"Боясь друг друга, не смели выйти": бой в лезгинском ауле Телетль глазами русского солдата (1837 год)

Предисловие.

4 июля 1837 года русский отряд (около 3.000 солдат при 4 орудиях) штурмовал аул Телетль, в котором находился имам Шамиль с лучшими мюридами (по русским оценкам до 1.000 человек). Аул считался одним из самых неприступных лезгинских аулов: насчитывая около 500 каменных домов, он был расположен на небольшой площадке, которая с трех сторон обрывалась крутыми склонами, а с четвертой упиралась в высокую гору (аул и сегодня выглядит весьма неприступно, см. фото внизу). Сакли образовывали непрерывную стену, на все селение были три узкие улочки и небольшая площадь. Подходы к аулу защищались башнями и завалами. 2 и 3 июля русские войска артиллерийским огнем разрушили башни и первые сакли и сумели занять их, немного потеснив горцев и получив доступ к улочкам внутри селения. На 4 июля был назначен общий штурм. Согласно официальным донесениям, в течение дня русским удалось занять верхнюю часть аула, после чего Шамиль выслал парламентера и начал переговоры. 5 июля войска были выведены из аула. В результате переговоров был заключен договор, и горцами выданы заложники, среди которых был племянник Шамиля. 6 июля русские войска ушли в Хунзах.

Вот как описывает бой в ауле солдат Куринского полка Я. Костенецкий, лишенный дворянства и направленный рядовым на Кавказ за участие в тайном обществе.

"Выйти из сакли означало попасть в руки неприятеля".

"Мы двинулись вперед и, пробегая узенькою улицею под самым убийственным огнем, так что в тесноте спотыкались о собственные трупы, добежали до небольшой площадки, где, поражаемые со всех сторон, бросились на сакли и стали выбивать из них неприятеля... Дружно взлетели мы на галерею, бросились в двери, окна, на крышу... Взломали потолки, разрушили галереи, двери, стены и, переколов всех защищавшихся, сами почти в изнеможении упали на пол. Далее и кругом нас с трех сторон сидел многочисленный неприятель, и мы не могли уже оставить этой сакли. Между тем, мы нигде более не слыхали ни нашего ура, ни сильной нашей стрельбы; а из этого мы заключили, что мы одни только так далеко забрались в аул, и это действительно так было... Тогда мы, будучи одни почти в середине аула, не смели уже бросаться далее и должны были подумать о собственном спасении. Неприятель был у нас с трех сторон и не далее двух сажен (чуть более 4 м - ИО) в своих саклях, откуда из бойниц торчали стволы их ружей, но не смел тоже выйти из саклей и на нас броситься - и от этого обоюдное наше положение вышло очень странно. Ни мы, ни неприятель, боясь друг друга, не смели выйти из своей засады, и поэтому сражались почти целый день не далее как на две сажени выстрелами из ружей в амбразуры и дыры. Наша сакля была почти разрушена нами, и теперь мы должны были ее укреплять, иные дыры позакладывать, а другие пробивать для стрельбы. Потолка почти не было и от такого дурного положения мы много терпели: неприятель поражал нас сквозь каждое отверстие. Часов в шесть пополудни ударили на батарее отбой - начались переговоры с Шамилем; но у нас перестрелка продолжалась, и мы отражали жестоко. Кроме неприятеля, нас мучили еще нестерпимый зной и жажда; к тому же сакля наша сделалась смрадна и грязна; мы совершенно были равнодушны к смерти, или, лучше сказать, о ней и не думали, хотя у нас поминутно кого нибудь ранили или убивали. К амбразурам становились мы посменно, и когда мне пришла очередь отдохнуть, то я как сноп повалился на землю... Между тем вечерело. Лезгины ругали нас и грозили, что когда настанет ночь, они нас всех перережут, что нам действительно угрожало, а потому надо было подумать об отступлении. Выйти из сакли означало попасть в руки неприятеля; а так как наша сакля с одной стороны примыкала к другим саклям, незанятым неприятелем, то капитан Колодка (командир роты егерей - ИО) придумал пройти саклями внутри. Для этого мы начали делать пролом из своей сакли в другую, оттуда в третью и так далее, и когда все уже было готово, решились отступать. Но здесь требовалась большая осторожность, чтобы неприятель не заметил нашего движения. Для этого капитан расставил часовых по всем проломам, чтобы пропускать солдат по одиночке и без шуму, и когда все было готово, мы начали тихо и ощупью перебираться в смежную саклю. Для скрытия всего этого движения, оставлено было в первой сакле, в арьергарде, пятнадцать человек под моею командою, которые должны были стрелять по неприятелю и грозить ему, и потом, когда все пройдут пролом, отступить самим и завалить его камнями. Все это было исполнено как нельзя лучше. Неприятель сначала не заметил нашего движения, и мы, пройдя сакли три или четыре, значительно уже возвысились (потому что сакли были расположены амфитеатром) и примкнули к другим ротам батальона; но едва арьергард наш вступил во вторую саклю и завалил пролом, как горцы бросились в оставленную нами саклю и хотели проникнуть далее, но тут увидели, что уже было поздно. Мы уже вступили в третью саклю, стреляя в пролом второй, — и они побоялись просунуть головы в эту западню" (Костенецкий Я. Записки об аварской экспедиции на Кавказе 1837 года // Журнал для чтения воспитанниками военно-учебных заведений. Т. 88. №352. 1851).

