками, пряди седеющих волос свисали меж пальцев. Генералы Петрович и Григорович стояли рядом немыми свидетелями его печали. Из единственного глаза Потемкина текли слезы, и крупное тело иногда содрогалось от рыданий. Главнокомандующий оплакивал эту гюльшую потерю. Его охватила глубокая скорбь, и только водка могларазвеять его печаль. Никто из генералов не хотел бы участвовать в предстоящей оргии - а это будет непременно оргия. Легенды ходили о невероятных способностях Потемкина отдаваться и горю, и питию. Генерал Петрович не без лгобопытства, украд¬кой, разглядывал Светлейшего- Возможно ли, чтобы человек, будучи персоной такой величины, испытывал чувство вины? Нет. Сожаления, мо¬жет быть, но не вины. А, между тем, такая судьба постигла Пьери именно с его благослове¬ния. Потери были слишком велики, как ни взгля¬ни. Кому-то придется отвечать за это. - Осмелюсь заметить.., - пробормотал Петро¬вич. Потемкин не пошевелился. - Осмелюсь заметить, что мы добились все-таки большего, чем изволит предполагать Ваше высокопревосходительство. Этот головорез Мансур вместе с кучкой своих последователей, судя по всему, переместился куда-то к западу. Нам гораздо легче будет следить за действиями горцев на западе, где они сейчас находятся, чем в цен¬тре Кавказской гряды. - Действительно, - поддержал Григорович, -он не продержится долго среди черкесов здесь, на западе. Они не так терпимы к смутьянам, как чеченцы. Потемкина словно прорвало: - Армия разлагается. Вы знаете это. Я знаю это. Суворов прав. Казармы кишат паразитами не хуже, чем тюремные казематы Петербурга. Черт бы их побрал! Ничего, я еще развернусь! Живой силе в России нет числа, Ваше вы¬сокопревосходительство, - вкрадчиво вставил Гри¬горович. - Стоит ли беспокоить Ее Императорское Величество без крайней на то нужды? Предос¬тавьте Суворову завершить это дело. Григорович говорил все это с видом человека, привыкшего заставлять других делать за себя грязную работу, кем бы они ни были. Он как бы забывал о собственной причастности к этим собы¬тиям, к развалу армии. Ведь многие знали, что сам он разбогател на военных поставках, и что все его офицеры здорово поживились, проявляя чудеса мошенничества и 1ОДяокрадства. Конечно, здесь есть вина Комарова, - про¬должал размышлять вслух Григорович. Комарова? - Потемкин вскинул свою льви¬ную голову. Он был начальником Пьери. И без сомне¬ния, плохо подготовил операцию. Послушайте, Григорович, Вы знаете не хуже меня, что генерал Комаров никогда бы не повел свою бригаду к Алди. Не повел бы, В том-то и беда. Он не ста¬рался диктовать условия, позволял горцам управ¬лять ситуацией. Слишком затянул. На мой взгляд, с Алди нужно было покончить еще в июле. Потемкин поднялся и отдал приказание секре¬тарю: - Передайте мои наилучшие пожелания начальнику штаба и уведом ито его, что я приказываю отозвать генерал-бригадира Комарова. Потемкину стало легче. Он заставит Суворова как следует прочистить юг, чтобы летом следующего года Екатерина смогла совершить свое гран¬диозное путешествие, венцом которого должен стать смотр черноморского флота в Крыму. Это будет вершиной его славы. Суворов должен вос¬кресить память о Полтавской битве, которук» славный предшественник царицы, Петр Великий, некогда выиграл, разбив шведского короля Карла Двенадцатого. А теперь его, Потемкина, черед отличиться. Никто в Москве или Петербурге не должен сомневаться в военных талантах Светлей¬шего. * * * * * Местное общество на Линии ожидало, что гра¬финя Софья с мужем предпочтут тихо располо¬житься в Константиногорске, чтобы избежать унижения в Екатеринограде. Регулярно туда под усиленной охраной отправлялись раненые для поправки здоровья на целебных источниках, при¬чем результаты подобного лечения весьма впечат¬ляли. Это была маленькая крепость, названная в честь великого князя Константина. Лишь так Комаровы могли спасти свое лицо. Графиня Софья могла бы объявить, что для скорейшего выздоровления мужу необходимо полечиться на минеральных водах, недавно обнаруженных под Пятигорском, у склонов горы Mai пук, к северу от Терека. Там был прекрасный воздух, а казаки практически усмирили этот край. Однако графиня Софья рассказывала всем