Периодизация адыгской истории

Черкесы — автохтонный этнос Северо-Западного Кавказа. Самоназвание черкесов — адыгэ. Термин «черкес» утверждается во всех видах источников, начиная с середины XIII в., постепенно вытесняя из употребления древнее наименование адыгов — зихи, а страны — Зихия. До 1864 г., когда страна адыгов — Черкесия — прекратила свое существование, насчитывалось пятнадцать адыгских субэтнических групп: кабардинцы, бесленеевцы, темиргоевцы, махошевцы, егерухаевцы, мамхеги, абадзехи, шапсуги, натухаевцы, адамиевцы, жанеевцы, хакучи, хатукаевцы, шегаки, бжедуги. К адыгам с полным на то основанием следует отнести и убыхов, которые были полностью интегрированы в этнокультурное и социально-политическое пространство Черкесии. Убыхи были двуязычны (использовали убыхский и адыгский языки), при этом зачастую лучше владели адыгским, нежели убыхским. На протяжении первой половины XIX в. убыхи стремительно забывали свой родной язык и переходили исключительно на адыгский1. Они сами считали себя адыгами, а вся знать однозначно воспринимала себя как аристократию адыгского общества2. Более того, убыхские лидеры возглавляли общеадыгские политические союзы, а общеадыгские съезды очень часто проходили именно в Убыхии. Внешнее название – черкес – полностью во всех видах источников распространилось на убыхов, и многие наблюдатели уже не задумывались на тему отличия убыхов от адыгов3.
Садзы, северные абхазы, населявшие территорию от Хосты до Бзыби, также были интегрированы в адыгское сообщество, и практически все взрослое население Садза (Джигетии) владело шапсугским диалектом адыгского языка4. На территории садзов проходили общеадыгские собрания. На эту этническую группу также было распространено название черкес5. На протяжении всей Кавказской войны они сдерживали царские войска на линии Гагринского хребта и разделили общую для всех адыгских «племен» участь: были полностью выселены в Турцию. Таким образом, две звезды (из двенадцати) на адыгском знамени, символизировали именно убыхов и садзов, этих важнейших участников фронта сопротивления.
Численное и военно-политическое преобладание черкесов на Кавказе привело к тому, что в целом ряде источников этноним «черкес» получил расширительное толкование вплоть до столь обширного значения, как «северокавказец» или даже «кавказец». Составляя не менее 80 % от общего числа северокавказских изгнанников в Османской Турции, черкесы стали общим именем для всей диаспоры, включая не только близкородственных северокавказских абазин или уроженцев княжеской Абхазии, но и чеченцев, осетин, дагестанцев. Хотя, разумеется, турецкая этногеографическая номенклатура по Кавказу давно и прочно усвоила большое число терминов и четко различала все основные этнические группы Кавказа. В огромной массе российских источников XVI–XIX вв. под термином «черкес» фигурируют, за редким исключением, собственно адыги (черкесы).
Данный раздел книги позволяет нам систематизировать разрозненные представления о характере и протяженности различных цивилизационных циклов в истории адыгов. Особенное внимание мы уделим проблемам периодизации адыгского Средневековья. Ввиду отсутствия собственных хроник будем опираться на внешние цивилизационные критерии и на эволюцию этнонимов. Подобный подход позволит читателю четко представить типологические черты и хронологические границы той эпохи, когда на карте Кавказа появилась страна адыгов — Черкесия.
Главной проблемой, возникающей при создании периодизации черкесской истории, является тот фундаментальный факт, что адыгская культура на всем протяжении ее генезиса оставалась бесписьменной. Отсутствие собственно черкесских хроник затрудняет нашу задачу. Но, в то же время, есть факторы, ее облегчающие: 1) Северо-Западный Кавказ как территория, на которой процесс этногенеза адыгов никогда не прекращался, неизменно был в поле внимания ученых представителей древних и средневековых письменных традиций: греков, римлян, византийцев, армян, грузин, евреев, генуэзцев и др. 2) Северо-Западный Кавказ на протяжении 400 км соприкасается с Черным морем, что обеспечивало наличие устойчивых контактов адыгов и абхазов с народами и государствами Средиземноморья. Благодаря этим двум факторам сегодня мы имеем благоприятную возможность выстроить периодизацию черкесской истории по внешним цивилизационным воздействиям и вехам. А это уже будет означать, что история Черкесии переживала те же самые цивилизационные циклы в своем развитии, что и Анатолия, Балканы, страны Средиземноморья.
Итак, синдо-меотская эпоха в истории Северо-Западного Кавказа совпадает с эпохой античности VI в. до н. э. – V в. н. э. В источниках этого периода используется одна и та же этногеографическая номенклатура. В это же время существовало Боспорское царство (начало V в. до н. э. – 370 г. н. э.). Данное государство объединило эллинских поселенцев, их автономные полисы, с этнотерриториальными образованиями синдо-меотов. Причем это образование сложилось при династии царей Спартокидов, чье синдо-меотское происхождение вполне очевидно6. Горцы Северо-Западного Кавказа не подчинялись Пантикапею ни при Спартокидах, ни при их преемниках. Более того, очень часто они оказывались в силе держать в пиратской осаде центральные территории Боспора7.
Начиная с первого века до н. э. на Северо-Западном Кавказе усиливается влияние племени зихов. В первые века нашей эры оно неизменно фигурирует как одно из наиболее воинственных8. Даже великий Митридат не смог преодолеть их сопротивление и пройти по территории зихов – он был вынужден обогнуть на кораблях этот участок побережья9. Со временем зихи подчиняют себе все остальные этнотерриториальные союзы на пространстве между Анапой и Гагрой — керкетов, ахеев, гениохов, ряд более мелких. К югу от Зихии идут интеграционные процессы, завершившиеся к V в. созданием Абазгии и Апсилии – двух основных апсуаязычных образований. Усиление Зихии было облегчено внезапным вытеснением синдов готами-тетракситами в III в. и меотов гуннами в конце IV в. Завоеватели не удержались по разным причинам — в том числе и потому, что были увлечены грандиозными проектами нападений на Рим. Зато зихи уже к началу VI в. превратились в главную силу на территории Северо-Западного Кавказа и всего прилегающего к нему Закубанья. Поэтому период, начинающийся с VI в. (можно даже сказать с 500 г.), является зихским, и мы предлагаем его так и назвать. Этот метод тем более правильный, что предыдущий период мы назвали синдо-меотским: в обоих случаях использованы главные «этикетки» региона. А за их доминированием в источниках стоят вполне реальные этногенетические процессы. В источниках VI в. уже не упоминаются ни керкеты, ни гениохи, ни ахеи, ни синдо-меоты.
Зихская эпоха в истории Северо-Западного Кавказа может быть названа также и эпохой средних веков именно в применении к нашему региону. Верхняя хронологическая граница зихского или средневекового периода — XV век. Получается очень легко запоминаемая эпоха ровно в 1000 лет с 500 по 1500 г. Именно в этих веках существовала Византийская империя, оказавшая серьезное влияние на ход зихской истории. Крым был византийским. Грузия и Армения входили в состав империи. Византия была тысячелетним соседом Зихии. И это тысячелетняя эпоха христианства в Зихии. Архиепископия Зихии была достаточно авторитетной автокефалией вселенской церкви. Настолько, что епископии Крыма (Херсонеса, Сугдеи и Боспора) входили в зихскую церковь. Любопытно, что первое крещение русы приняли на территории Зихской архиепископии — в Корсуни (Херсонесе)10. Последние двести лет зихского периода православная епархия стремительно теряла свои позиции, власть, авторитет и паству. Ей на смену в середине XIV в. пришла католическая архиепископия Зихии (Черкесии), учрежденная папой Климентом VI в 1349 г. Тем не менее, 1500 г. – верхняя граница не только для православия, но и для католичества. Неструктурированное христианство, причудливо перемешанное с язычеством, продолжало жить в Черкесии и в последующие века, вплоть до середины XIX столетия.
Зихский период (500–1500) очень выпукло выделяется еще и потому, что тысячелетие было заполнено сверх всякой меры общением с кочевыми империями. Причем все эти империи тюркские. Да, этот тюркский натиск начался в 370 г. с гуннов, и, временами, тюркское присутствие тесно переплеталось с финно-угорским, но для нашей периодизации, как и для всякой другой, допустимы некоторые отступления. Тем более, что 400-е гг. или V в. — рубежное столетие не только для Зихии (Черкесии), но и для всего Кавказа, Европы и Средиземноморского мира. Падение Рима растянулось почти на столетие (с 410 по 476 г.) из-за противоречий внутри лагеря претендентов на римское наследие.
Тысячу лет доминирование в северокавказской степи, как эстафету, передавали друг другу разные кочевые этносы : гунны, авары, булгары, хазары, венгры, печенеги, кипчаки. А последние 250 лет зихского (черкесского) средневековья — эпоха сначала Золотой Орды, затем татарской «замятни» и целой серии постзолотоордынских ханств. Именно в эти 250 лет (с 1240-х по 1490-е гг.) происходит почти неуклонный и почти независящий от силы Орды территориальный рост Зихии (Черкесии) в северном и восточном направлениях. Появляется Кабарда. Вопреки или благодаря Орде? Видимо, имело место и то, и другое. При разных ханах и при меняющихся внешнеполитических и внутриполитических курсах Сарая должно было изменяться и отношение к черкесам. В целом, это был прежде всего адыгский проект, не находивший большого принципиального противодействия со стороны Орды. Черкесия как область войны крайне редко фигурирует в ордынских источниках (всякий раз без подробностей) и совсем не значится таковой в генуэзских документах. То, что генуэзцы совершенно молчат на тему ордыно-черкесской борьбы — крайне важный и принципиальный критерий для адекватной оценки эпохи. С самого начала основания генуэзских факторий в Восточном Крыму и вдоль азово-черноморского побережья Черкесии отношения носили сугубо двусторонний генуэзско-черкесский характер, без контроля и вмешательства татар. Удивительно, но татары, в отличие, например, от хазар, не проявили желания контролировать Керченский пролив, и весь ордынский период Керченский полуостров находится в руках генуэзцев и отчасти черкесов (в Восперо-Керчи правили черкесские князья Верзахт и Миллен как раз при самом могущественном хане Золотой Орды Узбеке ), а Таманский полуостров был в безраздельной власти черкесов. В Матреге осело множество генуэзцев, но в ней не было консула и город управлялся зихскими-черкесскими князьями11.
В ордынскую эпоху идет заметный в нарративных источниках и археологически ныне наглядный процесс освоения черкесами берегов Дона и Днепра. Таким образом, в ордынский период черкесы буквально вываливаются за пределы своей материнской территории: осваивают центрально-кавказскую равнину, оседают в Крыму, уходят на Украину, возвышаются в Каире12.
В источниках нет определенных сведений об административном вхождении Черкесии в Орду. При этом выходцы из Черкесии достаточно часто (чаще, чем любые другие национальные группы) фигурируют на высоких административных и военных постах в Орде13. Все эти выводы подводят нас к главному — существованию татаро-черкесского договора, который разделял сферы влияния сторон на Северном Кавказе.
