Способы разрешения конфликтов в традиционном черкесском (адыгском) обществе.

Заурбек Кожев

На протяжении многих веков народы Северного Кавказа развивались вне рамок жестких централизованных систем. Взаимодействуя друг с другом, контактируя с более многочисленными и консолидированными этносоциальными организмами, народы Северного Кавказа, в том числе и черкесы, выработали весьма оригинальные механизмы и институции, позволявшие им последовательно отстаивать свои интересы как военно-политическими, так и дипломатическими средствами. Гипертрофированное развитие элитарных принципов социальной организации — вотчинного землевладения, основанных на нем вассалитета и феодальной иерархии, ярко выраженная индивидуалистичность традиционной черкесской ментальности зачастую создавали у сторонних наблюдателей превратное мнение о степени внутренней консолидированности и самоорганизации черкесского общества. «Каждый князь, каждый дворянин, даже каждый отпущенник — сам себе хозяин и подчиняется только самому себе» — отмечал Фредерик Дюбуа де Монпере в начале XIX века. «Тысячи интересов раскололи этот народ на множество независимых племен и родов, ревниво оберегающих свою свободу, а зачастую разделенных навсегда ужасным законом… кровной мести, в результате чего между племенами и родами в течение веков живет ненависть друг к другу. Этот дух независимости и недоверия сказывается на их нравах, их законодательстве, их жилищах».

Ян Потоцкий, побывавший на Кавказе на рубеже XVIII и XIX веков также нелицеприятно отзывался о черкесских нравах. «В том, что касается внутренних дел, — писал он, — в качестве основного закона среди черкесов царит то, что в Германии называется Faustrecht («право кулака»). Однако более вдумчивые и внимательные наблюдатели, имевшие возможность окунуться в повседневную действительность черкесской жизни даже в период Русско-Кавказской войны и не преследующие цели удивить европейского читателя кавказской экзотикой, приходили, как правило, к прямо противоположным выводам. Английский политический агент в Черкесии Дж. Белл с удивлением отмечал: «Общественное мнение и установленные обычаи — вот что, кажется, является высшим законом в этой стране; в общем, я могу только поражаться тем порядком, который может проистекать из такого положения дел. Случаются насильственные жестокие поступки и явные преступления, но все это является, главным образом, результатом ссор или их последствий и происходит сравнительно редко. Немногие страны, с их установленными законами и всем сложным механизмом правосудия, могут похвалиться той нравственностью, согласием, спокойствием, воспитанностью — всем тем, что отмечает этот народ в его повседневных взаимных сношениях». Польский патриот Т. Лапинский, прибывший с отрядом добровольцев в Черкесию и в течение трех лет воевавший на стороне горцев против царских войск, отдавая должное уровню соционормативной и правовой культуры черкесов, писал: «Когда вступаешь на землю свободной Абхазии (Черкесии. — З.К.), то сначала не можешь поверить, каким образом народ, у которого почти каждый ребенок носит оружие, который не имеет писанных законов, исполнительной власти, даже начальников и предводителя, может не только существовать, но еще противостоять долгие годы такому колоссу, как Россия, и сохранить свою независимость. Причина этому — крепкая социальная организация народа, опирающаяся на национальные традиции и обычаи, которая не только охраняет личность и имущество каждого, но также делает трудными и почти невозможными все физические и моральные попытки к покорению страны». Несмотря на попытки многих русских и европейских путешественников и исследователей нового времени, поверхностно знакомых с Кавказом, изобразить кавказскую действительность как не сдерживаемую цивилизованными государственными механизмами войну всех против всех, историческое прошлое черкесов, равно как и других народов региона, свидетельствует об ином. Черкесия, разделенная на множество феодальных княжеств и свободных горных общин, может послужить историческим примером гибкой дискретной системы, успешное функционирование которой, не в последнюю очередь, определялось высокой степенью эффективности миротворческих механизмов, дававших возможность с минимальными издержками компенсировать социально-политическую децентрализацию Черкесии и связанную с этим потенциальную конфликтность — внутри и внешнеполитическую. В черкесском обществе этическое осмысление возможного столкновения интересов, индивидуальных или групповых, предполагало довольно жесткое принуждение конфликтующих сторон к соблюдению буквы и духа правовых норм, в рамках которых осуществлялись ритуализация конфликта и его последующее разрешение.

