"Я ГОВОРЮ КАК ОЧЕВИДЕЦ"

С востока, от основанного в 1857 году укрепления Майкоп ("Каждое вывезенное из леса бревно стоило нам крови", – признавался участник его постройки), и с севера, от Новороссийска, русские войска сжимали кольцо черкесской территории. Изгнание горцев должно было идти одновременно с переселением казаков на их место. Вытесняемые шаг за шагом, горцы отступали с равнин в предгорья, из предгорий в горы, с гор – на Черноморское побережье.
"Обездоленные толпы, все более возрастая в числе, бежали дальше и дальше на запад, а неумолимая метла выметала их также дальше и дальше, перебрасывала, наконец, через Кавказский хребет и сметала в огромные кучи на берегах Черного моря". Многие поддались ажиотажу безотчетно, как поддается панике один человек, заражаясь ею от другого. Эмиграционная лавина оказалась настолько мощной, что понесла с собою даже тех, кто был настроен к России благожелательно. За непокорными последовали и многие из их соплеменников, уже поселившихся на Прикубанской плоскости. Сыграли роль и наивные политические представления черкесов, которые всерьез полагали, что Турция – самая могущественная и богатая держава, а остальные народы, включая англичан и французов, находятся у нее в услужении. Горцев всячески побуждали уходить, стараясь возбудить в них самостоятельное стремление к переселению. С этой целью Евдокимов испросил даже ассигновку на сто тысяч рублей для пособия добровольно выселяющимся семьям. Конечно, такой ничтожной суммы могло хватить на самое ничтожное количество народа, но нужно только было пустить слух, чтобы это побудило других поскорее сниматься с места в надежде на получение казенных денег. Однако главным средством воздействия оставалось чистое насилие. Следует отметить, что крутые методы Евдокимова вызвали неодобрение, как подчиненных, так и начальников.
В конце 1862 года оппозиция Евдокимову сложилась настолько сильная, что по Кавказской армии распространились слухи о его скором снятии. Но у графа нашлись защитники в Петербурге, считавшие, что если он хорошо делает главное, то на остальное можно закрыть глаза.
"Я говорю об ужасах изгнания горцев как очевидец, – вспоминал Лев Тихомиров. – Когда понуждения их к выселению докатились до Новороссийска, все горы, окружающие Цемесскую долину и бухту, задымились столбами дыма от выжигаемых аулов, а ночью всюду сверкали иллюминацией пожаров. Мы и не подозревали, что наши горы были так густо заселены". Переселявшихся за море было свыше полумиллиона. Они отправлялись в Турцию по всему Черному морю, но главным пунктом выселения был Новороссийск.
Из пятисот тысяч эмигрантов, насчитываемых официальной статистикой, через Новороссийск прошли сто тысяч. В Новороссийске горцы скапливались постоянно по 10–20 тысяч. В глаза бросалось огромное количество сирот. Этих сирот многие стали брать к себе. Говорят, и простые казаки, при всей своей суровости, бывали тронуты жалкой участью заброшенных детей и также принимали их в свои семьи. Болезни и голод среди горцев так бросались в глаза жителям города, что многие стали носить им пищу и разное платье, чтобы сколько-нибудь защитить женщин и детей от холода. Новороссийские дамы создали даже благотворительное общество".
"Таких истреблений целого народа, как на Западном Кавказе, история назовет немного, – продолжает Лев Тихомиров. – Горцы не могли не чувствовать к нам жгучей ненависти, и, погружаясь на суда, огромные толпы их пели какие-то гимны, в которых проклинали русских и заклинали покидаемую родную землю не давать им урожая и никаких плодов. Но великая человеческая трагедия свершилась, а равнодушная природа продолжала сиять своей вечной красою для русских, как прежде сияла для черкесов, не ведая ни жалости, ни гнева".
К началу 1863 года противниками русского владычества на всем протяжении Кавказских гор оставались одни племена приморских шапсугов, садзов (джигетов) и убыхов, живших на узком пространстве между морским берегом, южным скатом главного Кавказского хребта, долиною Адерби в районе Геленджика и Абхазией.
Зима 1863–1864 гг., последняя зима Кавказской войны, выдалась необычайно холодной. "Всюду носился отпечаток смерти и запустения", – свидетельствовал очевидец Хаджи Керендук, главный предводитель убыхов, и командующий русскими войсками на Северо-Западном Кавказе часто ездили в Сухум и подолгу там заседали. Настало время, когда горцы "даже слушать не хотели о войне с Москвой", – писал предводитель иностранного добровольческого легиона, воевавшего на стороне черкесов, поляк, полковник Пшеволоцкий. Еще в августе 1864 года сложили оружие абадзехи, осенью – шапсуги и убыхи. Непокорными оставались лишь часть абазин, проживавших в верховьях Мзымты и Бзыби и известных у черкесов под общим именем медовеевцев. Русский отряд генерала Геймана в мае 1864 года занял Псху, вышел в верховья реки Мзымты и спустился к морю, а отряд генерала Граббе перевалил Кавказский хребет с севера. Это было просто занятие последнего пункта черкесской территории.