Время заключения этого негласного соглашения скорее всего относится к середине XIII в., т. е. к периоду основания Золотой Орды как самостоятельной империи. С одной стороны, черкесы не представляли большой угрозы для Орды: они являли собой «хищников» регионального уровня. Тем и были интересны монголам, которые не нуждались в слабых союзниках, обращая таковых в рабов. Черкесские воинские соединения были незаменимы в ордынской армии: 1) тяжелая рыцарская кавалерия черкесов превосходила по своим качествам кочевническую конницу; 2) черкесы явно лучше татар могли вести боевые действия в горах (в горах Алании, например). В обмен за военную службу черкесы сохраняли полнейшую независимость своей страны и право занимать обезлюдевшие соседние территории. Действия черкесов поддерживались их представителями в Орде и, наоборот, эти выдвиженцы из черкесов имели особый вес, т. к. за их спиной стоял сильный, воинственный этнос.
Особенно благоприятные условия для черкесской экспансии появились после пандемии чумы в 1347–1352 гг., получившей название Черная Смерть. Она начала свой гибельный марш по Европе, Северной Африке и Ближнему Востоку с правобережья Волги из района ордынской столицы и унесла жизни более пятидесяти миллионов человек. Черная Смерть вызвала острейший демографический и экономический кризис во всех странах от Орды до Англии. Знаменитая татарская «замятня», острейший политический кризис, вылившийся в непрестанные междоусобные войны на протяжении шестидесяти лет, также была прямым следствием страшного урона и дезорганизации, нанесенных пандемией. Черная Смерть не затронула Черкесию: по крайней мере, у нас нет ни одного прямого или косвенного свидетельства обратного. Напротив, вся история Черкесии второй половины XIV в. говорит о стремительном увеличении численности населения и военно-политическом росте страны. Одновременно происходит масштабный отток явно избыточного населения и по каналам военного найма, и по каналам черноморской работорговли, и по проторенной переселенческой дороге на Украину. Черкесия выступает в роли страны-донора в буквальном смысле — она делится с разоренными странами своей свежей, здоровой породой людей, выросших при полнейшем продовольственном достатке и при такой системе жизнеобеспечения, которая исключала распространение чумной заразы.
С середины XIV в. Черкесия не просто наслаждается свободой — она доминирует на пространстве от Дона до Абхазии и от Тамани до Сунжи. В эту эпоху возникает географическое понятие — «черкесские степи». Тана — город в «Верхней Черкесии». А татары путешествуют из Крыма в Астрахань, «огибая Черкесию». Тамерлан наводит страху, но он мимолетен. Далее следует еще больший размах на протяжении всего XV столетия. И в 1500 г., по Дж. Интериано, Черкесия по-прежнему занимала максимальную в истории своего существования территорию – от Дона до Авогазии (Абхазии), причем ее черноморское побережье имело протяженность в 300 миль. К 1600 г. Черкесия теряет почти все земли между Доном и Кубанью, но зато вытягивается максимально на восток и упирается в Каспийское море. Но раз уж мы избрали внешние признаки для создания периодизации, то мы должны отметить очень подходящий финал Большой Орды в 1502 г. Именно Большая Орда (Тахт Эли или Тронное Владение) являлась правопреемницей Золотой Орды. Ее немощь на Угре в 1480 г. — одна из центральных дат русской истории. Заметна эта дата и для истории Черкесии.
В середине XIII в., одновременно с созданием монгольской империи Золотой Орды в источниках начинает использоваться новый этноним для обозначения зихов — черкесы, а для обозначения Зихии — Черкесия. Русские авторы сразу восприняли именно восточный термин, т. к. были примерными вассалами Орды даже в частных вопросах. Арабо-персидские авторы также быстро переключились на новое наименование, хотя знали и термин зих. Греки-византийцы и итальянцы придерживались старого имени, но часто пользовались и новым обозначением. В одном итальянском документе одно и то же лицо может быть названо вначале зихом, потом черкесом. После 1500 г. итальянцы уже в основном пользуются термином черкес, но еще часто пишут зих, Зихия. Очень символично, что именно в 1501 г. в Венеции вышел в свет труд Джорджио Интериано «Быт и страна зихов, именуемых черкесами», в котором впервые использовано самоназвание адыг и автор специально подчеркивает, что зихи (черкесы) сами себя называют адига.
Пятнадцатый век, как верхний хронологический рубеж черкесского средневековья, обусловлен целым рядом мощных внешних критериев. Как уже говорилось, это последний век в истории Византии, тысячелетнего соседа страны адыгов. И, если столица империи пала в 1453 г., то ее трапезундский анклав — в 1461 г. К концу столетия османы заняли все бывшие византийские земли — весьма характерно для предлагаемой периодизации, что Диррахий пал в 1501 г. Последняя тюркская кочевая империя Золотая Орда в лице Большой Орды рухнула под дружными ударами крымцев, ногаев и черкесов в 1498–1502 гг. Геополитическое и территориальное наследие Орды досталось в основном Кабарде, ставшей с этого времени самым сильным военно-политическим образованием Северного Кавказа.
XV в. — последний в истории генуэзского присутствия в Зихии (Черкесии). Как и византийцев, их вытеснили османы, главные игроки на черноморской площадке будущего периода. Генуэзско-черкесское взаимодействие носило почти исключительно мирный характер и дало яркие плоды для обеих сторон. В историческом плане присутствие генуэзцев очень похоже на эллинскую колонизацию.
Во-первых, схожи причины, заставившие и тех, и других искать себе источники пропитания далеко за пределами своей территории. Жители Милета, основавшие Пантикапей, были лишены сельскохозяйственной периферии из-за давления персов в Малой Азии. Позднее афиняне из-за стремительной эрозии хлебородных участков и постоянных конфликтов с греческими монархиями также были вынуждены повторить опыт милетцев. Генуя в этом плане точная копия эллинских демократий: жители города скорее шли на контакт с арабами, татарами и черкесами, чем с континентальными монархиями Франции, Бургундии, Италии, Германии. Принципиальные различия в социальной организации и постоянная угроза поглощения со стороны королевств и герцогств заставили Геную, также как и Венецию, компенсировать свою уязвимость со стороны материка основанием точек опоры на всех островах Средиземноморья, в Северной Африке, на Кавказе и в Крыму. Обладая самой развитой торговой, банковской, почтовой сетью, покрывающей все пространство Средиземноморья и Черноморья, итальянские морские республики с легкостью подавляли любых конкурентов (например, греков, армян, евреев, сарацин) и сделали себя незаменимыми международными посредниками и финансистами.
Во-вторых, и греческие, и генуэзские поселения на Кавказе весь период их существования были лишены собственных значительных сельскохозяйственных угодий и ориентировались на реэкспорт хлеба. Зависимость от черноморско-кавказского хлеба была по меньшей мере такой, что длительный сбой в поставке неизменно вызывал голод в метрополии морской республики. Великий Демосфен в своих публичных выступлениях воздавал безудержную хвалу Спартокидам за их дружбу с народом Афин и, самое главное, за позволение афинским купцам загружать свои корабли хлебом в первую очередь. Зихия (Черкесия) как наиболее надежный поставщик хлеба фигурирует во всей двухсотлетней корреспонденции генуэзцев из Каффы. В генуэзский период потребность в зихском хлебе была высока еще и потому, что сельджуки заняли все анатолийские житницы и держали в блокаде византийские анклавы Синопа и Трапезунда.
В-третьих, и в период античности, и при итальянцах военно-политическое доминирование оставалось за кавказцами. В советской историографии торжествовал шаблонный подход, согласно которому иностранные колонизаторы угнетали аборигенов. Но отношения выстраивались на взаимовыгодной основе: средиземноморские коммерсанты получали хлеб и строевой лес (не считая другой обширной номенклатуры товаров), а зихи получали постоянный сбыт своей обильной земледельческой продукции. Местное хозяйство таким путем быстро становилось на товарные рельсы и было способно удовлетворить любой спрос. Зихский хлеб шел не только в Геную или Венецию, но расходился большими порциями в Константинополь, Прованс, Каталонию. Военный потенциал итальянских поселенцев и князей Зихии совершенно несопоставим, что означало на практике распространение зихской юрисдикции на все фактории и города на их территории. П. М. Штрэссле подчеркивает некорректность использования термина «колония» и называет генуэзские поселения «скромными сеттльментами на чужой территории». Е. С. Зевакин, вслед за Винья, указывает на частые случаи голода даже в этих городках в том случае, когда по каким-то причинам аборигены прекращали поставку продовольствия.
Очень важны для понимания генуэзско-черкесских отношений те оценки черкесов, которые содержатся в генуэзских и венецианских отчетах. Черкесы (зихи) наделены такими эпитетами, как «благородные», «коварные», «самые могущественные владыки на свете» (это выражение Интериано о черкесских султанах Египта), «лицом схожи с нашими соотечественниками» и т. п. Знатные генуэзские семьи роднились с черкесами, результатом чего стало появление целой субэтнической общности франко-черкесов, имевших высокий социальный статус в Крыму еще длительное время после падения Каффы.
Генуэзцы выполняли еще одну важную историческую роль — они являлись надежными посредниками в сообщении Египта с Черкесией. Перевозка пополнения для мамлюкской армии была для них столь выгодна (не просто по оплате, но и по политическим дивидентам, которые она давала при султанском дворе), что они не останавливались перед запретом на торговлю с мамлюками, который регулярно провозглашали папы.
Под занавес собственного средневековья черкесы добились небывалого триумфа за пределами собственной территории. Черкесская династия правила в Каире с 1382 по 1517 г. Черкесы оказали глубочайшее влияние на мамлюкскую систему. Один из базовых принципов — запрет на наследование сана и имущества мамлюка его сыновьями — был практически предан забвению. Многие черкесы сами нанимались в мамлюкское войско в уже зрелом возрасте и сразу получали высокие звания и богатые икта (ленные владения, необязательно земельные). Преобладание внутри черкесской правящей элиты сразу перешло к черкесским аристократам. Абрам Поляк отмечает, что власть в Египте и Черкесии принадлежала одному и тому же аристократическому слою. Черкесский аристократ обладал преимущественным правом на продвижение по армейской лестнице и при султанском дворе. После Баркука на трон уже не восходили мамлюки как таковые, то есть лица прошедшие период военного рабства. Все черкесские султаны XV века — это выходцы из княжеско-дворянской элиты Черкесии. Они привнесли в Египет феодальные отношения классического западноевропейского типа, т. к. черкесский феодализм построен на тех же правилах, что и германский. На это обстоятельство указывают в своих трудах Петр-Симон Паллас, Густав Эверс, Генрих-Юлиус Клапрот.
Обычное заблуждение по поводу мамлюков состоит в том, что их привозили в Египет подростками и даже маленькими детьми, и воспитывали в строгом мусульманском духе. Прочтение мамлюкских хроник говорит об обратном: большинство мамлюков не знало арабского языка, а арабские-коранические имена в период султаната встречаются в их среде как редкое исключение. Мамлюки, приняв ислам, продолжали носить этнические кипчакские и черкесские имена. Языком мамлюкской армии был кипчакский при сохранении еще множества родных языков — черкесского, абхазского, русского, осетинского, мингрельского, грузинского, армянского, сербо-хорватского, греческого, албанского.. Еще до Баркука большинство мамлюкской армии состояло из черкесов и совершенно закономерно, что в источниках довольно часто приводятся примеры незнания черкесами и кипчакского языка. Так, например, давадар Аздамур при султане Барсбае не знал ни турецкого, ни арабского, как об этом сообщает Ибн Тагри Бирди. Султан Инал, проведя в Египте большую часть своей жизни, не мог начертать свое имя по-арабски — у него для визирования документов была специальная дощечка-трафарет. В этом он абсолютно схож с иллирийцем Юстином, византийским императором (дядей великого Юстиниана), не знавшем ни греческого, ни латинского и визировавшего через трафарет legi, т. е. «прочел».