Он мыслился как в полном смысле публичное, общественное дело, касающееся, в зависимости от его уровня, всех свободных и дееспособных членов социума. Даже князья, стоявшие на вершине иерархической лестницы и не знавшие над собой другой власти, не были свободны от подобного отношения. Это выражалось, во-первых, в том, что сторона, считающая себя несправедливо обиженной, потерпевшей или просто недостаточно сильной для того, чтобы самостоятельно отстаивать свои интересы, могла прибегнуть к покровительству более могущественного лица, фамилии или феодального владельца, представляющих любое из черкесских княжеств или вольных общин. В таком случае покровительство выполняло функции, присущие политическим институтам. Оно выступало как почетная обязанность, в первую очередь, черкесской аристократии, основывающей свое достоинство на защите и оправдании лиц, ищущих их покровительства. Лицо, к которому обратились за покровительством, получало право на выполнение в конфликте медиаторских функций.

Ограничение самостоятельной активности высших феодальных сеньоров в развертывании конфликтной ситуации было закреплено, в частности, в кабардинских адатах (правовых нормах восточных черкесов) как привилегия избранных дворянских фамилий. Так, например, «…когда из двух князей, поссорившихся между собой, один убьет другого и виновный будет в доме узденя из фамилии Куденетовых, то родственники убитого не вправе при нем мстить за кровь убитого, покуда убийца не выйдет из дома Куденетовых, жить же ему позволяется в нем не более одной недели. Если из членов трех фамилий кабардинских князей двое договорятся с помощью подданных истребить кого-нибудь из третьей, а этот секретно проведает об убийстве, то должен немедленно отправляться под защиту какого-нибудь Анзорова; тогда замышлявшие его гибель князья не могут причинить ему никакого вреда».

Первой целью подобных мер было стремление лишить конфликтующие стороны возможности предпринять попытку силового решения конфликта и передать его рассмотрение в медиаторский суд. Привлечение к конфликтной ситуации общественного внимания в лице влиятельных посредников, не заинтересованных в непосредственных результатах ее разрешения, создавало дополнительные перспективы для мирного урегулирования конфликта.

Предпочтение переговорных, судебных процедур военной конфронтации не было абсолютным. В случае необходимости могли применяться и репрессивные меры. Так, у всех черкесских субэтносов широко применялся обычай барамтования или барамты. К нему обращались в тех случаях, когда личность преступника не установлена, но имеются улики о его принадлежности к той или иной фамилии, деревне, даже народности, т.е. когда отсутствовал один из атрибутов судопроизводства — ответчик. В подобных казусах пострадавшая сторона захватывала имущество одного из подозреваемых. При этом стремились арестовать значительно больше стоимости потери.

Имущество, захваченное в качестве барамты, подсчитывалось при понятых и сохранялось в неприкосновенности до разрешения конфликта. Лицо, у которого взята барамта, должно было выступить посредником между истцом или его покровителем и настоящим ответчиком. Иначе он лишался права на свое имущество. Причем, считалось зазорным как выдать преступника из страха потерять свое добро, так и скрываться от пострадавшего, чье имущество взято в залог. Виновник должен был либо возместить понесенный из-за его поступка ущерб, либо удовлетворить через такого невольного посредника претензии истца. Обычай барамтования широко практиковался черкесами как один из способов внесудебного или предваряющего судебное разбирательство метода разрешения крупных конфликтов. Когда осенью 1746 года кабардинский купеческий караван был ограблен в прикубанских степях отрядом бжедугов, погибло несколько кабардинцев, вассалов княжеской фамилии Кайтукиных. Так как убийцы не были известны, а бжедуги предпочли уклониться от объяснений, князья Кайтукины снарядили отряд войск во главе с Эльбуздукой Канаматовым. Кабардинцы отогнали у бжедугов 40 лошадей, после чего прислали в Кабарду депутацию для переговоров. Конфликт был улажен без лишней крови. Основной целью посреднических усилий было стремление предотвратить вооруженную эскалацию конфликта и добиться в ходе переговоров или судебного разбирательства взаимоприемлемого решения.

