Адыги - Новости Адыгеи, история, культура и традиции » Статьи » Культура » Публицистический характер изображения неписаных законов "Адыгэ Хабзэ"

Публицистический характер изображения неписаных законов "Адыгэ Хабзэ"

Публицистический характер изображения неписаных законов "Адыгэ Хабзэ"
Культура
admin
Фото: Адыги.RU
16:01, 20 февраль 2019
644
0
Художественно-публицистическое исследование неписаных законов "Адыгэ Хабзэ" в произведении С. Хан-Гирея "Черкесские предания" Выдающийся деятель культуры и науки черкесов первой трети ХIХ века Султан Хан-Гирей обращается к освещению места и роли "Адыгэ Хабзэ» в двух основных формах: 1) в научно-энциклопедической деятельности, 2) в художественно-публицистическом творчестве. Следует отметить, что эти два вида сочинений органично пересекаются и дополняют друг друга в наследии Хан-Гирея. В научном тексте основным аспектам и положениям "Адыгэ Хабзэ» посвящено целиком отделение третье "Нравы и обычаи», практически все его главы: "Рождение", "Имена", "Воспитание", "Женитьба и свадебные обряды", "Взаимные отношения в супружестве обоих полов", "Общепринятые условные знаки вежливости и приличия", "Гостеприимство, покровительство и
Публицистический характер изображения неписаных законов "Адыгэ Хабзэ"
Художественно-публицистическое исследование неписаных законов "Адыгэ Хабзэ" в произведении С. Хан-Гирея "Черкесские предания"

Выдающийся деятель культуры и науки черкесов первой трети ХIХ века Султан Хан-Гирей обращается к освещению места и роли "Адыгэ Хабзэ» в двух основных формах: 1) в научно-энциклопедической деятельности, 2) в художественно-публицистическом творчестве. Следует отметить, что эти два вида сочинений органично пересекаются и дополняют друг друга в наследии Хан-Гирея.

В научном тексте основным аспектам и положениям "Адыгэ Хабзэ» посвящено целиком отделение третье "Нравы и обычаи», практически все его главы: "Рождение", "Имена", "Воспитание", "Женитьба и свадебные обряды", "Взаимные отношения в супружестве обоих полов", "Общепринятые условные знаки вежливости и приличия", "Гостеприимство, покровительство и дружество", "Образ воевания", "О содержании раненого", "Погребение и поминки".

Логическим продолжением, углублением и конкретизацией научно-этнографического и морально-этического исследования "Адыгэ Хабзэ" являются "Черкесские предания" Хан-Гирея.

Жанр произведения, казалось бы, определен автором уже в самом его заглавии – "Черкесские предания". Однако жанровая природа этого довольно обширного текста гораздо шире и сложнее. Действительно, основу сюжета и художественной структуры этого произведения составляет предание. В литературном энциклопедическом словаре читаем: "Предание, в народнопоэтическом творчестве – сказание, содержащее сведения о реальных лицах и событиях прошлого. Возникнув из рассказов очевидцев, предание при передаче удаляется от фактической первоосновы, подвергаясь вольной поэтической интерпретации, сближаясь со сказкой и легендой, хотя вымысел в предании отличен от сказочной фантастики и легендарных чудес" [1;303].

Жанровые особенности "Черкесских преданий" Хан-Гирея выходят за рамки обозначенного автором жанра. Структура произведения достаточно интересна и сложна, сюжет его весьма прихотлив. Следует отметить, что автор свободно и мастерски пользуется различными жанровыми и родовыми формами, смело сочетая их друг с другом.

Однако основа произведения – это этнографический, нравоописательный очерк, знакомящий читателя с неписаными законами "Адыгэ Хабзэ". Так автор в деталях описывает церемонию тризны, поведение членов семьи, подробно останавливается на женском и мужском нарядах, с уважением преподносит читателю рыцарские обычаи черкесов, щедро выдает все известные ему тайны черкесской кухни, наконец, описание одного из дней свадьбы становится заключительным этнографическим аккордом предания. По определению литературного энциклопедического словаря, очерк, элементы которого четко проявляются в исследуемом предании, отличается "большей развитостью описательного изображения…и обладает большим познавательным разнообразием" [3; 263].

Итак, начало церемонии тризны Хан-Гирей описывает следующим образом, оно было традиционным и показательным для того времени и места прохождения: "Предводители жанинского поколения ждали своего князя-старшину в большой его гостиной. Старшие из них летами стояли ближе к камину, вдоль стены. Перед камином, на бархатных подушках, были разложены одежды убитого князя, покрытые черной прозрачной шелковой тканью. Над ними были развешаны боевые доспехи покойника в беспорядке, то есть противно тому, как обыкновенно вешают оружие живых, что составляет принадлежность церемониала тризны. Ниже предводителей толпились молодые наездники в черных одеждах; (…) то были друзья покойника" [2; 24]. Они, "следуя тогдашним обычаям, поручили певцам сложить жизнеописательную песню ко дню тризны покойника". Прошедшая цензуру – в ней не должно было быть ничего неприличного – песня торжественно исполнялась в день тризны. При этом родственники воспетого наездника "не должны были выказывать своей горести в присутствии посторонних людей". "Один несчастный отец…старался казаться равнодушным, даже веселым: таковы понятия черкесов о приличиях при печали отца, потерявшего сына, мужа, лишившегося жены. (...) Впрочем, и мужчины проливают обильные слезы по друге; даже слезами изъявляют участие в потере других, но то бывает особенная дань приличия" [2; 25].