Черкесские мамлюки имели собственную геральдическую традицию, основанную на древних черкесских (зихских) символах, первые образцы которых мы находим в зихских могильниках VI в.14 Оказавшись в Египте, черкесы с подчеркнутым вниманием относились к соблюдению норм своего древнего этикета и продолжали культивировать систему аталычества. Сохранились трогательные свидетельства верности воспитанников семьям своих воспитателей в условиях, когда ценой этой верности становилась смерть. Рыцарские нравы черкесов, их конные дуэли с копьями наперевес, красочные ристалища в присутствии султана, чемпионаты поло, дружинные пиршества с обильнейшими возлияниями, песнями во славу героев и неистовыми танцами, поминальные скачки, доспехи с нанесенными на них гербами — все это оказывало почти гипнотическое воздействие на подданных. Мы можем быть уверены в том, что черкесская община Египта периода правления черкесских султанов представляла собой точный слепок быта и нравов самой Черкесии.
Период правления черкесских султанов стал для Египта и Сирии эпохой наивысшего культурного расцвета и экономического благоденствия. В свою очередь, процветание при черкесах делало их власть легитимной в глазах арабских интеллектуалов, которые пользовались определением даулят аль-джаракиса (государство черкесов) без эмоциональных переживаний по поводу собственной национальной гордости. Всем известный цикл сказок «Тысяча и одна ночь» появился в Каире в XV в. «Именно в этот период, – отмечает Джон Роденбек, профессор Американского университета в Каире, – приблизительно между 1382 и 1517 гг., книга, известная под названием «Тысяча и одна ночь», куда входили багдадские рассказы о Харуне ар-Рашиде, существенно расширилась за счет новелл, повествующих о временах правления мамлюкских султанов»15. Ибн Халдун, великий арабский историк, обществовед и визирь при Баркуке, впервые увидел Каир в 1383 г.: «Это столица вселенной, сад мира, людской муравейник, трон величия, город замков и дворцов, монастырей и школ, город образованных людей»16.
Богатство и роскошь при черкесских мамлюках достигли абсолютного максимума: самые богатые люди мира в XV в. жили в Каире. Макс Роденбек, авторитетный исследователь истории Каира, отмечает, что столица государства являлась своего рода Нью-Йорком средних веков как по размерам и численности жителей, так и по богатству, уровню комфорта и развития экономики. Каир был в два раза больше Парижа, самого крупного города Европы, и в пять раз больше, чем Константинополь – речь идет, по меньшей мере, о 500 000 жителей.
Эмирские и султанские семейства черкесов контролировали торговлю Европы с Индией. Плавание Васко да Гама в самом конце XV столетия открыло европейцам обходной маршрут в Индию и поставило под угрозу экономическое процветание империи черкесов. Но кризис в торговле наступил уже при османах, а пока португальский путешественник Перу ди Ковильян, посетивший черкесский Каир в правление Каитбея, не мог найти слов для своих эмоций. Генри Харт пишет, что при черкесских мамлюках Александрия расцвела так, как это было лишь при Птолемеях. Султанский некрополь Северного кладбища и эмирский некрополь Южного кладбища также относятся к XV в. Они представляют собой самое лучшее доказательство богатства, процветания и великолепия черкесской эпохи.
Вслед за Византией османы сменили и черкесских мамлюков. В битве на Дабикском поле рыцарская кавалерия черкесов была сметена огнем османских пушек и аркебузов. Как и их европейские собратья, черкесское рыцарство не узрело очевидный факт, что на дворе настала новая эпоха — эпоха огнестрельного оружия. Таким образом, мы уже на черкесском опыте отмечаем еще один важнейший цивилизационный критерий — переход от холодного оружия и рыцарской тактики боя к использованию огнестрельного оружия.
XV в. дал еще одну черкесскую династию, о которой мы очень мало знаем, и которая была бесконечно далека от того могущества, каким обладали черкесские султаны Египта. Около 1403 г. к власти над крымской Готией приходит зихское семейство. Известно, что оно поддерживало родственные и политические отношения с князьями Западной Зихии. Зихи управляли Готией до османского вторжения в Крым в 1475 г. Ханс-Файт Байер, автор обстоятельного труда по крымским готам, отмечает, что западнозихский князь Уздеморох, известный по генуэзской переписке, на законных основаниях претендовал на готский престол и овладел им на какое-то время в 1446 г. Байер приводит сведения из верхненемецкой хроники раннего нового времени, охватывающей события с 1457 по 1499 гг., согласно которым княгиня Мария из Мангупа, столицы крымских готов, вышедшая замуж за молдавского господаря Стефана Великого в 1472 г., была черкешенкой17.
О существовании еще одной Марии из Мангупа сообщает Юлиан Кулаковский со ссылкой на Панарета («Хроника Трапезунда»): в 1426 г. дочь мангупского правителя Алексея прибыла в Трапезунд, чтобы «вступить в замужество с царевичем Давидом, который впоследствии был последним трапезундским императором (1458–1462 гг.)»18. Мангупский правящий дом проводил активную матримониальную политику. Исайко предлагал свою дочь московскому великому князю Ивану III «в замужество наследнику московского престола. Царь Иван Васильевич начал было переговоры, но этому проекту не было суждено осуществиться, и прибывший в Крым посол русского царя не застал уже в живых Мангупского князя (погибшего при обороне Мангупа от турок в 1475 г. – С. Х.)»19. Согласно Ф. Бруну, великий князь Иван Васильевич «требовал еще в 1475 г. для своего сына руки дочери мангупского князя Исайко… Посланник русский Старков должен был справляться о том, сколько тысяч злотых приданного (взятка) Исайко намерен дать за дочерью своею»20. Таким образом, в середине XVI столетия в лице Ивана Грозного мог быть представлен внук черкешенки из Мангупа. Матримониальная политика мангупского семейства, охватывавшая при Исайко Трапезунд, Молдавию и Москву, свидетельствует об авторитете династии.
При всем том, семейство Алексейко воспринималось генуэзскими властями Каффы в качестве узурпаторов, присвоивших себе власть над Готией, которая во второй половине XIV в. почти уже досталась генуэзцам21. Генуэзцы, обычно толерантно настроенные в отношении прав местных народов и правителей, заняли враждебную позицию к князьям Мангупа. Черкесские князья утвердились в Готии вопреки Каффе и проводили, пусть и скромную, но все-таки экспансионистскую политику. В 1433 г. они заняли Чембало (Балаклаву), где местное греческое население нуждалось в их покровительстве, как православных правителей. Две основные этнические группы княжества – готы и греки – были православными, что неизбежно порождало конфликт с пришельцами из католической Генуи.
В 1434 г. власти Генуи озаботились посылкой против Мангупа флота под командой Карло Ломеллино. Генуэзцы отбили у Алексейко Чембало, попытались углубиться в мангупские владения. В окрестностях Солхата Ломеллино был разбит крымскими татарами Хаджи-Гирея, основателя крымско-татарского государства. Вполне вероятно, что Алексейко в этом столкновении поддержал татар22.
Одним из спорных районов между Мангупом и Каффой являлись 18 селений района Сугдеи (Судака, Солдайи). В 1365 г. они достались Каффе, остро нуждавшейся в собственной сельскохозяйственной базе. В 1379 г. или, скорее всего, ранее, эту Кампань у Каффы реквизировал ордынский наместник Крыма Черкес-бек, резиденция которого находилась в Солхате. Он же известен как Зиха-бей или Жанкасиус Зих в итальянских источниках и как Зихий-Черкесий – в русских23. Затем, по настоянию Тохтамыша, заключившего договор с генуэзцами, Черкес-бек возвратил эти деревни Каффе. Но они вновь были отторгнуты уже владетелем Мангупа Алексейко в начале XV в. Практически все владения этого князя власти Каффы считали своими. Отсюда возникло и отношение к черкесам Мангупа как к узурпаторам чужой собственности.
Правители крымской Готии, пережившие османское вторжение, возвратились в Черкесию – об этом свидетельствует генуэзская корреспонденция, где они были зафиксированы как готские князья24. Они разорили в Матреге Захарию де Гизольфи, самого известного черкесо-франка*.
Имена этих «готских» князей типично зихские-черкесские: Берозох, Белзебук, Парсабок, Камбелот, Кадибелд, Петрезок. В крымской Готии зихи придерживались византийского христианства, Байер приводит их христианские имена: Иоанн Тзиаркасис (ум. 1435), Николай Тзиаркасис (ум. 1435), Алексейко (1403–1444), Сайкус или Исайко (1465–1475), Олобей Алексей (1447–1457), Мария Зеркасина, сестра Исайко. И «тзиаркас», и «зеркас» (церкас) являются уточняющими этническими прозвищами черкес. Байер отмечает, что подобная транскрипция (тзаркасос) встречается еще у Лаоника Халькокондила, византийского хрониста середины XV в. Эта форма близка к араб. «джаркас» и, видимо, была обусловлена локальной спецификой использования греческого языка. У Галонифонтибуса в «Книге познания мира» вместо «черкас-черкес» используется «таркуас» и соответственно страна — Таркуасия. Крупный исследователь поздневизантийских церковных источников А. Брайер в 1976 г. высказал мысль, что форма «тзиаркасис» в синаксарие означает черкеса. Но в целом, версия черкесского происхождения последнего династического дома Готии сформулирована именно у Х.-Ф. Байера. Сохранились интересные гербы готских черкесов, содержащие знак креста в виде большой буквы Т. Именно такие кресты в большом количестве сохранялись черкесами в священных рощах еще в XIX в.
Мартин Броневский приводит второе название Мангупа: «Недалеко от Манкопа, называемого турками Черкессигерменом, т. е. новою Черкесскою крепостью, лежит древний город и крепость, но ни турки, ни татары, ни даже сами греки не знают его имени»25. Учитывая, что готские черкесы во главе с Исайко оказали героическое сопротивление армии Гедик-паши в 1475 г.**, то и закрепление за Мангупом названия «Черкесская крепость» закономерно. Довершает картину то обстоятельство, что столица крымской Готии располагалась у реки Кабарта (более позднее ее татарское название Бельбек)26, протекавшей по равнине, которая еще и при крымских татарах называлась Черкес-Таш, т. е. по сути, целая область была маркирована как черкесская27.
Весьма важно отметить, что именно в горной части Крыма, т. е. в его готской части, помимо Черкес-Кермена существует еще ряд топонимов, свидетельствующих о пребывании там черкесов: селение Черкес-Эли на реке Альма, селение Черкес-Тогай («Черкесский берег») в Феодосийском районе; селение Черкес-Кир в долине реки Кара-Эозан; Черкес-Дере – название балки в Гурзуфе; Черкес-Даг («Черкесская гора») находится гора в западной стороне Поликастры. За пределами горного Крыма в районе Евпатории – селение Черкес28. В. А. Бушаков с пребыванием адыгов связывает возникновение в районе Старого Крыма таких топонимов, как Ашага-Баксан, Орта-Биксан и Юхары-Баксан, возводя их к гидрониму Баксан в Кабарде. С расселением адыгов этот исследователь связывает названия сел Балатук (от Болоткай, второго этнонима для определения темиргоевцев по княжескому роду Болотоко), Аджимушикай и т. п. на основании оформления таких топонимов адыгским патронимическим элементом антропонимов – къуай (=«сын»)29. Окончание кай действительно специфически адыгское, но его природа более сложна, чем это посчитал Бушаков – например, в названии села Бжегокай -к относится к фамилии владельца-дворянина Бжегако, а -ай является суффиксом, определяющим принадлежность.