прав¬ду: они с мужем уезжают в Петербург. Скоро просочились и известия о причинах отъезда. В обществе считали, что Комарова обвинили в мас¬совой гибели войск полковника Пьери в ходе похода на Алди и за это удаляют с Кавказа. Графиня Софья не сомневалась, что мужа просто сделали козлом отпущения. Эта история могла стать первой помехой в его доселе безупречной военной карьере, и это само по себе ставило под сомнения обвинения такого рода. Будучи человеком чест¬ным, Комаров покидал Кавказ, не увозя с собой груды награбленного добра, что делали, как пра¬вило, другие офицеры. Возможно, и это обстоя¬тельство освободило графиню Софью от необхо¬димости вилять и изворачиваться. Не в ее харак¬тере было показывать спину при поражении, и, кроме всего прочего, она старалась как можно дольше затянуть свое пребывание здесь, побли¬зости от гор, в надежде получить хоть какую то весточку о кузене князе Василии. Князь Василий был человеком слишком на¬ходчивым, умным и жизнелюбивым, чтобы легко расстаться с жизнью. Как бы подло и предатель¬ски не действовали власти в отношении ее мужа, графиня не могла смириться с тем, что ее счас¬тливая жизнь на Кавказе кончится полным пора¬жением. Она верила, что горы в конце концов вернут Василия обратно. Между тем, Российскую армию вовсю разди¬рали интрига, падение нравов было повсемест¬ным. Даже Суворова столько лет продержали в глухом Астраханском гарнизоне безо всякой над¬ежды на продвижение. До графини дошли сплет¬ни, будто причиной этого было его слишком на¬стойчивое желание развестись с неверной женой! Императрице потребовалось немало времени, что¬бы простить ему этот скандал, тем более, что жена Суворова приходилась дальней родственни¬цей ее всемогущему фавориту Потемкину. Рано или поздно Комарову воздадут должное, но это произойдет, скорее всего, тогда, когда падет сам всесильный Потемкин - так же стремительно, как и вознесся. Этот час придет... Однажды утром Софья с Комаровым сидели на веранде, попивая кофе. Наступал еще один суматошный утомительный день, который они про ведут, хлопоча об упаковке и отправке наиболее ценного имущества. Эта возня будет прерываться лишь короткими визитами офицеров, забегающих попрощаться. Послушай, друг мой, не вмешивайся в домашине дела. Я все это устрою сама, - раздра¬женно бросила графиня Софья. Давай, давай... Постарайся только, чтоб от¬сюда до Тифлиса каждый горбатый армянин не смог поживиться благодаря тебе. Раньше ты что-то не жаловался на мои хо¬зяйственные таланты, - спокойно ответила гра¬финя. У тебя был помощник - Хашим! Кроме того, я шел тогда в гору и мог рассчитывать на более толстый кошелек, чем сегодня. Перестань хандрить. Как только мы вернем¬ся в Петербург, ты сможешь повидать своих друзей и поправить положение. Хватит, я не хочу вести подобные разговоры. Наступило тягостное молчание. Комаров был в ярости от того, как с ним поступили и печалил¬ся, потеряв своего Хашима. Софью же раздража¬ло его мрачное расположение духа. Нет, она не позволит унынию взять верх: ей казалось, что это уменьшит шансы на спасение Василия, а ведь он был единственным из ее семейства, кто видел ее жизнь на Кавказе, чувствовал, как счастлива была она здесь. Ей очень нужно, чтобы он выжил, чтобы это чувство приошценности к Кавказу со¬хранилось и осталось их общей тайной. Мысль о возвращении в Петербург была ей отвратительна. Вновь ей придется окунулся в эти бесконечные условности, оттирание ближнего своего в стрем¬лении подняться как можно выше по аристокра¬тической лестнице: существовало четырнадцать степеней знатности русской аристократии, озна¬ченных в изрядно потрепанной «Бархатной кни¬ге»: десятки князей Голицыных, могущественные и захудалые роды Нарышкиных... В общем, чём быстрее муж получит новое назначение, тем будет лучше для них обоих. Эта напряженная тишина во время утреннего завтрака была прервана приездом торговца-армя¬нина Артюняна. Он нравился Софье: в нем была какая-то разбойничья удаль. Иногда он втайне от мужа ссужал ей деньги для покрытия карточных долгов. - Слышали новость? - проговорил он, низко наклоняясь, чтобы поцеловать графине руку. – Говорят, шейх Мансур атаковал крепость Наур, и потерпел