Лики адыгского прошлого: только ли воины?

«И дики тех ущелий племена, им бог — свобода, их закон — война, они растут среди разбоев тайных, жестоких дел и дел необычайных…» В поэме, ставшей вершиной поэтического вдохновения, русский гений рисует образ рыцарской Черкесии в эпоху Кавказской войны. Интеллектуальная элита России не могла не обратить внимание на военную культуру народа, на протяжении десятков лет сдерживавшего натиск империи. Черкесы, выезжавшие на битву в изысканных доспехах — внешне едва отличимых от тех, в которые облачались английские и французские рыцари XII—XIII вв., и которые юные русские аристократы наблюдали в иллюстрациях к «Айвенго»1, страшили и восхищали. Русские поэты воспевали нравы черкесского рыцарства, русские генералы по достоинству оценили уровень военной культуры Черкесии.
Неизбежно, в условиях Кавказской войны, т. е. в условиях столкновения двух различных цивилизаций, прежде всего, анализировался военный потенциал противника. В сотнях статей и книг различные аспекты военной культуры адыгов растиражированы настолько, что в глазах большей части специалистов и читающей аудитории заслонили полностью все прочие стороны адыгской культуры. И особенно заслонили базис ее, т. е. агрикультуру и неразрывно связанную с ней систему жизнеобеспечения. Сложился вполне отчетливый штамп: «Черкесия — страна всадников (рыцарей)» либо «Черкесия — военный стан». Тот факт, что базис культуры оказался в тени военной составляющей, отчасти объясняется ее экзотичностью, яркостью, высокой степенью эффективности в условиях кавалерийской войны, а также войны партизанской, горной.
Кавказская война как оттенила проблему горской цивилизации, так и в огромной степени разрушила ее. Петербургский кавказовед В. А. Дмитриев прослеживает эту связь: «Достижения народов Северного Кавказа в хозяйственной области столь же значительны, сколь малоизвестны широкому кругу россиян. Говорить же о них сейчас следует еще и потому, что именно традиционная культура ведения хозяйства в горных условиях, построенная на принципах экологического подхода, более других сторон жизни пострадала в ходе Кавказской войны. Примечательно, что большинство приведенных ниже сведений происходит из районов Чечни и Западного Кавказа, где в XIX в. наблюдалась наибольшая интенсивность военных действий»2. Речь также идет, если позволить себе немножко поправить слова уважаемого коллеги, о том, что большинство сведений, содержащихся во всех видах источников, происходит из указанных регионов. Не значит ли это, в свою очередь, что вести длительную войну против империи могли позволить себе лишь процветающие в хозяйственном отношении страны Кавказа? И, более того, очевидное на момент конфликта процветание должно было быть подкрепляемо устойчивой системой жизнеобеспечения. В противном случае горцы неизбежно вынуждены были бы сложить оружие после первых же масштабных экспедиций3.
Многие авторы XIX в. сознательно шли на искажение общего социально-экономического облика Черкесии, уверяя, что горцы ведут праздный образ жизни, постоянно заняты войною, и, как следствие, регулярно голодают и бедствуют. Не будем спешить восклицать: «а судьи кто?» И не будем задаваться вопросом о неурожаях в самой России и о связи их с политикой территориальных захватов. Об этом сказано достаточно4. По прочтении целого ряда авторов становится очевидным, что их уничижительные отзывы о хозяйстве черкесов сделаны целиком из-за сложившегося предвзятого мнения, как оттиск штампа. Действительно, кто в условиях войны удосужился бы позаботиться об изучении методов и результатов адыгской народной селекции?
Но как только Кавказская война на территории Черкесии завершилась, сюда были направлены правительственные комиссии с целью обследовать регион на предмет его сельскохозяйственного предназначения. Летом 1866 г. все бывшее черкесское побережье от Анапы до Гагры было самым тщательным образом обследовано комиссией генерала Н. Н. Муравьева-Карсского. В литературе она известна как комиссия Хатисова-Ротиньянца, т. к. повседневной работой руководили агроном И. С. Хатисов и лесничий А. Д. Ротиньянц, чиновники в управлении наместничества в Тифлисе. Действующие офицеры и солдаты Кавказской армии имели вполне адекватное представление об уровне сельхозпроизводства в Черкесии, ее агрикультурном облике и потенциале. Но для всей остальной России результаты, полученные комиссией, оказались полнейшей неожиданностью. Опубликованный более чем 150-страничный отчет буквально взбудоражил как общественное мнение, так и специалистов в области земледелия, садоводства. Все последующие 50 лет, вплоть до Первой мировой войны, происходило самое настоящее паломничество российских и европейских ученых-агрономов на опустевшие земли Черкесии.