В. Л. Мыц подтверждает наблюдения Х.-Ф. Байера археологически: при раскопках на территории Алуштинской крепости и укрепления Пампук-Кая в помещениях XIV–XV вв. им была обнаружена керамика, аналогичная керамике Черкесии этого же периода. Исследователь делает вывод, что в конце XIII в. на территории Южного Крыма появились многочисленные переселенцы с Северо-Западного Кавказа30. Но, по всей видимости, это была далеко не первая волна адыгской эмиграции в Крым. «Исторически сложилось так, – подчеркивает О. Б. Бубенок, – что на протяжении многих столетий восточными соседями Крыма являлись народы адыгского происхождения. Естественно, это могло способствовать установлению не только контактов между адыгами и населением Восточного Крыма, но и переселению адыгов на территорию Крымского полуострова»31. Археологически вычленяемая волна раннесредневековой зихской эмиграции в Крым отмечается в конце VII – начале VIII вв. И. А. Баранов, А. В. Гадло и А. И. Айбабин на основе результатов археологических исследований и данных нарративных источников высказали предположение об основании Сугдеи (Судака) адыгскими переселенцами с Нижней Кубани32.
Интересный аспект этой темы обозначил О. Б. Бубенок, подчеркнувший, что значительное присутствие адыгов в Крыму в XVII–XVIII вв. в сочетании с топонимикой (река Кабарда и пр.) могли породить легенду о происхождении из Крыма «египетских беглецов» и указание на Крым, как на место их длительного проживания33.
Период с начала XVI в. по 1864 г. является цельным этапом периодизации в соответствии с рядом критериев: религиозная жизнь, внешнеполитическое, этнонимическое развитие, развитие военной техники. Это период пушек и торжества тех армий, которые использовали в военных действиях артиллерию. На протяжении XVI в. рыцарские способы ведения войны отходят на второй план, а в XVII в. и вовсе были преданы забвению. Военные силы Черкесии также перестраивались, но частично: из-за особенностей своей социальной организации черкесы не ввели подразделения пушкарей, однако огнестрельное оружие получило быстрое и повсеместное распространение. У Челеби каждый черкесский воин был вооружен ружьем, и использование ружей органично вплеталось в традиционную тактику кавалерийской и партизанской (горной) войны.
Период с 1500 по 1864 г. вполне логично определить как новое время в истории Черкесии. Тем более, что предыдущий этап, отдавая дань устоявшейся в европейской историографии традиции, был назван средневековым. Новое время для Черкесии стало эпохой постепенного утверждения ислама. Исламизация адыгов превратилась в процесс чрезвычайно растянутый во времени и в пространстве. Важно отметить, что на территориях, наиболее близких к Турции, таких как Натухай, Шапсугия и Убыхия, ислам сделал успехи в самую последнюю очередь — уже во второй трети XIX в. Местом богослужения здесь по-прежнему были священные рощи, и ислам оказался в самой невероятной форме переплетен с язычеством и пережитками христианства.
Этнонимический критерий для периода нового времени сводится к следующим важным показателям. Во-первых, внешнее обозначение практически одно — черкес, хотя есть группа источников, в которых адыгоязычные коллективы скрыты за этнонимом абаза. Во-вторых, с самого начала нового времени используется единое самоназвание — адыгэ. В-третьих, в источниках начинают использоваться субэтнические наименования адыгов. Начало их фиксации положил Иосафат Барбаро в середине XV в., упомянув кавертей (кабардинцев) в восточных пределах Черкесии и княжество Кремух в ее центре, которое очень логично сближают с кемиргой-темиргоевцами. В первой половине XVI в. в османских, крымских и русских источниках появляются хатукай, бжедуг, кабартай (кабардинцы), жане, кемиргой (темиргой), бесленей. В XVII в. к этому списку добавляются шегаки, адамиевцы, мамшух (махошевцы), садзы; в первой половине XVIII в. — шапсуги, натухаевцы, абадзехи, убыхи.
Внешнеполитический критерий базируется на торжестве двух империй — Российской и Османской. Османо-черкесские отношения отличались крайним своеобразием на фоне почти бескрайнего могущества и грандиозного имперского замысла, которые характеризовали дом Османов в XIV–XVII вв. Владения Османов простирались от Атлантики до Персидского залива и от Венгрии до Судана. В 1453 г. тысячелетняя столица Византии становится столицей Османской империи. В. Э. Аллен называет эту трансконтинентальную империю реинкарнацией Римской империи34. Обычно XVII в. относят уже к периоду упадка Османов, но мы должны помнить, что в 1683 г. Вена, столица Габсбургов, едва не стала очередным трофеем турок. Без всякого преувеличения, одна из старейших монархий Западной Европы стояла у порога своего краха. И помощь пришла не с запада Европы, а с ее востока — польско-литовская гусарская конница во главе с Яном Собесским подобно шторму, разметавшему Армаду столетием ранее, атаковала султанскую армию и навсегда похоронила завоевательный проект Османов в Европе. Для нас значимость этого польского военного триумфа состоит еще и в том, что в составе элитных кавалерийских частей армии Яна Собеского находилось большое число всадников из Черкесии. Польский историк Б. Барановский оценивает численность черкесских наемников в пределах от нескольких сот до нескольких тысяч и отмечает, что польско-черкесские конвенции о найме солдат в Черкесии заключались на всем протяжении XVII в. Сам Ян Собеский был очень увлечен черкесской всаднической модой, конями, доспехами и оружием, и часто облачался на манер черкесского князя. На ярмарки в Крым и в саму Черкесию направлялись польские военные эмиссары и интенданты, закупавшие черкесское оружие, и черкесских коней35.
Основы черкесского влияния в польской армии были заложены в середине XVI в., когда ко двору Сигизмунда II Августа прибыло пятеро черкесских-жанеевских князей в сопровождении великолепной кавалькады из 300 уорков. Они были направлены в Краков Сибоком Кансауко, старшим князем Жанетии, самого сильного западночеркесского княжества, занимавшего земли позднейшего Натухая. Сибок разочаровался в союзе с Иваном IV, т. к. русский царь оказался не готов пойти на заключение военного союза против Стамбула36. Напротив, Речь Посполитая уже давно вела войны с османами и являлась самой мощной христианской монархией Восточной Европы. Пятеро черкесских князей из дома Сибока были зачислены в ряды польской шляхты, получили высокие посты в армии и очень крупные поместья в Польше и на Украине. Племянник Сибока, князь Темрюк Шимекович, показал полякам образец черкесского мужества и знания тонкостей кавалерийской войны, нанеся тяжелое поражение османам на территории Молдавии в 1561 г. М. Крушинский отмечает непропорционально значительное черкесское воздействие на польское военное искусство37. На черкесский манер снаряжались полки, состоявшие из отпрысков знатнейших семейств Польши, Литвы, Белоруссии и Украины.
Таким образом, черкесские группировки в XVI–XVII вв. существовали одновременно в Стамбуле, Москве, Кракове, Бахчисарае, т. е. во всех столицах, которые имели самый непосредственный интерес в регионе Черного моря. Это является также очевидным свидетельством сложности политической ситуации, в которой заметную роль играла Черкесия. Поэтому то прямолинейное и плоское освещение событий (причем почти исключительно в рамках русско-черкесских отношений), к которому мы так привыкли на протяжении советского периода, очень далеко от того, чтобы дать адекватное освещение черкесской истории этого периода. Так, например, крымско-черкесские отношения невозможно рассматривать вне османского присутствия. Мы видим, что с самого начала этих тройственных отношений владения крымского хана были отделены от Черкесии османским санджаком Каффы, который занимал два полуострова — Керченский и Таманский. Согласно Эвлии Челеби, в середине XVII в. на Тамани было 80 черкесских деревень и ни одной татарской. Более того, санджакбей Каффы запрещал подданным крымского хана селиться на Тамани, и территория между Крымом и Черкесией была полностью изъята из юрисдикции ханства. Административно каффинский санджак входил в анатолийское бейлербейство, а в период наибольшей военной активности османов против Черкесии в последней четверти XV — первой четверти XVI в. во главе этого района стояли османские шах-заде, т. е. наследные принцы.
Османы до 1517 г. придавали преувеличенное значение черкесскому направлению именно потому, что их главным военно-политическим противником — Египтом — управляли черкесские мамлюки. Дмитрий Кантемир объясняет поход османов в Черкесию в 1484 г. исключительно желанием уничтожить мобилизационные пункты мамлюков на черкесском побережье и прервать пополнение армии черкесских султанов их соотечественниками. Мнение Кантемира вполне обоснованно последующим ходом событий: уже в 1485 г. началась первая османо-мамлюкская война за доминирование в Восточной Анатолии; Стамбул всячески блокировал поставки в Египет строевого леса, металла, был наложен категорический запрет на проезд по османским землям в сторону Сирии не только черкесам, но и любым другим кавказским или балканским воинам или невольникам, способным усилить египетскую армию. Войну 1485–1491 гг. османы проиграли — после третьего крупного сражения в Каир в цепях был доставлен их главнокомандующий хорватский князь Ахмад-бей Харсак-оглу. Но это поражение не остановило нарастания военной мощи османов, тогда как государство мамлюков переживало острый социально-экономический кризис.
После смерти великого Каитбая в 1496 г. началась чехарда на троне: за пять лет сменилось четыре султана. С приходом к власти в 1501 г. Кансава ал-Гаури произошла относительная стабилизация. Пышные копейные ристалища впечатляли, вплоть до испуга, османских послов, но в 1516–1517 гг. исход спора за доминирование в исламском мире решила османская артиллерия.
После 1517 г. страсти резко поутихли. По инерции каффинские беи еще организовывали походы в Черкесию, но их размах и результаты очень невелики. Нередко османо-крымское войско терпело откровенное фиаско, сопровождающееся поспешным бегством и гибелью большей части участников экспедиции. Так, в 1518 г. погибли две трети войска калга-султана (наследного принца) Бахадур-Гирея, сына Мухаммад-Гирея.
На протяжении всей первой половины XVI в. Крым предпринимает активные попытки поставить Черкесию под свой контроль. И, если полагаться на крымские отчеты, то наибольшего успеха удалось достичь в 1545 г. хану Сахиб-Гирею. Содержание рассказа придворного медика и летописца по совместительству Реммал-Ходжи таково, что остается только поверить в полнейшее покорение Черкесии. Успех грандиозный, но почему-то в Стамбуле ему не порадовались: «победоносный» хан был по распоряжению Сулеймана умерщвлен сразу после возвращения из Черкесии. Недоверие к Реммал-Ходже возрастает, когда мы узнаем, что в 1546 г. черкесы вторглись в Астрахань и посадили (не в первый раз) своего ставленника на трон. И доверие к отчету Реммала полностью улетучивается в связи с атакой на османские крепости на Тамани в 1550–1552 гг. Последнее предприятие явно было осуществлено под руководством старшего князя Жанетии Сибока. Того самого Сибока, который отказался выдать свою дочь замуж за Ивана Грозного, и который заключил военно-политический союз с Сигизмундом II Августом. Это был прежде всего антиосманский союз. При желании заключить антикрымский договор Сибок довольствовался бы Москвой, куда он успел съездить раньше кабардинцев. Для старшего князя Кабарды Темрюка была актуальна именно крымская угроза, поэтому то он удовлетворился исключительно диалогом с Москвой и был рад выдать за Ивана свою дочь Гуащаней (Мария в крещении). В пропагандистских клише советского периода Темрюк представлялся нам царем всей Черкесии, а его выбор Москвы в качестве военно-политического союзника в противостоянии Крыму преподносился как добровольное вхождение адыгов в состав России. Неизмеримо менее известной исторической персоной остался современник Темрюка Пшеапшоко Кайтукин, владения которого занимали значительную часть территории Кабарды (вполне вероятно — большую часть). Ни он сам, ни его сыновья не посетили Москву, а потому и не представляли интереса для советских историков (надо признать и для очень многих историков постсоветского периода как в Москве, так и в Нальчике).