Подробно описывает автор последнюю часть начала тризны – посвящение коней памяти умершего: "Каждому из них отрезали концы ушей, потом покрывали коня цветной богатой тканью..." [2; 29]. Обряд описан просто, но вместе с тем этнографически эксклюзивно, осмелимся высказать предположение, что ни у одного писателя того времени нет подобного расклада обрядовых церемоний, как у Хан-Гирея. Автор продолжает, включая в свою речь вводные обороты, которые только усиливают значение деталей: "Заметим мимоходом, что посвящаемых таким образом памяти покойника лошадей приводят с собой князья и дворяне…" [2; 30].

Не забывает автор и о характеристике различных социальных слоев. Хан-Гирей обличает лицемерные отношения внутри княжеского сословия, к которому и сам принадлежал: "Князья настоящие змеи: ядовита их приязнь!" Но вместе с тем они покорялись обычаям своей земли – "и самые кровоместники обходились дружелюбно между собой, когда случай приводил их быть вместе на съездах, в гостях, в доме уважаемых людей или в присутствии женщин – таковы рыцарские обычаи черкесов, и они свято уважались в старину…" [2; 31]. Ясно, что приводимая автором информация, как и комментарий к ней, рассчитаны на чужих. Но весь этот текстовой массив изложен не нейтрально, не беспристрастно, а несет большую эмоционально-экспрессивную нагрузку. Прямые и полемические рассуждения автора встречаем в тексте в месте описания нарядов черкесских и европейских женщин. Интересно, что проводя, казалось бы, этнографическое параллельное исследование, Хан-Гирей делает, все-таки, выбор нравственный, человеческий.

Искушенный светскими раутами Санкт-Петербурга и Москвы, видавший виды, автор субъективно заключает, что женский наряд черкешенок "очень некрасив, так некрасив, что без зазрения совести весь гардероб черкесских красавиц, начиная от двадцати четырех позолоченных застежек, до шитых золотом красных башмаков, отдал бы …за одну эфирную косынку, небрежно брошенную на алебастровые плечи прекрасной европейки…" [2; 32].

После столь откровенного, истинно мужского признания, в котором этнографическое описание переходит в физиологическое, автор, прямо не указывая на то, за открытостью женского европейского наряда подразумевает более свободное поведение европейских женщин во всех отношениях и спешит сделать следующий вывод: "Однако ж, боясь, что стройные, тихие наши черкесские красавицы прогневаются на меня… за то, что я их наряд отдаю за безделицы, скажу чистосердечно: их самих я не променяю ни на каких в мире красавиц: я так люблю тихие нравы черкешенок! Не нужно мне ученой жены и выспренных женских умов…. Хочу, чтобы моя жена занималась воспитанием моих детей – здесь первая ее обязанность, - хочу и поставлю на своем!" [2; 33].

Впрочем, автору и не пришлось бы особо упорствовать, поскольку воспитание детей и сохранение домашнего очага по черкесским обычаям итак вменялось в обязанности "бысымгуащэ" - замужней женщины, хозяйке дома.

Как видим, в одном только эпизоде, посвященном черкесским и европейским женщинам, Хан-Гирей использует различные художественно-изобразительные средства: яркие эпитеты, параллельное сравнение, сопоставление, аналитическое умозаключение.

Вслед за подобными размышлениями о женщинах Хан-Гирей переключается на описание пиршества в день тризны, где дает яркую, красочную, полную деталей характеристику черкесской кухни. Эпитеты сопровождают весь текст: "…потянулось длинное шествие, и над ним носился душистый пар соусов, жарких и других произведений черкесской кухни; она, вправду сказать, не может похвалиться искусством в приготовлении нежных блюд; зато в торжественные дни она производит неисчислимое множество блюд различных названий и достоинств" [2; 33]. Щедро расписывает автор шествие из двухсот человек, каждый из которых нес треножный столик – Iанэ с различными яствами. "Большие столы, на которых были положены целые бараны, несли каждые два человека вместе. Шествием распоряжались привилегированные княжеские служители. (…) надобно было, чтобы столы, которые следовало подавать один за другим, не перемешивались, и дело было не безделица, когда столов насчитывалось более двухсот" [2; 33].

Таким образом, подробно описывая церемонии и обряды своего народа, автор не просто знакомит читателя с традициями и обычаями черкесов, он целенаправленно преследует главную цель – показать высокую культуру черкесов, проследить неслучайный, глубоко философский смысл деталей, которые, в конечном счете, играют важную роль в формировании сознания, системы поведения черкесов. Хан-Гирей стремится доказать древние истоки цивилизованности своего народа, и тем самым пытается воздействовать на общественное мнение российской знати, просветить ее в том, что кавказские племена - это не дикие народы, а имеющий право на жизнь на своей родной земле самостоятельный социум, красивый, гордый, свободолюбивый народ, добрососедство и дружба с которым только укрепила и обогатила бы государственность Руси.