поражение, хотя гарнизон крепости был слаб. Еще одна оплеуха горцам! Уверен, что к зиме его войска разбегутся. Комаров взглянул на него с сомнением: - Возможно. А возможно, и нет. Он может обратиться за помощью к туркам. Они то всегда рады подлить масла в огонь на Кавказе. Не со¬мневаюсь, что мы еще услышим об этом Мансу-ре. - У меня есть новости и поприятнее, Ваше превосходительство... - Молодец, Артюнян. Выкладывай. - В Кизляре я отыскал кое-кого. Вам будет приятно встретиться с этим человеком.., - Артю¬нян подошел к двери и подал знак. Откуда ни возьмись, появился грязный, оборванный Хашим. Он не решался даже войти на веранду, не убе¬дившись прежде, что старый хозяин не обрушит на него свой гнев. Так и стоял, теребя шапку в руках и не смея поднять глаза. - Боже праведный! - ахнул Комаров. - Где же ты пропадал?! Хашим был мрачен, и у него для этого были основания, о которых вскоре и поведал Артюнян: - Похоже, полковник Пьери содержал его в Кизляре под стражей. В железах, увы. Долго не мог уразуметь, кто он такой - шпион или как раз наоборот. Я смог замолвить словечко за него только после этой резни и гибели самого полков¬ника. Никто более им не интересовался. - Артюнян закашлялся, будто не ставил себе в особую заслугу освобождение Хашима, стараясь в то же время дать понять, что за эти труды надо бы и отблагодарить. Графиня Софья повела себя как безутешная мать, потерявшая ребенка. Дрожа от гнева, она подбежала к Хашиму и принялась дубасить его по голове: - Что, потерял язык?! Говори! Где мой кузен? Где он?! Хашим упал на колени, закрыв голову руками и продолжая безмолвствовать. Оставь его! - крикнул Комаров, загораживая собой карачаевца. Она не желает тебе зла, - заговорил он с ним по-татарски. - У нее горе, сам понимаешь. Ну вставай же, старый пес... Хашим продолжал смотреть на него, будто ни¬чего не понимая, и Комарову пришлось силой поставить его на ноги: - Ступай на кухню. Хашим еле таскал ноги от боли. На щиколот¬ках у него были явственно заметны красные сса¬дины от кандалов. - Вы были правы, мадам, - Комаров взглянул на свою супругу. - Вы можете прекрасно обой¬тись и без Хашима. Я планирую отъезд на четыр¬надцатое октября и отдаю все сборы в Ваши умелые руки. Комаров двинулся вслед за Хашимом, чтобы наедине спокойно поговорить с ним обо всем. Приходя в себя, Софья поняла, что перегнула палку и обидела мужа, подняв руку на его самого старого слугу. Артюнян вертелся под ногами, стараясь как можно лучше воспользоваться этой домашней стычкой. - Позвольте, Ваше сиятельство, - тараторил он, т я могу помочь с лошадьми... И вам, конеч¬но, потребуются меха. Вы едете так поздно, по дороге вас застанут метели... Продолжая пить кофе, графиня Софья дала армянину возможность вволю наболтаться и на¬хвастаться. Она слушала его вполуха, ожидая когда вернется супруг. Вдруг Артюнян замолчал. Софья прослушала его последние слова и смутилась: - Что? Что Вы сказали? Простите меня... Я так расстроена из-за кузена... Артюнян наклонился вперед и заговорил с важ¬ным видом: - Хашим рассказал мне, что князя Василия чеченцы оставили у себя в качестве заложника, а их с Ивановым отправили за оружием. В обмен на это оружие горцы обещали отпустить Вашего кузена... Но на обратном пути они попали в засаду. Иванова застрелили. Это очень, очень опасно.., -он сокрушенно покачал головой, ведь Мансур все время держит горцев в возбуждении... У графини Софьи упало сердце. Страх и гнев смешались в ней. Чеченцы считались самыми кровожадными среди всех горских племен. Они не только постоянно беспокоили русские патрули, но и все время воевали между собой самым жестоким образом. - Это военные секреты! Помалкивай, Артю¬нян, не то я донесу на тебя кому следует. Артюнян опешил. Как она может быть такой неблагодарной? - Я только хотел довести до Вашего сведе¬ния.., - заикаясь, пробормотал он, но Софья оборвала его. - Спасибо. Теперь я попрошу Вас удалиться. Артюнян поклонился и вышел. Софья видела, как они с мужем уехали, чтобы продолжить, видимо, беседу за обедом. Комаров решил нака¬зать ее, держа в неведении. Софья принялась за поиски карачаевца. Сейчас он был ей очень ну¬жен, поэтому она старалась