Черкесия была вынуждена балансировать между Турцией и Россией, и первым таким «эквилибристом» был бесленеевский князь Машук Кануко, прибывший в 1552 г. в Москву из Стамбула. Клятвы верности, звучавшие в Кремле, ничем не отличались от аналогичных заверений, которые делались в Топкапы.
Итогом полувекового крымского натиска на Черкесию стало тройственное статус-кво: Бахчисарай довольствовался вассальной зависимостью отдельных черкесских князей, Стамбул не допустил усиления ханства за счет Черкесии, а черкесы при сохранении полнейшей независимости своей страны основали влиятельные лоббирующие группировки не только в этих двух столицах, но еще и в Москве. Зависимость от Крыма ряда прикубанских князей из Хатукая, Темиргоя, Бесленея и Бжедугии давала Бахчисараю весьма действенный инструмент влияния в целом на всю страну адыгов. Но очень часто эта зависимость носила мимолетный характер либо оборачивалась фикцией. Тем более, что за спиной крымских вассалов стояли гораздо более многочисленные адыгские горские общества, не признававшие ни этих князей, ни, тем более, хана.
Территория Крыма уступала территории Западной Черкесии. Мы вправе предположить, что и численно западные адыги (черкесы) превосходили крымских татар. С учетом Кабарды с ее вассальными территориями это предположение имеет еще большие основания. Сила Крыма приумножалась за счет Ногайской Орды, а собственно крымский полуостров был надежным прибежищем для многочисленных татарских и ногайских кочевий, растянутых от Молдавии до Северного Кавказа. Унитарная социальная организация ханства позволяла собирать большие конные армии, чем это мог позволить себе даже самый авторитетный черкесский князь. Один и тот же князь мог одновременно числиться вассалом и хана, и султана, и царя. Некоторые еще успевали съездить в Тебриз или Исфахан – ко двору шаха. Крым оказался втянут в крайне противоречивую и столь же враждебную обстановку внутриполитической жизни Черкесии.
Представители династии Гиреев, воспитывавшиеся в Черкесии по линии аталычества, были объектом непрестанных интриг и нападок, на которые Бахчисарай был просто вынужден реагировать. «Гиреи часто женились на черкешенках из княжеских фамилий, — отмечает В. Э. Аллен, — и согласно системе аталычества их сыновья воспитывались среди черкесов. А династическое наследование в Крыму, как правило, сопровождалось конфликтами между буйными братьями, которых поддерживали те черкесские кланы, где они воспитывались (перевод мой – С. Х.)». (“The Girays often intermarried with the princely families of Circassia, and under the atalyk-fosterage system their sons were frequently brought up among the Circassians, …a conflict among turbulent brothers, supported often by their fostering clans among the Circassians, was a frequent phenomenon of dynastic succession in the Crimea”).
Стремление воспитывать своих детей в черкесской среде было продиктовано авторитетом адыгских воинских порядков. Дмитрий Кантемир отмечал, что черкесы могут быть названы французами в отношении татар: «Их страна является школой для татар, из которых каждый мужчина, который не обучался военному делу или хорошим манерам в этой школе, считается «тентеком», т. е. нестоящим, ничтожным человеком. Сыновья крымских ханов в тот момент, когда они увидели свет, отсылаются к черкесам на воспитание и обучение (перевод мой – С. Х.)». (“Aussi leur pais l’ecole ou les Tartares viennent prendre leur education, et un home qui ne s’y est pas forme pour la guerre ou pour les manieres, est regarde comme un Tentek, c’est-a-dire, un butord, un vaurien. Aussi-tot que les fils du Kan de Crimee ont vu le jour, ils sont envoyes en Circassie, pour etre nourris et eleves”).
Зависимость от Турции была еще более эфемерной, т. к. полномочия османских комендантов крепостей в Анапе, Суджук-Кале и Темрюке заканчивались сразу за низенькими крепостными стенами. Гарнизоны этих крепостей были крайне немногочисленны. В Сухуме в 1578–1581 гг. пребывал гарнизон из менее, чем сотни янычар во главе с Черкес Хайдар-пашой. Пожилой наместник явно тяготился соседством беспокойных абазских беев-пиратов. Их нейтрализация была его главной задачей, и он раздавал им мешочки с акче, доставленные из Стамбула. Хайдар-паша пишет письмо Лала Мустафе-паше, великому визирю и своему старому товарищу, с просьбой предоставить ему более спокойное наместничество и получает его в только что занятом османами Тифлисе. Таковы отношения между османами и горцами в период наивысшего могущества империи в XVI в. Укрепление Анапы было проведено лишь во второй половине XVIII в. в связи с обострением русско-турецких отношений.
Черкесия оказалась единственной страной по периметру Черного моря, которая была неподконтрольна османам. Точно также, как Зихия была единственной страной неподконтрольной византийцам. При этом обе империи — Византийская и Османская — не ставили себе целью во что бы то ни стало покорить страну адыгов. Османская империя предстает в нашем регионе в достаточно привлекательном виде, и мы можем определить ее политику, как весьма сдержанную и рациональную. Без войны османы получали все, что могли получить из Черкесии — строевой лес, руду, серебро, зерно, продукты животноводства, пчеловодства, невольников.
Рост могущества Москвы запаздывает за османским возвышением, в целом, на столетие, но северный колосс к началу XVIII в. ликвидирует свое отставание, что выражается в активной черноморской политике уже Санкт-Петербурга. Черкесия в XVI–XVII вв. еще пользуется относительной свободой действий, стесняемой только Бахчисараем, но к середине XVIII в. оказывается зажатой между двумя гигантами.
Начиная с 1763 г., когда на территории Кабарды было возведено Моздокское укрепление, последовало столетнее героическое сопротивление адыгского народа царизму. И, если в период с 1763 по 1829 гг. война не имела непрерывного характера (что не означает, что военные экспедиции царских войск в Черкесию носили менее разорительный характер, чем в последующее время), то после Адрианопольского договора 1829 г. Кавказская война в Черкесии приобрела фронтальный характер. Адрианопольский договор стал важнейшей вехой в истории международных отношений в бассейне Черного моря. Договор впервые дал в руки царскому кабинету столь необходимый ему дипломатический инструмент в завоевательной политике на Северо-Западном Кавказе.
Событие, которое, на первый взгляд, имело достаточно локальное значение, сразу приобрело огромный международный резонанс: общественность Запада застыла в ожидании реакции самих черкесов. В их свободолюбивой репутации не сомневался ни один интеллектуал. Но все-таки речь шла об очень неравной борьбе народа, лишенного значительных ресурсов к ведению длительной войны, с самой мощной военной машиной мира. Быть интеллектуалом на Западе в эти времена означало: в 100 случаях из 100, быть убежденным русофобом. Таковым являлся и король Пруссии, и спикер британского парламента, и основоположник коммунизма.
Публика была возмущена пассивностью своих правительств, а еще более — огромными стратегическими преимуществами, которые вмиг обрела царская верхушка в бассейне Черного моря. Турция — этот «больной человек Европы» — была немощна физически, но никак не умственно. Она сделала «подарок» (причем не за свой счет) настырной царской дипломатии, превосходно отдавая себе отчет в том, что русские потратят многие годы на «развертывание подарка». Одним уступчивым росчерком пера Порта на 35 лет загнала русские армии в тупики горных ущелий, которые ни одного дня не находились в османской юрисдикции. Санкт-Петербург, уже вплотную прощупывавший Царьград в 1828 г., вторую попытку изгнания османов из Европы предпринял только через полвека — в 1877–1878 гг.
Русско-турецкая война 1877–1878 гг. — крупнейший военный конфликт второй половины XIX в. в регионе Европы и Кавказа. Он произошел через 13 лет после окончания Кавказской войны и не затрагивал территорию Адыгеи (Черкесии), но имел самое непосредственное отношение к адыгскому народу, т. к. большая его часть на момент начала конфликта проживала на землях Европейской Турции и Западной Анатолии.
Конфликт между Турцией и Россией в этот период был неизбежен по ряду причин: 1) продолжение экспансионистской политики Российской империи в регионе Черного моря, когда царский кабинет руководствовался идеями панславизма и превращения Черного моря во внутреннее озеро империи; 2) эскалация болгарского кризис 1875–1876 гг., вызвавшего резкое обострение русско-турецких отношений; 3) стремление Петербурга преодолеть последствия своего поражения в Крымской (Восточной) войне.
Назревание нового конфликта было очевидно сразу после завершения Крымской войны, и об этом пишут многие русские сановники и генералы после 1857 г.: Евдокимов, Милютин, Барятинский и др. В этой связи значение Черкесии как наиболее вероятного театра военных действий между Турцией (при ее поддержке западными странами) и Россией было крайне важно. В одночасье Россия могла потерять все свои позиции в регионе Северо-Западного Кавказа, которые достались ей очень дорогой ценой в продолжение почти столетней войны. Эта мысль четко выражена у Франкини, военного советника при русском посольстве в Стамбуле: «Предвидится опять возможность появления союзных флотов в Черном море. В таком положении благоразумие советует закрыть внутренние раны, как можно скорее завершить покорение Кавказа, что одинаково важно и для оборонительных, и для наступательных действий на Востоке»38.
Более того, даже в январе 1863 г. у высшего военного руководства Российской империи не было уверенности в достижении победы над черкесами. Об этом свидетельствует, например, следующий отрывок из Франкини, с которым согласен военный министр Милютин: «Самая лучшая система обороны для черкесов состоит в наступлении, и если они перейдут смело в атаку одновременно на несколько пунктов наших новых позиций, то все результаты трехлетнего успеха подвергнутся большой опасности. Если черкесы успеют уничтожить часть некрепко связанных еще между собой наших передовых линий, если успеют сбросить нас с гор на плоскость, то уничтожится моральное действие нынешней нашей системы, призванной сжимать неприятеля в тисках. Пройдет много времени, пока нам ценой новых жертв и усилий удастся возвратить себе перевес»39. Генерал Ростислав Фадеев отмечал, что несмотря на видимые успехи русских войск ситуация на Западном Кавказе представляла серьезную опасность для России: «Еще в 1863 г. горец, случайно отрезанный от своих и окруженный целым отрядом, не сдавался и умирал с оружием в руках. Горские скопища были так же многочисленны, как прежде»40. Отсюда и то стремительное наращивание военной группировки на Западном Кавказе, непрерывные военные действия в течение всей зимы 1862–1863 гг.