Наиболее важные решения внутренней и внешней политики черкесских княжеств и вольных общин горных адыгов, в том числе, касавшиеся разрешения спорных и конфликтных ситуаций, являлись прерогативой сословно-представительских собраний (по-черкесски «хасэ» — З.К.). Один из первых черкесских историографов Хан-Гирей так описывает их функционирование: «Князь — старшина (пшь — тамада) назначает съезд, принимая в уважение стечение дел и обстоятельств, того требующих, в каком-нибудь из аулов владения, куда съезжаются князья и все дворянство, иногда же и старшины вольных земледельцев (льфекотлов), если обстоятельства требуют их присутствия. Главнейшие проблемы, касающиеся общественного благосостояния, подлежащие на съездах общему рассмотрению, суть следующие: а) переговоры с соседними племенами; в) искоренение воровства и разбоев; в) всеобщее удовлетворение и водворение тишины во владении; г)меры предосторожности.

Переговоры с соседними племенами обыкновенно ведутся таким образом: старшины обоих племен съезжаются в одно место и располагается одна сторона не в дальнем расстоянии от другой. Потом с обеих сторон назначаются по одному красноречивому мужу, которых называют пересказателями или послами (тлько), и по одному объяснителю общего дела (кушеако). Эти последние, знанию дела и силе красноречия которых поручается судьба сопоколенников, ведут переговоры через пересказателей (которые большею частью суть посторонние, не причастные к делу лица), из коих на одном лежит в особенности пересказывание того, что от обеих сторон ему поручается, другой же есть его помощник. Пересказатели эти непрестанно ходят (если расстояние большое, то и ездят верхом) из одной партии к другой, и главный из них пересказывает на них возложенное от одного общества к другому». Как особо отмечает Хан-Гирей, «за неприличие почитается, если объяснители, пересказатели или другие лица, участвующие в переговорах, горячась, приходят в некоторое исступление».

Вся процедура переговоров была продумана таким образом, чтобы предотвратить саму возможность проявления переговаривающимися неконтролируемых эмоциональных реакций. Примечательно, что процедура проведения переговоров, описанная Хан-Гиреем на черкесском материале, практически полностью идентична той, что наблюдал в 1781 году в Осетии русский офицер Штедер во время переговоров между дигорскими владельцами- бадилатами и восставшими крестьянами. «Согласно обычаю, — пишет Штедер, — бадилаты и народ расположились друг против друга: в 200 метрах». Переговоры велись через двух вестников, которые ходили от одного круга переговаривающихся к другому, причем «в серьезных и трудных случаях вестники говорили не на своем родном языке, но на татарском или черкесском, а оратор передавал это вольным переводом или дословно». Видимо для той части Северного Кавказа, которая прочно входила в орбиту этнокультурного и этносоциального влияния Черкесии, имели место определенная стандартизация по черкесскому образцу методов традиционной дипломатии и использование черкесского языка в качестве одного из общеупотребительных дипломатических языков. В случае успешного окончания переговоров и заключения соглашения по спорным вопросам обе стороны подтверждали присягой те условия, которые их удовлетворяли. «И если были лица, подвергшиеся обидам до заключения мира или союза, — пишет Хан-Гирей, — то они получают удовлетворение или немедленно, или в назначенное время, смотря по обстоятельствам. Таким образом мирные связи водворяются между племенами». Если во взаимоотношениях между собой черкесские владения и субэтносы, как правило, ограничивались взаимным принесением присяги, то в случае заключения мирного соглашения с другими, ранее недружественными народностями, черкесские князья нередко требовали в качестве гарантий соблюдения договора аманатов (заложников). Слово аманат имеет в черкесском языке много значений. Это не только «заложник», но и «то, что оставляется, передается для присмотра и хранения». Поручая дорогого гостя попечению хозяина, последнему могут сказать: «Это твой аманат», имея в виду, что он должен проявить особенно бережное и предупредительное отношение к своему гостю. В качестве аманатов, как правило, выступали юные отпрыски наиболее влиятельных фамилий, которые силой своего авторитета и личного примера могли поддержать выполнение условий заключенного договора. Так, в начале 1806 года российская военная администрация прилагала все усилия для того, чтобы привлечь кабардинцев к участию в походе на Чечню. Чеченцы принимали к себе беглых кабардинских холопов и узденей, провинившихся перед кабардинским обществом, и совместно с ними совершали мелкие набеги в пределы Кабарды. Кабардинцы собрали конное войско и двинулись на Сунжу, к чеченским границам, но позже отказались воевать с чеченцами, сославшись на свое с ними единоверие. Однако истинная причина отказа кабардинцев воевать с чеченцами была в том, что, как писал в донесении начальству генерал Дельпоцо, «они (т.е. кабардинцы. — З.К.) на первый день моего прибытия с ними на Сунжу уже имели с чеченцами, приехавшими нарочно к ним для переговоров, условие, которые обещались им во всех их претензиях сделать удовлетворение и по последствии также оказалось, как узнал я, что к ним и аманаты из некоторых чеченских деревень доставлены, которых они с собою в Кабарду повезли и я оных на дороге сам лично видел». Институт аманатов не только предоставлял гарантии соблюдения заключенных договоров. К аманатам относились с подчеркнутым уважением, старались внушить им искреннее расположение и превратить их в будущем в агентов своего влияния в среде соседнего народа. Особое место среди социальных институтов и процедур, имевших в традиционном черкесском обществе миротворческий характер, занимает обычай аталычества, заключавшийся в том, что дети потомственных аристократов да и служилого дворянства воспитывались до совершеннолетия в семьях специально выбранных лиц — аталыков. «Не видано в Черкесии примера, — писал Хан-Гирей, — чтобы дети человека значительного воспитывались в родительском доме, под надзором родителей, напротив того, по рождении младенца немедленно отдают его на воспитание в чужие руки, т.е. в руки человека избранного в дядьки. Князья издавна для увеличения своей силы искали все возможные средства, чтобы привязать к себе дворян, а эти для всегдашней защиты и воспомоществования себе во всех случаях желали более сблизиться с князьями. Для такого обоюдного сближения нашли вернейшим средством воспитание детей, которое, связывая два семейства, в некотором смысле, кровным родством, приносило обоюдные выгоды».

