Вооруженная борьба черкесов с российской экспансией на Кавказе
Военно-политическая обстановка на Северо-Западном Кавказе не создавала более сильного стимула для политической активности у адыгов, чем вооруженная борьба с российской экспансией. В данном направлении можно говорить о таких линиях политогенеза, как стремление возглавить процесс этнополитической консолидации представителями дворянско-княжеских кругов и привлечение во власть людей иноэтничного происхождения (как, например, лидер имамата Магомет Эмина). Таким образом реализовывались тенденции единоначалия, в объединительных процессах более действенные, чем демократизм народных собраний. Но одновременно фактор жесткости во внутриполитической деятельности существенно усиливался.
В политической активности элиты, в том числе адыгского традиционного социора, личностные характеристики более заметны. Низовой уровень политической активности, создающей предпосылки внутрисоциального доминирования, демонстрирует фигура «льва Черкессии» — Кизилбеча Шеретлука. Как писал о нем Хан-Гирей, «не почитавшись никогда ни умным, ни общественным человеком, он пользовался удивительным влиянием на шапсугов, когда надобно было действовать вооруженной рукой... Несколько удачных набегов... , несчастные случаи с другими предводителями утвердили суеверный шапсугский народ в том, что без Кизилбеча никакое военное предприятие не может кончиться счастливо... Огромный рост, громкий голос, дерзкие и грубые ухватки, все в нем соответствовало бурной, беспечной, удалой жизни.. . Он был поклонник старинной шапсугской жизни, грубой, но раздольной». Когда дворяне упрекали Кизилбеча в том, что он берет с собой в набег тфокотлей, он отвечал, что делает это для истребления непокорных общинников, ради мести за изгнание дворян. Характеризуя политическую активность «льва Черкессии», можно употребить определение террор, как цель и средство, террор, направленный вовне и во внутрь, но террор, освященный обычаем и создающий предпосылки для консолидации общества.
Следующий уровень представляет фигура Бесльний Абата, из самого сильного дворянского рода Шапсугии — Абатов, находившихся в соприсяжничестве (неродственном единстве) с самым мощным тфокотльским кланом Шапсугии — Кобле. По свидетельств у того же Хан-Гирея, Бесльний Абат имел «беспокойный, ненасытный, честолюбивый характер, ум, сжатый местными обстоятельствами, но обширный в намерениях». Он «получил непреодолимую страсть к общественным делам, относящимся даже к целому краю». «Этот человек может на все решиться». «Он не забывал утраченной власти своего сословия, с ненавистью взирал на своевольства народа». Ему были свойственны «коварная мстительность и успехи в интригах», «щедрость, гостеприимство, учтивость, постоянная любовь к славе». Политическая активность Б. Абата — насильственное подчинение, консолидация мечом, установление военно-феодальной диктатуры. Вдохновленный приемами управления, принятыми в Турции и Египте, Б. Абат имел что-то вроде проекта реформ, предусматривавшего превращение народного собрания в постоянный орган власти, но предполагал при этом главенство дворянского сословия. Благодаря личной активности и происхождению он становится фигурой национального масштаба. Однако его успехи парализуются возрастающим ответным сопротивлением общинников и оскорбленных им дворян; в масштабах этноса прямое насилие не срабатывает, статус его родственной группы не дает достаточного харизматического положения.