Угроза новой войны по типу Восточной (Крымской) как дамоклов меч довлела над Россией. Фадеев предупреждал высшее руководство империи: «Первый выстрел в Черном море опять поднимет их против нас и обратит в ничто все прежние усилия»41. В 1857 г. Барятинский писал: «Для осуществления поставленной задачи предстоит сделать так много, что только в 1860 г. мы сможем приступить к окончательному изгнанию натухайцев и к заселению их края в обширных размерах. Это мероприятие занимает важнейшее место в плане будущих действий на Кавказе, так как в случае новой внешней войны морской берег между устьем Кубани и Геленджиком представит противнику превосходную возможность для десанта, если мы оставим этот край в обладании внутренних наших врагов»42. Д. И. Романовский, биограф Барятинского, оправдывал жестокость своего кумира: « Не трудно понять в каком ужасном положении мы оказались бы в 1877 г., если бы Кавказская война не была окончена, и мы находились бы на Кавказе в положении, в котором были в 1853–1859 гг.»43 Уверенность в ее неизбежности настраивала военное и политическое руководство в отношении черкесов самым нетерпимым образом. Выход виделся только в одном направлении: обязательном выселении черкесов и заселении на их земли русского населения. Великий князь Михаил Николаевич, командующий Кавказской армией, в письме военному министру подчеркивал: «Непременным условием окончания этой войны должно быть совершенное очищение восточного Черноморского прибрежья и переселение горцев в Турцию»44. В ноябре 1863 г. последовало особое распоряжение Александра II командующему войсками Евдокимову: «Совершенно необходимо довести границу русских поселений по берегу до реки Бзыбь, ибо в противном случае и небольшая часть горцев, оставшихся на берегу, на каких бы то ни было условиях будет в случае внешней войны составлять приманку для наших неприятелей»45. В марте 1864 г. великий князь Михаил Николаевич доносил военному министру: «Все пространство северного склона к западу от р. Лабы и южный склон от устья Кубани до Туапсе очищены от враждебного нам населения». На документе рукой императора Александра II начертано: «Слава богу»46.
Опасение потерять Северо-Западный Кавказ не оставляло царское командование даже в ноябре 1864 г. «После огромных жертв и долгих усилий, – писал генерал-адъютант Святополк-Мирский, – восточный берег Черного моря очищен, наконец, от враждебного нам народонаселения и сделался покамест неоспоримым достоянием России. Я говорю «покамест» потому, что обстоятельства могут вдруг перемениться, и при ничтожности морских сил наших в Черном море достаточно войны с одной из морских европейских держав и даже с Турцией, чтобы не только лишить нас господства над вновь завоеванным прибрежьем, но и прекратить почти всякие с ним сообщения»47.
На протяжении 1857–1864 гг. османское правительство беспомощно взирало на процесс поэтапного уничтожения Черкесии — своего единственного действенного военного союзника в бассейне Черного моря. Для всех аналитиков была совершенно понятна как неизбежность военного фиаско Черкесии, так и неизбежность нового масштабного военного конфликта между двумя империями. Политика уступок со стороны Англии и Франции, и отсутствие реальной военной помощи Черкесии и имамату Шамиля в период Кавказской войны подготовили почву для атаки на Царьград в 1877 г.
Таким образом, война 1877–1878 гг. стала очень закономерным продолжением Кавказской драмы, и Стамбул был вынужден вступить в этот конфликт в самых невыгодных для себя условиях. Более того, он едва не разделил участь Черкесии. Образно выражаясь, мы можем назвать эту войну кровавым послесловием Кавказской войны. Турки встретились с армией, превосходно натренированной в горах Черкесии и Дагестана. А оба театра военных действий — Транскавказия и Болгария — гористые регионы. Тысячи офицеров действующей русской армии столкнулись со своими старыми противниками-горцами, а их донесения изобилуют интересными подробностями о шапсугах, убыхах, кабардинцах, абадзехах, чеченцах, дагестанцах. Связь двух войн показывает и турецкий десант в Абхазию, которым командовали офицеры абхазского происхождения.
Согласно сведениям генерального штаба русской армии, черкесская кавалерия в Западной Болгарии насчитывала 9250 сабель; в Восточной Болгарии — 5000 сабель; в Бабадагской области — 1800 сабель. В общем счете, численность черкесской кавалерии существенно превышала численность турецкой кавалерии: так, например, в октябре 1877 г. в районе Плевно-Ловча находилось 5000 черкесов, 40 эскадронов регулярной турецкой кавалерии, а против них действовало 118 эскадронов русской кавалерии. Черкесы были представлены в османском генералитете: Реуф-паша, Дели Хосрев-паша, Черкес Хасан, Черкес Осман-паша, Шевкет-паша, Черкес Ибрагим-паша, Дилавер Карзег-паша, Черкес Дилавер-паша, Фуад-паша, Сулейман-паша, Мехмед Мухлис-паша и др. Согласно донесению Скобелева, армия Осман-паши в Плевне насчитывала 28 000. Из них 20 000 — турецкая пехота и 8000 — черкесская кавалерия. Согласно русским отчетам, черкесы были вооружены лучше, чем турки и гораздо лучше, чем русские. В боях за Шипку они часто упоминаются в качестве снайперов. «Самыми отчаянными защитниками балканского «Кавказа», — писал австрийский корреспондент Феликс Каниц, — были переселенцы черкесы»48.
Каковы же политические итоги этой войны для остатков Черкесии на Кавказе и для черкесской диаспоры в Турции?
1) 1878 г. окончательно закрыл для черкесов возможность к возвращению на родину.
2) Масштабное участие черкесских добровольцев в составе османской армии, а также десант абхазов и черкесов в Абхазию закрепил за этими народами статус «виновного» населения в Российской империи.
3) Усилились эмиграционные настроения в среде адыгов Кубанской области и Кабарды.
4) Война вызвала масштабную миграцию абхазов, обвиненных в пособничестве турецкому десанту. Г. А. Дзидзария приводит данные русских, турецких и европейских источников, согласно которым число абхазских изгнанников 1877–1878гг. достигло 50 000 человек.
5) По требованию России и Греции, а также в связи с отсоединением от империи Болгарии, произошло почти поголовное переселение черкесов в Анатолию и Сирию. Вполне возможно, что если бы не удаление черкесов из Болгарии в Сирию, то и не было бы сейчас такого государства, как Хашимитское королевство Иордания. При его создании важнейшую роль сыграло объединение черкесской общины и Хашимитской династии.
6) Война закрепила особый престижный статус черкесов в Османской империи.
В политике Российской империи на Кавказе восторжествовал, причем с самого начала, крайне иррациональный подход, основанный на идее аннексии земли и депортации населения. Российская экономика при этом была абсолютно далека от способности освоить новые грандиозные ресурсы. Крайне жестокое отношение к горцам объяснялось и властями, и интеллектуалами очень просто: горцы народ нетрудолюбивый, дикий, неспособный к эволюции и гражданскому, мирному существованию. Эта позиция отражена в еще более ярких тонах в знаменитом документе русских республиканцев — «Русской Правде» Павла Пестеля. Точно также как он предлагал уничтожить царское семейство, он настаивал на непременном уничтожении и изгнании всех непокорных горцев. Любопытно, что документ написан задолго до Адрианополя, а значит, Черкесия не рассматривалась как османская территория. Или Пестель предлагал уничтожать подданных султана? Мы убеждаемся в том, что и официальный Петербург, и его андеграунд по отношению к горцам Кавказа придерживались одного мнения.
Первые масштабные изъятия земельных владений, принадлежавших как адыгским аристократам, так и населенным пунктам, произошли в 70-80-е гг. XVIII в. в Кабарде. Восточноадыгские территории уже к 1804 г. сократились на две трети. Кабарда потеряла весь район Пятигорья и все земли к востоку от Моздока. Обезземеленные кабардинцы волнами уходили в Адыгею и Чечню, становясь там в передние ряды народного сопротивления царизму. Если подобным образом самодержавие обошлось с Кабардой, заслуги которой перед российским государством трудно переоценить, то что ждало Адыгею? Княжеские дома Адыгеи не имели и толики тех заслуг перед троном, какие имелись у кабардинских князей. Более того, западноадыгских аристократов практически не было в составе офицерского корпуса царской армии на момент начала войны. Следующее важное обстоятельство: западноадыгские княжества занимали меньшую часть Адыгеи, а властные прерогативы князей были сильно поколеблены крестьянским движением. Народ Адыгеи оказался лишен заступников и у народных институтов самоуправления оказалось критически мало времени на выработку собственной политической культуры, политического класса, создание управленческих структур.
Демократический переворот в Шапсугии произошел в 1796 г., т. е. уже в период Кавказской войны. Крестьяне добились главного — социального равенства. Но этим же народным вожакам уже сейчас, сегодня надо было принимать решения по таким вопросам внешней политики Черкесии, о которых минуту назад они не имели понятия. Социальное достижение шапсугов, растиражированное по Абадзехии, Натухаю, Убыхии, роковым образом совпало с эскалацией военных действий на Западном Кавказе. Сопротивление царизму носило столь ожесточенный и общенародный характер еще и потому, что оно являлось отстаиванием только что завоеванных прав. А покорение царизму означало реставрацию дворянских привилегий в их наихудшем виде. Это означало двойное ярмо: солдатчину, Сибирь за малейшее непослушание, крепостное рабство. Адыгею простолюдинов ждала самая суровая участь, самая жестокая расправа. И народ, чувствуя эту приближающуюся драму, сопротивлялся из последних сил. Не складывал оружие даже тогда, когда сопротивление потеряло всякую перспективу. Лабинск основан в 1841 г., а Майкоп в 1857 г. Расстояние между фортами 50 км равнины. Почему потребовалось целых 17 лет для прохождения элементарного маршрута? Именно потому, что после основания Лабинска все адыгское население между реками Лаба и Уруп было изгнано, а земли отданы под казачьи станицы. Стремительная аннексия 1862–1864 гг., сопровождавшаяся стопроцентной депортацией, была лишь закономерным эпилогом длинной цепи аннексий 30-50-х гг. Только за один 1864 г. на черкесской территории было поселено 90 казачьих станиц с населением в 103 700 человек, не считая войсковых частей и иногородних поселенцев самого различного происхождения.
Протекание Кавказской войны в Черкесии имело серьезные отличия от характера и хода военных действий в Дагестане. Во-первых, военные действия в Черкесии происходили на двух направлениях — с моря и с суши. Черноморский флот являлся мощнейшим орудием войны. Производились десантные операции, в результате которых на черкесском побережье были основаны мощные форты. За эти форты развернулась ожесточенная война, достигшая своего апогея в 1840 г. Черкесы ценой огромных жертв взяли крепости, вооруженные корабельными пушками. Это был настоящий военный триумф, тем более, что штурмы были предприняты на протяжении пяти месяцев с интервалом в 15-20 дней. Таким образом, эта победа была достигнута не как результат неожиданного натиска (хотя на войне этот прием весьма ценится), но как тщательно спланированная операция с большим мобилизационным и тактическим обеспечением. Борьба за крепости, отбитые новыми кровопролитными десантами в том же году, продолжилась до 1854 г., когда под угрозой со стороны англо-французской эскадры царское командование эвакуировало гарнизоны и разрушило фортификационные сооружения.
По условиям Парижского мирного конгресса 1856 г. был введен режим нейтрализации Черного моря, запрещавший России держать флот на Черном море. Поэтому последние восемь лет война в Черкесии велась уже только со стороны материка. Отчасти поэтому российское командование было вынуждено сконцентрировать в Черкесии беспрецедентную группировку в 280 000 штыков. Для сравнения: группировка на Балканах в 1877 г. состояла из 300 000 солдат. В целом, на протяжении всей Кавказской войны против Черкесии были задействованы более крупные силы, чем против имамата Шамиля. Против черкесов в среднем было выставлено вдвое больше полевой артиллерии, не считая крепостных и корабельных орудий. Соответственно потери царских войск также были больше в Черкесии.
