26 апреля - 34-я годовщина со дня катастрофы на Чернобыльской АЭС

Среди тех, кто участвовал в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, — житель станицы Ханской Николай Николаевич Романченко. Он поделился с «СА» своими воспоминаниями о днях командировки в Чернобыль.

Николай Николаевич родом из станицы Ханской, здесь окончил школу, как и мечтал, выучился на курсах водителей и сел за руль.
— Мы в школе писали сочинение на тему «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?». Я честно отвечал: «Водителем». Кому по судьбе — лечить людей, кому — учить, строить дома, а мне — водить… Я проработал водителем до пенсии, работал и на ГАЗ-51, и на большегрузах «Вольво», возил грузы и по России, и за границу. Отслужил срочную службу, вернулся в станицу, женился. С супругой Тамарой жили дружно, растили детей, у нас две дочери. Все как у людей. Жили вначале с моими родителями, потом купили свой дом, завели хозяйство, а как без него в станице? Строили планы на будущее. Девчата наши к тому времени уже чуть подросли, и мы задумали летом всей семьей отправиться на море. Но не суждено было сбыться этой мечте в том году, — рассказывает Николай Романченко.
В конце февраля 1987 года Николая Николаевича вызвали по повестке в военкомат — проверить его здоровье.
— Сказали явиться, я и явился. Со здоровьем у меня оказалось все в порядке. Там же, у военкомата, разговорились со станичниками. Мы все уже отчетливо понимали, что нас будут призывать для работ по ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Домой пришел, супруга — в слезы: как же так, там же радиация! Мы осознавали всю опасность нахождения в чернобыльской зоне. Чего лукавить, были и такие, кто всеми правдами и неправдами старался отказаться от такой командировки. Но я не из них — воспитан был иначе. Надо, значит, надо. Помню, пожилая соседка, как только случилась эта трагедия в Чернобыле, причитала, что все это было предсказано в Священном Писании, даже цитировала слова про павшую с неба звезду по названию полынь. А слово «Чернобыль» по-украински и есть «полынь». Вот и не верь после этого святым писаниям, — вспоминает он.
Эти предсказания пожилой соседки он вспоминает с улыбкой, а что касается его самого, то в Чернобыль он попал со второго раза. Первый раз в числе других станичников уже приехал в станицу Динскую, на сборный пункт. Но оказалось, что в личном деле недостает какой-то справки. И его вернули домой.
В роте химразведки
1 марта 1987 года Николай Николаевич Романченко уже был на сборном пункте, где их всех переодели в военное обмундирование и повезли в Краснодар.
— Нам выдали проездные документы, посадили в обычный пассажирский поезд, — вспоминает он. — Привезли в Киев, с вокзала на машинах с тентами доставили в село Новая Радча. Там был развернут лагерь, мы жили в палатках, офицеры — в дощатых домиках. В марте было еще холодно, палатки отапливались обыкновенными печками, сложенными из кирпича. Топилась печь дровами, что заготавливали неподалеку. А что было делать? Не мерзнуть же! Здесь же, на территории, находились штаб, столовая, душевые.
По словам Николая Романченко, его определили в роту химразведки. Провели инструктаж, специальными приборами — дозиметрами — замерялся уровень радиации. Несмотря на то, что с момента аварии прошел год, наблюдалось огромное количество мест, в которых находиться без специального обмундирования было очень опасно.
— Мы шли первыми, чтобы удостовериться, что фон радиации более-менее в норме. Если уровень радиации был превышен, а случалось и такое, что еще вчера здесь работали ликвидаторы, а сегодня наблюдается повышение, мы сразу же выводили людей из этой зоны, — рассказывает Николай Николаевич.