Вместо эпилога: у победы много отцов.

Достигнутое между генералом Фези и имамом Шамилем соглашение было названо перемирием, но, как водится, о своей победе заявили обе стороны. Генерал Фези в своем донесении вышестоящему начальству доложил о достижении всех поставленных перед отрядом целей. Имам Шамиль в своем обращении к подвластным обществам писал: "Когда паша (генерал Фези - ИО) с большим войском потом подошел к Телетлю, чтобы отомстить за кровь, и несмотря на наше мужественное сопротивление сумел овладеть половиной аула, и когда мы стали день за днем ожидать решительного сражения, Аллах подбил его руку и затемнил глаза, так что он не разглядел своих преимуществ и поспешил туда, откуда пришел... воистину Аллах с теми, кто следует Его воле! Вы видите, как сильны числом неверные, но каждый раз они вынуждены терпеть поражение" (цит. по: Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана).

Рядовой Я. Костенецкий о самом договоре и причинах невзятия аула писал проще и, как представляется, правдивее: "К вечеру, 6 июля, переговоры кончились. Шамиль поклялся нам в покорности и дал в аманаты племянника своего Гамзата. Дядя его Кибет-магома и старшина Карадахского общества дали тоже по одному аманату, поклявшись в покорности своей и своих деревень аварскому правителю, и этим мы должны были кончить осаду Телитля. Нам жалко было, что мы не имели здесь полного успеха, то есть не раззорили всего Телитля и не взяли Шамиля, и весь отряд сильно скорбел об этом и ревностно желал еще нового штурма. Но такое похвальное воинственное чувство отряда не было основательно и происходило от незнания всех наших обстоятельств. Провианта у нас уже почти не было, а зарядов и того менее; взять же в один раз Телитль не было никакой возможности, как мы уже убедились. Быть может, его нужно было штурмовать еще неделю или дня три, а мы уже потеряли до двух сот человек убитыми и верно пришлось бы потерять еще столько, что, при малочисленности отряда (он насчитывал 3.000 человек - ИО), было для нас очень значительно. Ко всему этому нужно присоединить, что Шамиль в то, время не был еще таким важным лицом, каким он сделался впоследствии, и непременное его пленение даже не составляло, как впоследствии, особого и исключительного нашего стремления" (Костенецкий Я.). Следует отметить, что в последнем лучае Костенецкий был прав: целью русского отряда было оказание помощи аварским ханам, покорным России, которые теряли власть под напором мюридизма. Имам Шамиль их не интересовал.

"Дрался словно статуя": о солдате Кавказского корпуса можно прочитать здесь.

Понравилась статья? Подпишитесь, поставьте лайк и сделайте репост в соцсетях. Спасибо!