Следующее важное отличие — это использование Черноморского казачьего войска, т. е. по сути целого народа и воинского сообщества против населения Черкесии. Отсюда и другой характер колонизации на Западном Кавказе, неизмеримо более гибельный для горского населения.
В отличие от Дагестана в Черкесии практически не действовал исламский фактор, а отряды мюридов формировались только представителями Шамиля. Империя вела войну в Черкесии против народа, который еще был далек от принятия ислама. В большинстве районов страны не было ни одной мечети, тем более — других исламских учреждений. Судопроизводство осуществлялось на основе обычного права — адыгэ хабзэ . Народ адыгов был, по сути своей, языческий, и богослужения многочисленному пантеону богов отправлялись в священных рощах.
Другое важное отличие — отсутствие государства с одним управленческим аппаратом и одним вождем. Царское командование было вынуждено поддерживать связи с десятком и более черкесских предводителей. Причем — и в этом еще одно важное отличие — ни один из черкесских военно-политических лидеров не сдался в плен подобно Шамилю и его представителю в Абадзехии Магомед Амину. Сопротивление черкесов носило совершенно бескомпромиссный характер. Пауль Генц характеризует его как аномальное. Подобное поведение не вызвало у русских историков исследовательского энтузиазма, и они всякий раз предпочитают рассуждать о Шамиле, столкновении цивилизаций и т. п.
Период с начала 1864 г. в истории черкесов, но уже не Черкесии, опять-таки по аналогии с общепризнанными названиями эпох мировой истории, мы предлагаем определить как новейший.
Что представляет собой новейший период адыгской истории? Нижний, отправной рубеж периода понятен — страна адыгов перестала существовать. От нее остались жалкие этнографические островки от Хатрамтука под Новороссийском до Моздока. Подавляющее большинство адыгов оказалось на чужбине — в самых различных провинциях Османской империи от Дуная до Трансиордании. Значит, это период дисперсного существования этноса, и это время отчаянной борьбы за выживание, за право иметь собственность, жить на своей земле, основывать адыгские поселения, носить имя черкес и разговаривать на родном языке.
В праве воссоединения на исторической родине, тысячелетней земле предков, народам было отказано почти на всем протяжении новейшего периода адыгской истории. И до 1917 г., и после утверждения советской власти все попытки адыгской репатриации мгновенно блокировались. Лишь с развитием перестройки и гласности в СССР открылись незначительные, но доступные каналы для репатриации. Возвращение косовской адыгской общины в Адыгею в 1998 г. стало вершиной процесса репатриации в постсоветской России.
Внутри этого периода есть важные вехи, связанные с крупнейшими политическими событиями в странах проживания адыгской диаспоры, а также в самой России. Это и младотурецкая революция 1908 г., и Первая мировая война, и русская революция 1917 г., и турецкое национально-освободительное движение в 1918–1923 гг., завершившееся созданием Турецкой Республики, а также образование современных арабских государств в Сирии и Иордании. Важнейшая веха — создание адыгских автономий в Советской России в 1922 г. Получение Адыгеей статуса республики в составе Российской Федерации открыло новые возможности для решения проблем адыгского этноса.

Примечания:


1. Лавров Л. И. Этнографический очерк убыхов // Ученые записки. Т. VIII. Майкоп, 1968. С. 6, 8. – Ф. Ф. Торнау в 1835 г. отмечал в этой связи: «Я не успел познакомиться с их народным языком, потому что убыхи, с которыми я встречался, всегда говорили по-черкесски» (Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф. Ф. Торнау. Нальчик, 1999. С. 174). В 1846 г. Леонтий Люлье писал о лингвистической ситуации в Убыхии: «…сей последний народ имеет свой собственный язык, не сходный ни с языками Адиге, ни с Абхазским. Это ныне язык черни, употребляемый в горных ущельях, и у берега моря. Это наречие выходит из употребления и со временем исчезнет. Дворяне убыхские все говорят адигским языком, но многие из их простолюдинов, в этом крае, находясь по топографическому положению своему в соседстве к югу с абхазцами, говорят также свободно и на языке соседей» (Цит. по: Ворошилов В. И. История убыхов: Очерки по истории и этнографии Большого Сочи с древнейших времен до середины XIX века. Майкоп, 2006. С. 66). Люлье засвидетельствовал характер языковой и культурной ассимиляции убыхов, подчеркнув престижный характер использования адыгского языка. Спустя десять лет Люлье не изменил своего представления: «Со временем язык этот может исчезнуть, по всеобщему употреблению языка черкесского» (Люлье Л. Я. Общий взгляд на страны, занимаемые горскими народами, называемыми: Черкесами (Адиге), Абхазцами (Азега) и другими смежными с ними // Записки Кавказского отдела императорского Русского географического общества (далее – ЗКОИРГО) Кн. IV. Тифлис, 1857. С. 191).
2. Великолепно это показал Л. И. Лавров в очерке, посвященном Берзекам (Лавров Л. И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа. Ч. 2. М., 1968. С. 147–151).
3. Теофил Лапинский, находившийся в 1857–1859 гг. в Западной Черкесии, уверенно отнес убыхов к адыгам наряду с натухайцами, абадзехами, шапсугами (Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских / Пер. В. К. Гарданова. Нальчик, 1995. С. 77).
4. В середине XVII в. садзы уже массово пользовались адыгским языком – настолько, что Эвлия Челеби, впервые составивший словарь абаза-садзов, с формальной точки зрения представляет нам эту этническую общность совершенно адыгоязычной: «Язык абазо-садзов. – За – 1; тока – 2; шке – 3; пли – 4; ату – 5; фун – 6; ипли – 7; уга – 8; ипги – 9; жу – 10; за жу – 11; тока жу – 12; сха – хлеб; га – мясо; бзи – вода; фа – сыр; чевах – простокваша; ха – груша; мсуд – виноград; лхмк – инжир; эсху – каштан; лка – каменная соль; вика – иди сюда; утс – садись; удето – встань; умка – не уходи; сикох – иду; сбрикн – куда идешь?; свушскгслух – дело есть, иду; сфага скчо вика – пойдем домой; скену свке – мы идем домой; срход – что с вами?; хош год ашгд – мы съели свинью; аркамд жеху – свинья была жирная?; вечиле шкног – мы идем воровать; нала шке гда – куда ушли?» (Челеби Э. Книга путешествия. Вып. 3. М., 1983. С. 55).
Л. И. Лавров во время этнографической экспедиции в Черноморскую Шапсугию в 1930 г. стал свидетелем возвращения из Абхазии 86-летнего Даугуыза Джаурыма, решившего провести последние свои дни среди родственников-шапсугов Джарым. В селе Чилов в Южной Абхазии, где он проживал, Даугуыза считали джигетом-садзом. В 1864 г. абхазы подобрали его вместе с бабушкой еле живых на берегу: «Так маленький Даугуыз попал в Абхазию, где вырос и состарился. Пока была жива бабушка, она говорила с ним на родном языке, но после ее смерти мальчик позабыл его. Мы молча слушали старика. В заключении он сказал: “Всю жизнь мечтал поглядеть на родные места… Хочу умереть на земле своих предков. Со слов бабушки знаю, что фамилия моя Джарым, а происхожу с берегов р. Ацэпсы”. Переводчиком между Лавровым и старым садзом выступил лингвист А. К. Хашба, также приехавший в командировку в Шапсугию. Старик не говорил по-русски, а по-адыгейски знал лишь несколько слов. «Я догадался, – пишет Лавров, – что именно о нем читал у А. Н. Генко следующее: “ В июне 1928 г. пишущему эти строки пришлось встретить в абхазском селении Чилов 84-летнего старика, слывшего – за джигета… В молодости он был приведен в качестве пленника из Джигетии. При расспросе выяснилось, что, сам не зная этого, старик (звали его Даугуыз Джаурым) родным своим языком имел черкесский (шапсугское наречие нижнечеркесского языка); хотя и с трудом, он припомнил несколько десятков слов” (Генко А. Н. О языке убыхов. Л., 1928. С. 241). Шапсуги Джарым пригласили всех своих старейшин, один из которых подтвердил взаимосвязь их рода с районом р. Ацэпсы. (Лавров Л. И. Этнография Кавказа (по полевым материалам 1924–1978 гг.). Л., 1982. С. 23–24).
Эта драматичная история информативна во многих аспектах. Разумеется, что шапсугский род Джарым мог, как и многие другие натухайские и шапсугские (и не только) роды проживать до 1864 г. в Садзе-Джигетии, чему есть множество других свидетельств. Но также вероятно садзское происхождение Джарымовых и при этом, будучи садзами, они могли иметь родным языком шапсугский диалект адыгского. Языковая ассимиляция садзов до 1864 г. – такой же непреложный и отчетливо засвидетельствованный факт, как и адыги (черкесы)зация их соседей – убыхов. И. Бларамберг считал возможным говорить об «адыгейском происхождении» убыхов и саше (Бларамберг И. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа. Нальчик, 1999. С. 126). Об адыгском происхождении князя общества Саше (северной отрасли садзов) писал Ф. Ф. Торнау: «Сел. Сочипсы, или Облагукуадж, расположено по обеим сторонам р. Сочи… Князь Али Ахмет Облагу, происхождение которого от племени адыга… В с. Сочипсы в употреблении три языка: черкесский, абазинский и убыхский» (См.: Секретная миссия… С. 460).
Территория садзов от Сочи до Бзыби резко отличается от Абхазии существованием значительного числа адыгских гидронимов и топонимов. Билингвизм садзов отражен в гидронимах Сочи-пста, Кудепста, Бегерепста, Лапста, Ачипста, Швачапста. Сочи – Сочипсы – Сочипста. Скорее всего, именно так образовался этот гидроним. (Федоров Я. А. Топонимика Западного Кавказа и некоторые вопросы его этнической истории // Из истории Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1974. С. 281). Такой же облик могло иметь и Мацеста – Мацепста (См.: Ворошилов В. И. История убыхов. С. 137). А. Н. Дьячков-Тарасов отмечал, что Хошупсе – адыгское название (См.: Дьячков-Тарасов А. Н. Гагры и их окрестности // ЗКОИРГО. Кн. XXIV. Вып. 1. Тифлис, 1903. С. 12). Правый большой приток Хошупсы называется Жеопсе. В этом же ряду рр. Псоу, Бзыбь (убыхский аналог адыг. Псыбэ, Псебай, Псебе и пр.), Пше, Пица, Псырцха, Псей (впадает в Рицу), Лашипсы (впадает в Рицу), Псыш (Южный Псыш, приток Бзыби), Псыква (приток Бзыби), Псырс (правый приток р. Юж. Псыш), Ахипс; озера Инпси, Псырм, урочище Соуипсара, хребет Псырс, гора Псыш, котловина Псху и другие примеры. (См.:Бондарев Н. Д. В горах Абхазии. М., 1981). Объяснение, выдвинутое глубокоуважаемым мною профессором Ш. Д. Инал-ипа, согласно которому элемент пс в абхазской гидронимии является следствием существования в древнеабхазском языке слова псы в значении «вода», резко контрастирует с ареалом гидронимов с содержанием псы на территории исторической Абхазии. К северу от Бзыби их очень много, а к югу таковые почти не встречаются. С учетом вышеизложенных источниковXVII–XIX вв. гораздо убедительнее, на наш взгляд, является объяснение этого факта через влияние адыгского языка на территории Джигетии. В противном случае нашим абхазским коллегам придется признать, что гидронимы Абхазии менее древние, чем названия Джигетии. Е. С. Шакрыл на основе значительного числа примеров весьма убедительно продемонстрировал адыгейскую природу компонента псы в абхазской гидронимике (См.: Шакрыл Е. С. К вопросу об этногенезе абхазо-адыгских народов // Ученые записки Адыгейского научно-исследовательского института. Т. IV. Краснодар, 1965. С. 218-219).