Ученые стремились изучить и спасти агрикультурное наследие адыгов с тем, чтобы дать возможность новым жителям этой страны поддержать древнейшую и столь же самобытнейшую традицию землепользования.
Помимо прикладного, народнохозяйственного назначения изучения темы, существуют важнейшие академические аспекты ее актуальности. И здесь выделяются две главные сферы академизма: сельскохозяйственное и кавказоведческоеое знание. Никак не ощущая себя специалистом в первой сфере, я отсылаю читателя к трудам Жуковского и Вавилова, в которых содержится значительный западно-кавказский материал. Именно Вавилов основал в Майкопе станцию Всесоюзного научно-исследовательского института растениеводства (ВИР), являющуюся подлинной сокровищницей редких и эндемичных видов и сортов западнокавказской дикой и культурной флоры.
Вторая же сфера — кавказоведческая — определяет настоятельную необходимость изучения истории агрикультуры адыгов. В свою очередь эта настоятельность вытекает из значения уже полученных данных для анализа проблемы преемственности адыгского этноса к культурно-историческим циклам на территории Северо-Западного Кавказа, начиная с эпохи Майкопской культуры (IV–III тыс. до н. э.) и вплоть до начала средних веков (IV–V вв. н. э.) (последующая преемственность совершенно очевидна). Исследования В. К. Гарданова и М. Кантария позволяют охарактеризовать адыгское наследие в этой области, как одно из ярких достижений человеческой цивилизации5. Адыгский историко-культурный тип развивался веками по пути познания дома-ландшафта и крайне бережного к нему отношения. Биоцивилизация в адыгском варианте представляла собой уникальный симбиоз растительного мира, живой и неживой природы и человека, представителя аборигенной, уходящей корнями в палеолит, культурной традиции6.
Каким образом воздействовали друг на друга важнейшие сферы адыгской культуры: мифорелигиозная, в которой трудно переоценимое значение играли древесные культы, а также культы «аграрных» божеств; соционормативная, в которой было заложено уважительное отношение к созидательному труду. Неслучаен, на взгляд историка, факт приверженности адыгов друидическим представлениям. Друидизм торжествовал над христианством и исламом в Черкесии вплоть до ее последних лет существования. И, как повлияла сложившаяся, в высшей степени устойчивая, система жизнеобеспечения на социальные отношения в Черкесии, в том числе на причины и следствия Бзиюкского конфликта? Вполне правильно продлить этот ряд наблюдений на военно-политическую и демографическую историю страны адыгов в период столетней войны с Российской империей (1763–1864 гг.). Более того, необходимо учитывать агрикультурный аспект при анализе процессов адаптации адыгов-изгнанников в Турции, Болгарии, Сирии, Иордании.
Иоганн Готфрид Гердер (1744–1803) писал о Черкесии, как о «родине красоты»7. Об этом же писали десятки авторов до него и сотни после него. Нет нужды углубляться здесь в эту всем хорошо известную тему (хотя она еще ждет дальнейшего всестороннего прояснения и беспристрастных, но преданных исследователей), но полезно отметить еще одну заметную грань актуальности. Действительно, уровень жизни, полноценное питание из поколения в поколение, чистоплотность, соблюдение гигиенических и медико-эпидемиологических требований не могли не сказаться положительно на внешнем виде, физическом состоянии населения Черкесии. Так, оспопрививание, эффективный метод которого практиковали знахари Черкесии в средние века и новое время, спасло, смело можно сказать, сотни тысяч жизней, а также сохраняло кожу гладкой и чистой8. Красотка с такой кожей, да еще с гарантией, что она не заразится оспой, стоила в глазах искушенных ценителей из каирских или стамбульских гаремов выше любых других конкуренток, пусть даже и не менее обольстительных.