МУЧЕНИЧЕСТВО СВ. ГРИГОРИЯ, СВ. РИПСИМЭ И ГАЯНЫ: Крещение армян, грузин, абхазов и аланов святым Григорием.(Арабская версия).

В поездку 1902 г. на Синае мною была обследована арабская рукопись № 460. Часть ее, заинтересовавшую меня, я сфотографировал. Издаваемый по ней ныне впервые арабский, к сожалению, дефектный в начале, текст Мученичества св. Григория и св. Рипсимы с ее сподвижницами бросает новый свет на миссионерскую деятельность Григория Просветителя, до сих пор считавшегося Просвятителем одних армян.

Не столь своеобразны формально отдельные подробности или общая схема повествования, хотя и оне кое в чем имеют самостоятельную физиономию. Между прочим интерес могут вызвать подробности, не лишенные значения для критики Истории Моисее Хоренского. Я уже указывал (Предварительный отчет о работах на Синае, стр. 24), что ссылка Моисее Хоренского (II, 83), в главе о Константине, на Агафангела оправдывается нашим арабским текстом. Изложив легендарный рассказ об обращении Константина в христианство папою Сильвестром, Хоренский прибавляет: «как повествует тебе кратко Агафангел». В наличном армянском тексте (стр. 499) есть лишь краткое упоминание об истреблении врагов Константина, но об обращении его папою Сильвестром нет ни слова. И этого было достаточно для представителей отрицательной критики, прежде всего покойного Французского армениста A. Carriere'a (Nouvelles sources de Mdise de Khoren, *** 1893, стр. 183), чтобы усмотреть в ссылке Хоренского «явное укрывательство использованных источников» (une dissimulation flagrante des sources utilisees). Замечание мое (О начальной истории Армении Анонима, Виз. врем., 1895, I, стр. 264) о необходимости [64] критического отношения к подлинности дошедшего до нас армянского текста Агафангела было встречено по существу полным равнодушием. И, как теперь оказывается, напрасно, так как в арабском тексте, дествительно, «повествуется кратко» об обращении Константина Сильвестром (стр. 143,1-5, ср. 147,4-6), и, очевидно, такое повествование имелось и в Агафангеле, бывшем в руках Хоренского. Нет в армянском тексте и сообщения арабской версии (стр. 143,5-7, 147,15-16) об отправлении Константином матери Елены за святым Крестом в Иерусалим, о чем, кстати, рассказывает и Хоренский (II, 87). Новому пересмотру придется подвергнуть и соображения Carriere'a, выставлявшиеся как прочные результаты, об армянских богах в Истории Хоренского (Les huit sanctuaires de l’Arтeniе payenne d'apres Agathange et Moise de Khoren, Paris 1899). Греческие названия богов, которые Carriere склонен был признать позднейшими, быть может нововведением Хоренского, пожалуй, предшествовали, как теперь выясняется, армянским, появившимся с усилением национального элемента в Истории Обращения Армении. В арабском тексте лишь греческие названия. Как единичные переживания, эти греческие названия сохранились и в Агафангеле, равно в Фаусте (Carriere, ц.с., стр. 25).

Арабскую версию отличает главным образом идейная трактовка сюжета. Здесь мы видим независимость от традиционного текста, сохранившегося в армянском подлиннике и в различных переводах, восходящих к армянскому непосредственно или посредственно: в греческом, грузинском, эфиопском и кратком арабском. На арабском языке дошла до нас и другая версия, так на Синае мною списан один такой арабский синаксарный текст Мученичества св. Григория. Но настоящая работа посвящена исключительно пространному арабскому тексту, привносящему в вопрос довольно много нового и любопытного материала. Это новое и любопытное мне представляется, быть может, в черезчур заманчивом свете, так как оно идет навстречу выдвинутой мною теории о генетическом родстве историко-культурных явлений Грузии и Армении в большей степени, чем даже я мог вообще предполагать. Особенно трудно было ждать такой поддержки от доходящих до нас памятников, которые интересные для нас явления обыкновенно трактуют с той или иной позднейшей национальной или национально-церковной точки зрения, армянской, грузинской и греческой. Однако я не спешу исчерпывать памятник в пользу моей теории. Не спешу, так как историко-литературные рамки, в которых издаваемая версия легко могла бы найти надлежащее место, пока еще не очерчены; ни армянская, ни грузинская письменность не изучены для этого [65] достаточно. Действительное историческое течение и той, и другой только что начинает слабо намечаться. С другой стороны, медлить обнародованием памятника я не считал себя в праве: он представляет интерес для многих, участие которых в изучении арабской версии может содействовать уяснению различных деталей текста, быть может, к открытию особого горизонта и тем дать ценный материал для полного и прочного освещения памятника в связи с теориею о генетическом родстве армянской и грузинской жизни, в данном случае, церковной. Что в конце концов для этой теории арабская версия Мученичества имеет какое-то значение, это ясно и сейчас, вопрос только в том, какое именно? Какую страницу общей армяно-грузинской церковной жизни она освещает? Взгляды какой эпохи церковного общения грузин и армян она отражает? [66]