Мы целиком отдаем себе отчет в том, что не все приведенные здесь наблюдения безупречны. Точно также, как и не все примеры адыгской части садзского билингвизма могут быть выявлены на сегодняшний день. Но мы убеждены в легитимности (источниковедческой и методологической) подобного подхода. Разве гидронимы Яшамба и Адерба в районе Геленджика не являются отчетливыми свидетельствами пребывания там абхазов? Если мы говорим о существовании абхазо-адыгской общности, то мы не должны искать границ по рекам Псоу, Туапсе или Бзыби. Абхазо-адыгское пространство не знало никаких определенных границ, лингвистических или культурных барьеров. Оно веками развивалось как единый организм.
5. См. значительный корпус документов сборника: Шамиль – ставленник султанской Турции и английских колонизаторов. Тбилиси, 1953. № 41, 43, 45, 58, 65, 66, 89 и др.
6. Артамонов М. И. К вопросу о происхождении боспорских спартокидов // Вестник древней истории (далее – ВДИ) . 1949. № 1. С. 29–39.
7. Молев Е. А. 1) Боспор и варвары Северного Причерноморья накануне походов Диофанта // Международные отношения в бассейне Черного моря в древности и средние века. Ростов-на-Дону, 1986. С. 60; 2) Эллины и варвары. На северной окраине античного мира. М., 2003. С. 162, 213.
8. Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959. С. 90.
9. Молев Е. А. Эллины и варвары. С. 181, 213. – Летом 111 г. до н. э. понтийская армия по только что завоеванной Колхиде двигалась в Таврику на помощь Херсонесу, осажденному скифами. Дойдя до Диоскурии (совр. Сухум) войска грузятся на корабли и перебрасываются в Крым морем. В 80 г. до н. э. «понтийский флот с войском, возглавляемым снова лично царем, двинулся в Таврику. Сломив сопротивление боспорян, Митридат назначил правителем страны своего сына Махара. Вслед за этим он (Митридат – С. Х.) попытался подчинить себе пиратствующие племена Кавказского побережья – зихов, гениохов и ахейцев, живущих в районе современных Новороссийска-Геленджика. Но в жестоких боях в условиях холодной зимы он потерял две трети войска от морозов и засад и вынужден был отступить». В 65 г. до н. э. престарелый царь, загнанный Лукуллом в Колхиду, решил вновь попытать счастья и пройти через зихско-ахейские земли. На сей раз грозные гениохи встретили его дружелюбно и пропустили через свою территорию. «У гениохов было 4 царя в то время, когда Митридат Евпатор, изгнанный из страны своих предков в Боспор, шел через их землю. Эта страна оказалась легко проходимой; от намерения пройти через страну зигов ему пришлось отказаться из-за ее суровости и дикости; только с трудом удалось Митридату пробраться вдоль побережья, большую часть пути продвигаясь у моря, пока он не прибыл в страну ахейцев. При их поддержке царю удалось завершить свое путешествие из Фасиса – без малого 4000 стадий» (Страбон. География: В 17 кн. / Пер., ст. и коммент. Г. А. Стратановского. М., 1994. С. 471).
Как видим, древнеадыгские племена камаритов сохраняли свою независимость даже в тех условиях, когда на них оказывалось мощнейшее давление со стороны Понтийской державы – настолько сильной, что она на протяжении полувека сопротивлялась Риму. Последний, приложив грандиозные усилия, разбил Митридата и аннексировал все те земли, которые ранее входили в Понт. Свободу сохранили только западнокавказские горцы. В описании пространства, подчиненного римлянам, Страбон отметил: «Подобным же образом все азиатское побережье нашего моря подчинено им, если не считать областей ахейцев, зигов и гениохов, где в ущельях и бесплодных местностях население ведет разбойничью и кочевую жизнь» (Там же. С. 771). Объяснение свободы через дикость – не более, чем штамп. Зная историю взаимоотношений Митридата с горцами Западного Кавказа, римляне могли и не прилагать больших усилий к захвату этого района Понта – более того, они могли и не иметь таких целей. Крым и Колхида были в их руках, и, довольствуясь поддержанием статус-кво, римляне ограничивали свою политику и военные меры тем, что сдерживали пиратскую активность горцев, не давая им хозяйничать на римских территориях. На рубеже I в. до н. э. и I в. н. э. пиратская деятельность камаритов парадоксальным образом переживала взлет на фоне эпохи подавляющего могущества Римской империи: «Области, подчиненные римлянам, более бессильны против этого зла из-за небрежения посылаемых туда правителей» (Там же. С. 471).
10. Гадло А. В. Византийские свидетельства о Зихской епархии как источник по истории Северо-Восточного Причерноморья // Из истории Византии и византиноведения. Л., 1991. С. 98–101, 106.
11. Брун Ф. К. Черноморье.Ч.II. Одесса, 1880. С.232–233. 12. Ayalon D. The Circassians in the Mamluk Kingdom // Journal of the American Oriental Society. New Haven, 1949. Vol. 69. Pt. 3. P. 135–147; Горелик М. В. Адыги в Южном Поднепровье (2-я половина XIII в. – 1-я половина XIV в. // Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. Вып. 3. Армавир, 2004. С. 293–300; Бубенок О. Б. К вопросу о времени и причинах переселений черкесов в Крым // Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья: Этнические процессы. Керчь, 2004. С. 30–35; Чапленко В. Адигейськi мови – ключ до таемниць нашого субстрату. Етимологiчнi дослiдi. Нью-Йорк, 1966.
13. Григорьев. А. П., Григорьев В. П. Коллекция золотоордынских документов XIV века из Венеции. СПб., 2002. С. 48–49.
14. Nicolle D. The Mamluks 1250–1517. Oxford, 2004. P. 3; Ковалевская В. Б. К изучению орнаментики наборных поясов VI–IX вв. как знаковой системы // Статистико-комбинаторные методы в археологии. М., 1970. С. 145–153; Воронов Ю. Н. Древности Сочи и его окресностей. Краснодар, 1970. С. 115.
15. Роденбек Дж. Каир – колыбель цивилизации // Египет. М., 1996. С. 139.
16. Там же. С. 139; Бациева С. М. Историко-социологический трактат Ибн-Халдуна «Мукаддима». М., 1965. С. 58–59
17. Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. Екатеринбург, 2001. С. 205, 222–226, 231–234, 389.
18. Кулаковский Ю. Прошлое Тавриды. Киев, 1914. С. 118.
19. Там же. С. 120.
20. Брун Ф. К. (указан с одним инициалом-имени)Черноморье. Ч. II. С. 232.
21. Кулаковский Ю. Прошлое Тавриды. С. 118.
22. Брун Ф. К. О поселениях итальянских в Газарии: Топографические и исторические заметки // Труды первого археологического съезда в Москве, 1869 г. М., 1871. Вып. II. С.393, 399.
23. Подробнее см.: Хотко С. Х. История Черкесии. СПб., 2001. С. 164–165.
24. Kressel R. Rh. The Administration of Caffa under the Uffizio di San Giorgio. University of Wisconsin, 1966. P. 389–397.
25. См.: http: //www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Krym/XVI/Bronevskij/frametext.htm. (Последнее посещение – 20. 06. 2007 г.)
26. Тунманн. Крымское ханство / Пер. с нем. Н. Л. Эрнста. Симферополь, 1991. С. 31, 85.
27. Брун Ф. К. Черноморье Одесса, 1879.Ч. I. С. 118.
28. Шафиев Н. А. История и культура кабардинцев в период позднего средневековья (XIV–XVI вв.). Нальчик, 1968. С. 32.
29. Бушаков В. А. Лексичний склад iсторичної топонiмiї Криму. Київ, 2003. С. 163.
30. Мыц В. Л. О пребывании «черкесов» в Крыму // Проблемы истории Крыма. Вып. 1. Симферополь, 1991. С. 81–82.
31. Бубенок О. Б. К вопросу о времени и причинах переселений черкесов. С. 30.
32. Там же. С. 32; Айбабин А. И. Этническая история раннесредневекового Крыма. Симферополь, 1999. С. 194; Баранов И. А. Периодизация оборонительных сооружений Судакской крепости // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в XII–XVI вв. Ростов-на-Дону, 1989. С. 47; Гадло А. В. Византийские свидетельства о Зихской епархии. С. 100.
33. Бубенок О.Б. К вопросу о времени и причинах переселений черкесов. С. 31.
34. Allen W. E. D. Problems of Turkish Power in the Sixteenth Century. London, 1964. P. 48.
35. Барановский Б. Кавказ и Польша в XVII в. // Россия, Польша и Причерноморье в XV–XVIII вв. М., 1979. С. 249-259.
36. Зайцев И. В. Астраханское ханство. М., 2004. С. 172.
37. Крушинский М. Черкесские князья в Польше // Генеалогия Северного Кавказа. Нальчик, 2002. № 3. С. 149–151.
38. Записка военного советника при Российском посольстве в Константинополе В. А. Франкини военному министру Д. А. Милютину о необходимости и об условиях скорейшего водворения спокойствия на Кавказе // Трагические последствия Кавказской войны для адыгов: Сб. документов и материалов. Нальчик, 2000. С. 95.
39. Там же. С. 115.
40. Фадеев Р. А. Кавказская война. М., 2003. С. 129–130.
41. Там же. С. 152.
42. Предположение о действиях и занятиях войск Отдельного Кавказского корпуса с осени 1857 по осень 1858 г. // Российский государственный военно-исторический архив (далее – РГВИА»). Ф. ВУА. Д. 6669 (1). Л. 15.
43. Романовский Д. И. Князь А. И. Барятинский и Кавказская война. СПб., 1888. С. 7.
44. Отзыв командующего Кавказской армией великого князя Михаила Николаевича военному министру // Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи: Сб. архивных материалов. Нальчик, 2001. С. 264.
45. Отношение начальника главного штаба Кавказской армии Карцова командующему войсками Кубанской области Евдокимову // Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов. С. 233.
46. Отношение генерал-фельдцейхмейстера великого князя Михаила Николаевича военному министру о завершении заселения предгорной зоны и об успешных действиях Даховского и Джубгского отрядов // Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов. С. 260.
47. Записка генерал-адъютанта Святополк-Мирского о заселении Восточного берега Черноморья // Архивные материалы о Кавказской войне и выселении черкесов (адыгов) в Турцию (1848-1874). Ч. 2. Нальчик, 2003. С. 242.
48. Каниц Ф. Придунайская Болгария и Балканы: Историко-географическо-этнографические очерки за время путешествий в 1860–1878 гг. // Военный сборник. СПб., 1879. № 9. С. 48.



© Adygi.ru
"Цивилизация Кабарда", Самир Хотко