Аталычество выступало, в первую очередь, как способ воспитания и как средство, способствующее поддержанию сюзеренно-вассальных отношений. Но кроме этого, по замечанию видного знатока кавказской истории Н. Дубровина, «обычай аталычества много способствовал примирению и сближению между собою разноплеменных горских семейств. При таком способе воспитания дети приучались говорить на чужих наречиях, что при существовании разноязычия для них бывало весьма полезно впоследствии».

Алатычество зачастую использовалось как важнейший институт в урегулировании конфликтов, связанных с кровомщением. Развитая общественная система предполагала очень высокую плату за кровь. Ее размер зависел от социального статуса убитого. Но «помимо этого, чтобы окончательно примирить два семейства, нужно [было], чтобы в семье убийцы воспитали ребенка из семьи убиенного». По сведениям автора первой писаной «Истории адыхейского народа» Ш.Б. Ногмова, «виновный мог: прекратить родовое кровомщение, украв сам или при содействии другого лица из семьи обиженного дитя мужского пола, воспитав его со всем рачением, как сына, и потом, наградив его лошадью, оружием и одеждой, доставить с большой церемонией обратно. В таком случае мальчика называли тлечежипкан, т.е. «за кровь воспитанный». «Воспитание за кровь», как одна из форм аталычества, нередко позволяло примириться не только фамилиям кровников, но и враждующим черкесским субэтносам.

Исторические предания адыгов, относящиеся к началу XVIII века, повествуют о том, как возмутившиеся против притязаний бжедугских и темиргоевских князей абадзехи, последовательные противники феодального строя, устроили засаду в лесу и уничтожили кабардинское войско, спешившее на помощь пригласившим его бжедугам и темиргоевцам. Несколько позднее, в 1747 году кабардинцы, характеризуя свои взаимоотношения с абадзехами, сообщали в одном из посланий российскому правительству: «И живут де в крепких гористых местах и с нами де оныя абазыхеи бывали в войне. А ныне де с нами в дружбе и у них де ныне на руках владельцов Муки Алия Исламова и Джанбулатова дети». Отдавая абадзехам на воспитание наследников двух своих наиболее влиятельных князей, кабардинцы пытались не только восстановить среди многочисленных и сильных соседей свой авторитет, значительно пошатнувшийся после неудачной попытки вмешаться на стороне бжедугов и темиргоевцев в традиционное противоборство между княжескими владениями и вольными горными общинами Закубанской Черкесии, но укрепить взаимную связь между кабардинцами и абадзехами. Представители высшей кабардинской знати становились, таким образом, членами абадзехского вольного общества. И подобные узы были намного надежней и прочней, нежели любой формальный договор о союзе и взаимопомощи.