Вспоминает он и роботов как отечественного производства, так и зарубежного. Японские роботы — маленькие бульдозеры, работавшие на крыше, от радиации выходили из строя и сваливались оттуда. Более стойкими оказались наши бульдозеры с ковшом производства Владимирского станкостроительного завода, которыми управляли дистанционно. Они трудились до последнего скрипа…
Доза радиации
Максимальная доза радиации, которую позволялось набирать ликвидаторам, — 25 рентген. Каждый день дозиметристы вписывали в личные карточки индивидуальные показания полученных доз, и, когда общая превышала норму, работа ликвидатора в зоне отчуждения считалась законченной, и он отправлялся домой. Но не всегда вовремя прибывала смена, часто данные в карточках занижались, а фон вблизи станции был настолько нестабилен, что даже люди, находящиеся в одной группе на расстоянии 50 метров друг от друга, могли получать совершенно разные дозы, и эффективно проконтролировать это даже с помощью индивидуальных дозиметров было невозможно.
— Солдаты-срочники, чистившие после пожара крышу третьего энергоблока, могли получить максимальную дозу за несколько минут работы — стоило им только взять в руки кусок графитового стержня-поглотителя, заброшенного сюда взрывом с четвертого энергоблока. Там, где сдавалась самая современная техника, шли и работали люди, — вспоминает Николай Николаевич. — В то время как рабочие, находившиеся в непосредственной близости от взорвавшегося реактора, но защищенные южной целой стеной, получали меньшие дозы.
С техникой было сложнее. Она накапливала радиацию в пыли, лежащей во всех швах и под колесными арками, в металле, в резине — везде. На всех выездах из зоны отчуждения были устроены дозиметрические посты, которые измеряли уровень радиации всей выходящей техники. Если фон превышал допустимые показатели, машину отправляли на ПУСО (пункт специальной обработки. — Прим. ред.), где специальные поливочные машины и ребята, с головы до ног укутанные в резину, мыли их из брандспойтов мощной струей воды с деактивирующим порошком.
— После каждой такой мойки проводились новые замеры, и, если после трех раз машина продолжала «звенеть» или фонить, ее отправляли в могильник, а пассажиры добирались до места дислокации пешком или на попутках, — рассказывает Николай Николаевич. — ПУСО по зоне были разбросаны не просто так. Основной каскад состоял из четырех пунктов: «Копачи», «Лелев», «Рудня Вересня», «Дитятки». Каждое следующее ПУСО пропускало дальше от АЭС и все ближе к миру нормальному — только машины со все меньшим и меньшим уровнем радиации на них. Техника порой служила гораздо меньше людей, сотни грузовиков, тракторов, бульдозеров, бронетранспортеров и вертолетов нашли свое вечное пристанище на могильнике. Мне приходилось зачастую работать в специальном свинцовом скафандре. Он весил свыше тридцати килограммов, и в нем, признаюсь честно, было очень тяжело и неудобно двигаться, нечем дышать… Но мы как-то об этом не думали, честно выполняли свою работу, от которой зависели люди, их здоровье и даже жизнь.
Возвращение домой
Чтобы быть откомандированным домой, следовало набрать свыше 13 рентген. У Николая Николаевича спустя два месяца пребывания в зоне отчуждения в личной карточке было уже свыше этой нормы, и он, дождавшись сменщика, уехал домой.
— Попадая в зону отчуждения, ты начинаешь жить по ее суровым правилам, — признался он. — Вернувшись домой, я первое время еще привыкал к обычной жизни, к возможности просто дышать чистым воздухом, без горьковатого привкуса, как в Чернобыле, просто радоваться жизни. Устроился работать на автобазу, возил плодоовощную продукцию в Сочи, в Москву. Оформлять льготы как чернобылец не стал — побоялся, что заподозрят что-то неладное со здоровьем, и я лишусь работы. В лихие 90-е с трудоустройством было сложно… Уже в 2004-м все же решил уйти на заслуженный отдых. Если бы работа была, а многие предприятия грузоперевозок закрылись, я бы и дальше крутил баранку... Да и дети, внуки настояли, чтобы я больше отдыхал. Говорят: «Садом занимайся, на рыбалку езжай, с правнучкой играй — дел много, главное, чтобы здоровье было!»
СПРАВКА
Николай Николаевич Романченко принимал участие в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы в период с 1 марта по 12 мая 1987 года в должности химика-дозиметриста. Участвовал в дозиметрической разведке на 4-м энергоблоке и в 30-километровой зоне вокруг него. Награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, знаком «Участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС», памятными медалями. Источник: Газета Советская Адыгея