Юлия Вербицкая: «Любой зритель является искусствоведом»

Федеральный телеканал «Культура» снимает документальный фильм о жизни и творчестве заслуженного художника России, народного художника республики Феликса Петуваша. Решение о съемках было принято телеканалом после успеха персональной выставки работ художника в Государственном музее Востока в Москве в прошлом году. Куратором выставки выступила искусствовед, меценат, коллекционер Юлия Вербицкая. В интервью «СА» она рассказала о сути современного искусства, идеях меценатства и философском звучании работ Феликса Петуваша.

— Юлия Владимировна, вы адвокат по профессии. Чем для вас является кураторство, меценатство, коллекционирование? Это хобби или часть жизни?
— В моем понимании, чтобы личность развивалась равномерно, нужно не только уметь брать, но и отдавать. Разумеется, в профессии себя отношу к специалистам состоявшимся. Это мой заработок. Но юриспруденция предполагает наличие очень холодного и жесткого ума, поскольку задача того же адвоката — выиграть дело клиента. Соответственно, оппонент должен проиграть. Жалость здесь отсутствует. Присутствует только нацеленность на успех. И это делает душу почти сухой, холодной и острой, как скальпель. Определенно это приводит к деформации личности. Когда ты не ищешь середину, когда утрачиваешь чувство справедливости, ты утрачиваешь себя. И для меня выходом из этой ситуации, душевной потребностью стало коллекционирование.

Когда стала общаться с художниками, увидела, что это целый мир, который абсолютно отличается от логики закона. Пришло осознание, что не зря существует закон о десятине: десятую часть от заработка надо отдать, но отдать правильно. Стала искать людей, настоящих, глубоких, творчество которых меня захватило бы. Начиналось все спонтанно, а уже позже наступил период осознанного коллекционирования. Сейчас в моей коллекции около тысячи работ. И это только живопись, не говоря уже о графике.
Я убеждена, что искусство очень сильно влияет на людей. Во времена Советского Союза это понимали и использовали его как наглядную пропаганду. Да и в Средневековье тоже: церкви оформляли фресками, фризами, и это была библия для бедных. Это некий язык, который показывает человеку, куда стремиться, чтобы стать лучше. И ведь это абсолютно не те картинки, которые малюют на ярмарке. Это иная глубина, это о смысле вещей, об их сути. И когда ты понимаешь, что срок жизни картины может быть в десятки раз дольше, чем жизнь ее создателя, что это послание, которое он оставляет миру на столетия, а иногда и на тысячелетия (мы знаем эти примеры из египетской истории), тогда понимаешь, что нужна не только юриспруденция, есть еще и духовные потребности. Для меня меценатство — это чувства, эмоции, что могу разделить с людьми, которые мне дороги и интересны и которым интересна я.
В 1917 году история меценатства и коллекционирования была прервана, а часть коллекций национализирована. Другая часть вывезена за границу, уничтожена либо продана. Советский Союз приучал нас к тому, что частной собственности не должно быть ни на недвижимость, ни на искусство. Но когда Союз распался, система поддержки художников перестала существовать. И как только государство перестало поддерживать художественную культуру, изменился вектор. Сейчас молодые художники работают или на Китай, или на США, продолжая традицию шестидесятников «deep art». Это такие художники-нонконформисты, отошедшие от официальной идеологии и ставшие работать в формалистической манере, как, к примеру, Оскар Рабин со своей «Помойкой №8». И школа настоящих художников стала понемногу сходить на нет, потому что стали модными совсем другие вещи — популистские.
— На вашем сайте о вас сказано, что вы «неутомимый пропагандист искусства мастеров, чье творчество несправедливо забыто или отброшено на обочину пластического мейнстрима». Каков сегодня мейнстрим в искусстве?
— Изобразительное искусство в части живописи и графики сильно сдало свои позиции, когда появилась фотография, и почти умерло как мейнстрим в тот момент, когда появилось кино. Современное искусство, в моем понимании, это некое антиискусство, абсолютная демонстрация неумения что-то делать вкупе с намерением произвести максимальное впечатление на зрителя. С другой стороны, искусство всегда развивается по спирали — от прекрасного к безобразному. И, возможно, мы дошли до пика безобразного, и сейчас будет новый виток. Сегодня же чаще в прессе упоминается имя художника Олега Кулика, который в образе «человека-собаки» бегал голым по улице и кусал людей. И это называется перформансом. Конечно же, это скандальные вещи. Но суть искусства не в скандале, суть искусства в познании мира и себя. И таких глубоких мастеров, как Феликс Петуваш, осталось очень мало.