С противоположной точки зрения можно охарактеризовать фигуру, занимавшую одну из первых строк в табеле о рангах противников России на Северо-Западном Кавказе, князя Сефер-бея Занн (Заноко). Его роль в истории состояла в том, что большую часть своей политической жизни он провел в Турции, представляясь верховным правителем Черкессии, а находясь на Кавказе или обращаясь в своих посланиях из-з а рубежа к воюющим горцам, демонстрировал или декларировал поддержку со стороны Турции своих акций. Часть жизни в ее начале Сефер-бей провел на российской службе. В российских источниках его называли иногда натухаевским или шапсугским дворянином, но признавали принадлежащим к княжескому сословию (пши). Сефер-бею принадлежал княжеский домен в виде общности хегаков, проживавших под Анапой, и пришедший в упадок в начале XIX в. Вполне вероятно, что родовое имя князя отражено в названии другой адыгской общности черноморской зоны, также с княжеским правлением и также одновременно резко уменьшившейся по численности — жанеевцев. Родовое имя Занн имеет аналогию в средневековых сведениях об области Сан в Черноморье. Если согласиться с тем, что именем Занн (Жан, Сан) в XVII–XVIII вв. маркировалась общность, позднее ставшая называться Ахгутчипсе (шапсуги вместе с натухаевцами), то понятно, что неоднократно в разных источниках упоминаемый авторитет князя у этноса, не имевшего княжеского сословия в эпоху Кавказской войны и ограничившего значение дворян, являлся авторитетом по традиции. Реальной власти Сефер-бей над тфокотлями шапсугов и натухаевцев не имел по слабости своего домена (а возможно, еще потому, что в позднем средневековье в феодальной лестнице между князьями Занн и тфокотлями Черноморья произошло выпадение одного или нескольких звеньев), но обладал той харизмой старой аристократии, которой не хватало военным вождям типа Б. Абата. Интересен характер политической активности, избранный Сефер-Беем, — обращение к народному собранию (т.е . к верхушке тфокотлей) с сообщением о своем скором прибытии с военной помощью и обещанием разрешения сложных вопросов и споров. Естественно, что авторитет князя упал в годы Крымской войн, когда его появление вместе с турецким корпусом не смогло повлиять на ход военных действий на Кавказе. Образ политической активности Сефербея может служить примером эволюции харизматического лидера при реальном несоответствии его роли сложившейся ситуации в лидера харизматически-виртуального.
Князья Занн считались одними из старейших во всей Черкессии, что повышало их авторитет. При том, что их вертикальные связи в социоре были существенно ослаблены, Заноко до самых последних времен оставались значимыми фигурами во внешнеполитических отношениях Причерноморья. Отец Сефер-бея, Магомет-Гирей, судя по имени, был звеном в связях крымской и адыгской элит . При нем на его земле была построена Анапская крепость, где разместился турецкий гарнизон. Примечательно, что последнее событие привело к вражде князей Занн с сильной дворянской группировкой Супако (Вапако), одним из двух объединений дворян у натухаевцев.
К району Анапы Сефер-бей был очень привязан, он находится в Анапе не только каждый раз, когда крепостью владели турки, но и при русском присутствии. Именно в это время в период 1807-1812 гг . произошел важный эпизод в жизни Сефер-бея, когда из-з а незначительного инцидента с русским офицером, в доме которого жило семейство князя, было оскорблено его сословное чувство. С этого дня Сефер-бей, получивший русское военное и гражданское образование, становится врагом России до самой смерти.
Политическое поведение Сефер-бея многим казалось нерешительным, его современник Т. Лапиньский, польский инсургент в Черкессии, жестко и последовательно сражавшийся против России на Кавказе , даже считал его лживым, полагая, что князь Занн не обладает той властью, которая соответствовала бы заявленному им титулу правителя. Думается, что он ошибался, не понимая различия между статусом князя и его возможностями осуществлять управление горцами Черноморья.
Признание авторитета Сефер-бея ограничивалось землями натухаевцев и шапсугов. Абадзехи подчинились другому лидеру имаму Магомет-Амину, выходцу из Дагестана. Принципы устройства данного государственного образования, базировавшиеся на нормах шариата, были близки основам имамата Шамиля. Сходство усиливает тот факт, что Магомет-Амин, как и Шамиль, достиг максимальной власти, сменив двух своих предшественников. Соперничество Сефер-бея и Магомет-Эмина продолжалось фактически до конца сопротивления русским войскам. Фактически фигуры верховных лидеров представляли различные политические образования, не взирая на существование конфедерации, созданной тфокотльскими родами. Отметим, что русские историки Кавказской войны признавали, что оба правителя пользовались не столько властью, сколько «влиянием нравственным, преимущественно потому, что в них олицетворялась общая вражда народа против нас» (российских войск. — В. Д.).