успокоиться, чтобы поговорить с ним по-хорошему. Хашим спал в конюшне на охапке сена. У него был какой-то болезненный, измученный вид. Комаров, видимо, накормил его и угостил доброй бутылочкой кахетинского вина. - Проснись, - графиня толкнула Хашима носком туфли- Хашим открыл один глаз. - Можешь не вставать, - коротко проговорила она. - Я хочу просто поговорить. Если б он посмел усмехнуться, она рассерди¬лась бы пуще прежнего. Хашим хорошо знал, что згой краткостью и сдержанностью Ее сиятельство признает, что побила его зря. Софья присела на бочку. - Ты... Я видела, как ты гадаешь иа четках. Сделай это для меня, Хашим. - Она бросила к его ногам тяжелый, приятно зазвеневший коше¬лек. - Я уверена, что князь Василий еще жив. Скажи, что ты видишь. Хашим уселся поудобнее и достал четки, со¬стоящие из сорока одной голубой бусины. - Ваш родственник был смелым человеком. Комок подкатил к горлу Софьи. Как и все остальные, Хашим думал, что Василий погиб. Чтобы развлечь ее, Хашим сел, скрестив ноги, и принялся бормотать заклинания над ладонями, согнутыми ковшом. Потом он бросил четки, ко¬торые раскатились по твердой земле, сгрудившись в маленькие кучки. - Ну что? спросила Софья властно. По лицу Хашима можно было понять, что результат произвел на него впечатление. С четка¬ми не шутят. Картина получилась ясная и одноз¬начная. - Вижу серьезную болезнь, - пробормотал он будто нехотя - - Ты хочешь сказать, что мой кузен жив, но болен? Но где же он? Ради Бога! - Софья трясла карачаевца за рукав. Хашим был очень измучен, у него все болело, и он был вовсе не расположен к подобным играм, однако, очевидность предсказания заставила его забыть о своих бедах. Хашим понял, что не ос¬мелится поведать все даже такой настойчивой и властной русской женщине. Тем более, что боль¬шая часть предсказаний вовсе ее не касалась. Бог так распорядился, что в жизни мужчины есть пять самых главных вещей: продолжительность жизни, его поступки, жилище, путешествия и успехи. Четки дают лишь намек, только намек на эти общую схему. В данном случае схема полу¬чилась точной. Здесь большие страдания. Страдания же еще грядут. Два человека принесены в жертву ради этого дела. Один спасся. Вот, это я, - он указал на одну бусину, откатившуюся от остальных. Какого дела? Какая жертва? Что за чушь ты городишь! - воскликнула Софья и ударила по бусинам. - Брось их снова. Хашим улыбнулся, потому что отлично знал, что этот же смысл будет передан в другой форме. Так оно и вышло. - Этот человек потерян для Вас, госпожа. - Потерян! Потерян! Ты имеешь в виду, что он не мертв? То, что было мертво, ожило, и то, что было живо, умерло. Здесь вот крест. Это перекресток дорог. А вот и я. То, что было потеряно, на¬шлось. Ничего иного не могу Вам сказать. Полная чушь! Он не умер! Не желаю этого слышать! - Графиня Софья повернулась на каб¬луках и ушла к себе. Но Хашим продолжал рас¬сматривать бусины, ибо в них он видел демонов смерти, и ему хотелось узнать, желает ли Бог, чтоб он спасся вновь. * * * * * После того, как чеченцы похоронили обезглав¬ленное тело Арсби, погибшего в Алди, что-то сдвинулось в душе Цемы. До того дня она была против переезда в Кабарду. Мурад упорно повторял, что не оставит Ахмета одного. Этот человек стал ему ближе брата, ему и его детям. Он сказал об этом Темиркану и предложил пригласить Ахмета в Xапцей в ка¬честве знатного кабардинца, каким тот является по происхождению, иначе он, Мурад, останется здесь, в горах. Темиркан легко, с радостью согла¬сился на это условие. Однако, затруднения возни¬кли вовсе не с Ахметом, а с его женой Цемой. Ахмету не хотелось давить на нее, он и сам не был вполне уверен, что его судьба будет связана с адыгами. Цеме же решение об отъезде принесет боль. Церемония похорон всегда была самой скорб¬ной у горцев. В этом году смерть собрала особен¬но тяжелую дань. Лошадь Арсби по традиции отвели к мулле. Тот поклонился: - Эту кобылу я передаю Куэру, - проговорил он. - Они были боевыми товарищами... братьями по оружию. Эта кобыла по праву принадлежит ему, пережившему битву в Алди, а не мне. Куэр взял кобылу под уздцы и повел похорон¬ную процессию из деревни. Местом погребения Арсби стала