— Как вы познакомились с творчеством Феликса Петуваша?
— Благодаря Нафисет Зачериевне Кушу — директору Северокавказского филиала Музея Востока, маме всех художников. К Феликсу у меня возникла самая настоящая духовная любовь, потому что в его творчестве я нашла так много вещей, понятных мне, глубоких, о смысле жизни! Они на столь многое меня вдохновили, что попросила художника написать о своих работах — что он видит в них. Мне было интересно понять: соответствует ли то, что я ощущаю, тому, что мастер туда вложил. Наша первая встреча была необычной. Феликс не хотел ничего продавать, не хотел расставаться со своими работами. Позже он говорил мне, что после моих визитов в его мастерской остаются пустые места. А я ответила ему так: «Твое искусство должно жить, вступать в диалог, ведь это твой посыл в будущее».
Я безумно рада, что встретила Феликса, мы можем часами общаться о глубинах, загадках космоса, мира, Вселенной, истории. Меня абсолютно потрясает то, что, имея блестящие перспективы в Москве, он бросил все и после своего обучения вернулся на родину в Майкоп. Это удивительная целостность, любовь к своему гению места, который призвал его.
— Чем привлекательны для вас картины Феликса Петуваша?
— Он передает ощущение места, времени и сути вещей, при этом являясь абсолютным мастером. Определение гениальности первыми придумали греки в VI веке до нашей эры. Они считали, что художнику для создания шедевра должно сопутствовать несколько условий. Первое — он должен быть сильным мастером, как ремесленник, ведь это адский труд, серьезные навыки, которым учат. Феликс является абсолютным мастером — тем, кто умеет правильно сделать хорошую вещь. А дальше начинается такое состояние, которое греки называли «одержимостью демонами», но не в современном понимании. Демон был гением места, музой, спутником Аполлона, духом, который обычной вещи придавал такое идеальное соотношение точки, плоскости, цвета, что эта вещь вызывала глубокий отклик у каждого зрителя независимо от пола, возраста, образования. И в творчестве Феликса это есть. Его очень сильно питают внутренние корни. Он — адыг, черкес, он питается этой культурой. Есть ощущение божественного прикосновения в его работах. Он сильный профессиональный мастер, который жизнь свою и зрение отдал, чтобы приобрести эти навыки.

Когда мы начали общаться, выяснилась еще одна удивительная вещь. Оказалось, что Феликс сделал невероятно сложные иллюстрации к очень глубокому философскому произведению, которое я прочитала в юности и которое произвело на меня глубочайшее впечатление. Это книга «Пророк» Джебрана Халиля Джебрана — абсолютно нераспространенная книга, и очень мало людей, которые не просто ее читали, а хотя бы слышали о ней. А Феликс не просто читал, он создал свою картину мира, и она совпала с моей.
Для книги «Пророк» он задумывал 35 иллюстраций в технике гратографии (рисование или царапание белым по черному. — Прим. ред.), но остановился на двадцати. Эти мельчайшие детали, тончайшие линии стали забирать у него зрение. Эту незавершенную серию трудно комментировать, ее надо видеть. Она из категории божественных.
— Я видел много иллюстраций к книге Джебрана, но они выглядят как сказки, как детские иллюстрации по ощущению. Не мог понять, почему так, ведь абсолютно серьезные вещи написаны, причем мирового значения. Там синтез всех существующих религий. То, что хочет сказать автор, хочу совместить с тем, как я это вижу. Более того, еще хочу, чтобы и наш адыгский мир тоже присутствовал в этих изображениях. Адыги ведь разбросаны по всему свету, а мне с детских лет хотелось заявить о своем народе, — добавляет Феликс Петуваш.
— Иллюстрации Петуваша даже язык не поворачивается назвать иллюстрациями. Скорее это живописная трактовка: два вида изображений, между которыми текст. Для Феликса идея фикс — объединить эту глубочайшую и сложную философию для своего народа, пропустив через себя. Это уровень задачи надчеловеческий. Суть его движения души налицо, — продолжает Юлия Вербицкая.
В прошлом году в Москве была очень громкая выставка Феликса в Государственном музее Востока. Многие сказали, что работы такого уровня — это Космос, это его обращение к Богу или через него обращение Бога к нам. Это невероятная техника, это глубина, от которой буквально мороз по коже.
Существует распространенное убеждение, что искусство должен понимать только специалист, искусствовед. Вовсе нет. Любой зритель является искусствоведом. И если какая-то работа нравится, если она прошла десятки музеев, значит, она хорошая. Когда публика устает от того, что ее развлекают, она начинает стремиться к настоящему. Я очень рада, что федеральный телеканал «Культура» заинтересовался художником. Когда они увидели материал, было принято решение сделать документальный фильм о его жизни под рабочим названием «Мастер Феликс из Майкопа». Ведь периферия не позволяет быть постоянными участниками выставочного и прочего процессов. И возникает ощущение: то, что сейчас творится, — это и есть современное искусство — кучи мусора, какие-то тряпочки, развешанные в определенной последовательности, и прочее. От этого уже устали. Если лет 20 назад это шокировало, то теперь просто надоело. Возникла потребность в настоящем, живом. В таком, как творчество Феликса. Это правильно. Такого примера нам очень не хватает.
  Источник: Газета Советская Адыгея