При этом автор не упускает возможности открыто посмеяться над излишней пафосностью и наигранностью некоторых эпизодов описываемых им традиций. С юмором автор представляет влюбленных молодых князей на пиршестве, которые в присутствии молодой княжны "забывали еду и могли себе обрезать пальцы, не чувствуя даже боли, что могло легко случиться потому, во-первых, что черкесы в старину, как и теперь, не употребляли вилок, а во вторых, у влюбленных другие чувства… притупляются" [2; 34].

Кстати говоря, позднее Хан-Гирея, ашуг Цуг Теучеж в своей поэме "Восстание бжедугов" также отмечает, что черкесы ели руками, преимущественно тремя пальцами, захватывая пищу большим, указательным и средним пальцем. При этом в процесс приема пищи, если не было на то острой необходимости, не допускались посторонние железные или какие-либо еще предметы (например, нож использовался только при отделении мяса от кости):

"Только убран первый столик,
Следом выдвинут другой.
Князь любимцам соизволил
Кашу дать своей рукой"[4; 19]

В "Черкесском предании" авторская оценка чувствуется и в заключительных словах по пиршеству: "Угощение князей и старшин, будучи подчинено строгому летопочитанию, шло чинно и тихо. У черкесов, надобно вам сказать, есть заветные этикеты…" [2; 34].

Начиная со второй главы произведения, в тексте наблюдается больше художественности и романтизма.

Опять-таки в стиле этнографического очерка Хан-Гирей описывает "последний период свадьбы", когда молодожены вернулись в княжеский дом. В свадебных песнях "превозносят обыкновенно красоту, скромность, искусство в вышивании золотом молодой супруги, славу и подвиги ее мужа. Мы должны, однако же, заметить, что в песнях, сложенных для подобного случая, не называют никого по имени, но речи применяют намеками к разным лицам. Гром ружейных выстрелов вторил протяжным напевам песен, и дым туманом носился над поездом" [2; 78]. Кстати, обычай стрелять из ружья, когда невесту везут в дом жениха, сохранился и до сегодняшних дней. Его применяют преимущественно в аулах. Знаменитые люди жанинского племени встретили княжну и проводили ее до ворот дома. Не упуская ни одной детали, Хан-Гирей описывает церемонию проведения молодой хозяйки в дом: "От ворот ограды до дверей дома путь был устлан парчою (так называемый "лъэгукIэтын" - в дословном переводе – подножная, имеется в виду ткань, которая в знак уважения выстилалась перед невестой, чтобы нога ее не коснулась земли – примечание З. Тов), и хозяйка вступила в свой дом по золоту и серебру, которые, по обыкновению, достались пожилой женщине, сопровождавшей княгиню. При входе в дом ее осыпали сухариками и орехами (бывает также, что осыпают злаковыми зернами – рисом, пшеницей, как символом плодородия – примечание З. Тов), на которые ребятишки бросились толпами; в доме поднесли молодой хозяйке мед с маслом и очищенными орехами; она, разумеется, не стала есть, но зато старухи, управлявшие обрядами, налакомились досыта" [2; 78].

Дальше Хан-Гирей описывает свадебный круг и танцы. Здесь с любопытством можно отметить, что он сравнивает их с русским хороводом. Осмелимся предположить, что автор делает это исходя из того, что в большей части видит свое произведение в руках представителей русской знати и тем самым стремится вызвать у них интерес. Хотя при очень большом желании какие-то общие элементы русского хоровода и черкесского уджа (танец, в котором парни и девушки слегка касаясь руками, движутся отдельными парами или образуют большой круг), наверное, можно найти. Хан-Гирей пишет: "… и начались пляски, …тихое, ровное движение, нечто вроде русского хоровода, более чинное, более любопытное, воинственное и великолепное" [2; 79]. Это совсем другая проза, прежде всего, интеллектуально насыщенная, хотя не лишенная образности, эмоциональной окраски. Тем не менее, это то, что сегодня принято называть прозой non fiction. Неоспоримым является тот факт, что черкесские просветители-публицисты стали первыми летописцами истории, традиций и обычаев черкесов, неписаных законов "адыгагъэ", сложных нравственных взаимоотношений, их духовного и социального содержания.

Литература:
1. Аникин В.П. Предание. Литературный энциклопедический словарь. – М.,1987. – С.303.
2. Хан-Гирей С. Черкесские предания. // Шаги к рассвету. Адыгские писатели-просветители ХIХ века. – Краснодар, 1986. – 398 с.
3. Поспелов Г.Н. Очерк. Литературный энциклопедический словарь. – М.,1987. – С.263.
4. Цуг Теучеж. Сочинения в одном томе. Восстание бжедугов. – Майкоп, 1940. – С.19.

Тов З.Д.
Ctrl
Enter
Заметили ошЫбку
Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить (0)