большая пол¬яна в грабовой роще. Там был холм, в котором покоился прах славных воинов прошлого. Тело Арсби завернутое в белую материю, положили лицом к Мекке. Рядом легли его седло, кама, лучшая кольчуга и лучшие сапоги, в которых Арсби танцевал в час веселья. Куэр затянул старинную чеченскую похорон¬ную песнь: «О, ты настигла меня, горячая и быстрая пуля, несущая смерть, Но я презираю тебя, как рабу недостойную... Ты же, черная земля, которую топтал и рыл мой боевой конь. Ты сослужишь мне службу, укроешь могилу мою. Ты холодна, как и я, и я был твой Бог и Хозяин... Быстро тело мое погружается в землю, но душа отлетает на небо быстрее еще..» Когда могилу зарыли, мулла принялся нарас¬пев произносить молитвы из Корана и других древних священных книг, которых он сам никог¬да не читал, но отрывки из которых по традиции хранил в памяти. Время создания этих книг те¬рялось в седой древности. Возможно, их привезли люди, что воздвигли крест на горе у деревни, где любил сидеть и молиться Хамзет. А, может быть, их завезли в горы купцы, что оставляли здесь серебряные и золотые монеты. Никто этого не знает, древние книги стали столь же привычными и обыденными на этой земле Кавказа, как зим¬ние снега, лесные пожары или обнаженные клин¬ки. Когда толпа стала расходиться, Цема прибли¬зилась к мулле: - Отец, я не могу оставить тебя одного здесь, среди гор. Ахмет понимает мои чувства. Мулла умиротворяюще положил руку ей на плечо: - Цема, я потерял твою мать, твоего брата, я не хочу терять и тебя. Дочка, живи там, где будет лучше всего для тебя и моего внука. Твой муж - хороший человек, пожалуй, лучший из всех. Не лишай его радости соединения с сопле¬менниками. Он кабардинец, среди них ему будет лучше всего. - Но как же твои внуки, отец? Ты так и не порадуешься на них... - Ты говоришь так, будто Кабарда неслыханно далеко отсюда. Нет, дорогая. Бог даст, приеду навестить внуков. А если не будет войны, они и сами смогут погостить у меня. Ахмет стоял на почтительном расстоянии от них и подошел, лишь когда мулла кивнул ему. - Ахмет, сын мой... Ты был близок нам всем, как любой чеченец. У вас семья. Цема поедет с тобой в Кабарду, ибо знает, что так будет лучше для вашего будущего. - Мулла посмотрел на дочь глазами, полными слез. - Ты привезешь их всех ко мне в гости, когда, наступят лучшие времена. Ахмет почтительно кивнул. Он не мог ничего выговорить: слова застревали у него в горле. Видимо поэтому, Цеме самой пришлось сказать последнюю фразу, в которой она как бы напоминала Ахмету, что самое главное для них - семья, со всеми заботами и хлопотами. - Нам нужно спешить, чтоб ребенок смог ро¬диться у Терека, - взволнованно произнесла она и взяла Ахмета за руку. Ахмет поднял глаза на муллу. - Спасибо за благословение, - было заметно, какие сильные чувства он переживает. Молодые пошли в аул, чтобы обсудить свои планы с Мурадом и посланниками его отца. На поляне, у свежей могилы Арсби, остались молчаливо стоять мулла и деревенские старейши¬ны, погруженные в свои мысли. К ним подъехал Куэр. Он сидел на лошади Арсби, держа на по¬воду свою собственную, навьюченную оружием и продовольствием. - Отец, - сказал он, опускаясь на колени пе¬ред Эльдаром. - Ты знаешь, что я скажу тебе. Месть остается мне. Куэр решил покинуть горы. Он найдет шейха Мансура и последует за ним на край света, если это понадобится. Станет его гонцом и оруженос¬цем. Его преданность делу борьбы была абсолют¬ной. Казалось, что эта страсть и есть для него сам смысл жизни. Ни пуля, ни клинок не остановят его, как не остановили Хамзета и Арсби. Эльдар стоял перед коленопреклоненным сы¬ном, готовый расстаться с ним навсегда, но слез не было в его сухих воспаленных глазах. На секунду его благословляющие руки легли на голо¬ву сына, потом он вдруг распахнул свои одежды. - Имя мое - Орел! Говорят, если тень орла осенит голову мужчины, он обретет царство. Пусть это пророчество сбудется для тебя, Куэр. Ступай, сын, благословляю тебя... Мулла и Эльдар стояли рядом, наблюдая за удаляющимся Куэром. Когда-то они думали по¬родниться, соединив сердца Куэра и Цемы. Те¬перь же оба потеряли своих сыновей и, может быть, никогда не увидят внуков.