Аскер Панеш: Война без линии фронта (к 154 годовщине окончания Кавказской войны)

В истории всего человечества войны являлись всегда страшным бедствием, оставляющим кровавую память и тяжелое наследие потомкам. Однако вопреки простой логике прошлое обычно не становится, как говорили уже древние римляне, «учителем жизни», а само может, как бы превращаться в источник новых межэтнических или конфессиональных противостояний и конфликтов. Несмотря на это, горький опыт войн заставляет людей все глубже задумываться над этим вселенским бедствием, искать пути согласия, примирения и взаимного прощения. Похоже на то, что в современном обществе начинает пробуждаться осознание необходимости вступления на путь «исторического консенсуса» между народами. В пользу этого говорят ежегодно проводимые Дни памяти жертвам Кавказской войны. События Кавказской войны протекали на фоне сложной, неустойчивой и противоречивой внешнеполитической обстановки на Северо-Западном Кавказе.

Ситуацию в этом регионе определяло военно-политическое взаимодействие двух основных сил – России и Османской империи. В условиях столь сложной геополитической обстановки и в зависимости от внутренних причин отношения адыгов с сопредельными государствами складывались по-разному и имели неоднозначный характер. Одни из этнотерриториальных групп адыгов оказывались так или иначе в сфере влияния России, а другие – Турции. В этих условиях адыгам приходилось вести вооруженную борьбу за свою самостоятельность.

Взаимоотношения адыгов с Россией не были равнозначными на всем протяжении первой половины, середины и начала второй половины XIX в. Серьезное влияние на их характер оказывали внешнеполитическая ситуация и внутренняя социально-экономическая обстановка. Важную роль играл и общий геополитический курс, проводившийся на Кавказе. При этом выявляется определенная закономерность: влияния смены и чередования жесткой и более сбалансированной политической и военной линии на характер российско-адыгских отношений.

История военного противостояния горцев с царизмом относится к наиболее сложным проблемам северокавказской историографии, занимая определенное место в исторической памяти народов целого региона.

Для исследователей, занимающихся проблемой российско-кавказских отношений XIX в., важно помнить, что события этого времени были вписаны в конкретное историческое время, «время в котором суждено было жить и умирать людям» [1: 107].

Проблемы Кавказской войны являются предметом пристального интереса не одного поколения исследователей. При этом на протяжении довольно длительного времени его содержательная динамика, приоритетность тех или иных аспектов изучения, а также профессиональные оценки зависели, а зачастую и продолжают зависеть, от господствующих идеологических предпочтений государства.

В последние десятилетия, благодаря изменениям, произошедшим в развитии как самой исторической науки, так и политического климата в стране удалось не только ввести в научный оборот значительный корпус источников, но и воссоздать общую картину военно-политических событий Кавказской войны.

Интерес к истории многолетнего и изнурительного противостояния горцев с царизмом не угасает и в наши дни. Об этом свидетельствуют ежегодно проводимые представительные конференции.

Начиная войну на Кавказе, России предстояло решить масштабную геополитическую задачу – утверждение своей власти в регионе. Генерал русской армии, военный историк В. А. Потто писал по этому поводу: «Мысль о господстве на Кавказе становится наследственной в русской истории» [2:14]. Интересные рассуждения о методах российской политики в регионе приводит Дж. Лонгворт – очевидец многих событий Кавказской войны. По его наблюдениям, местное население жило «в состоянии завидного процветающего уединения в течение столетий, где личная независимость имела широкую базу и не давала удобных случаев, в отличие от коррумпированных правительств, для интриг» [3: 26]. И еще одно важное обстоятельство предопределило политику России на Кавказе. Со времен Петра I и до конца XVIII в. в России складывалась имперская государственная доктрина, основанная на сугубо иерархическом миропредставлении, доктрина, не допускавшая партнерства с низшими, предполагавшая абсолютное включение новых народов и территорий в цельную систему [4: 44].

По мере развития событий на Кавказе у российского правительства возникала потребность в получении достоверных сведений о народах региона. Еще с начала 60-х гг. XVIII в. русская военная разведка начала активно действовать на Северном Кавказе. Военное руководство приступает к организации разветвленной агентурной сети на местах и вербовке лазутчиков для сбора необходимых сведений о реальных силах северокавказских народов [5: 7]. При этом военные власти не очень стремились расширить круг научных знаний, о чем свидетельствует тот факт, что рукопись записок о Черкесии С. Хан-Гирея по решению императора не была опубликована.

Несмотря на все усилия разведки, для России Кавказ оставался неизвестным миром. Явственно это стало проявляться во время военных действий, когда неукоснительно соблюдаемые горцами традиции и обычаи, оказывали непосредственное влияние на образ войны. В этих условиях разведчики больше внимания стали уделять сбору информации историко-этнографического характера.

Русские офицеры, принимавшие непосредственное участие в военных действиях против черкесов, нередко задавались вопросом – в чем же источник силы и могущества неприятеля? Многолетнее упорное сопротивление адыгов экспансии царизма подпитывалось энергией традиционных представлений, определявших структуру коллективного сознания.

На протяжении многих веков в адыгском обществе формировались и устойчиво поддерживались нерушимые законы предков – героизация исторического прошлого, признание свободы высшей ценностью, представления о мужском долге, презрение к смерти, уверенность в том, что каждого погибшего в бою ждет достойная тризна, а его воинский подвиг останется в памяти потомков.

В условиях эскалации военных действий адыги осознавали подавляющее военное превосходство своего противника. В то же время в экстремальных условиях войны усиливалось осознание важности этнической идентичности, взаимных обязательств, проявляющихся в приверженности семье, роду, народу в целом, в стремлении «защитить друг друга против набегов и насилий людей посторонних» [6: 526].

В системе представлений адыгов о Родине важную роль играло жизненное пространство, контроль над которым они воспринимали как посягательство на личную свободу. С конца XVIII в. Россия активизирует свою политику в южном направлении. Для расширения зоны действий в 1792 году на Кубань переводится Запорожское казачье войско и расселяется на степном пространстве между Доном и Кубанью. В 1798 году из трех Донских полков формируется Кавказский и Кубанский казачьи полки. На Кубань переводятся также Хоперские казаки.

Все эти меры были направлены на создание плацдарма для планомерной колонизации закубанского края. Был составлен план, предусматривавший прокладывание дорог, прорубку просек, возведение укреплений, городков, крепостей. По мере продвижения войск, захваченные земли заселялись пришлым населением.

По правому берегу нижней Кубани и по берегу Черного моря, от устья Кубани до границ земли Донского войска были построены посты и укрепления, составившие Черноморскую кордонную линию. В состав правого фланга входила Кубанская кордонная линия, протянувшаяся от впадения в Кубань Большой Лабы до Карачая.

С 1834 года начинается возведение Черноморской береговой линии, представлявшей собой полосу укреплений, крепостей и фортов, проходившей по восточному берегу Чёрного моря между устьем Кубани и границей Османской империи на юго-западе Грузии (пристань Святого Николая, примерно посередине между Поти и Батуми).

Кордонные линии с крепостями и редутами нарушали торговые связи Черкесии с Османской империей и Англией. Известно, что Черноморское побережье с древнейших времен являлось одним из важнейших экономических центров на Северном Кавказе. В системе жизнеобеспечения адыгов экономические связи играли важную роль. Главные отрасли добывающей и обрабатывающей промышленности адыгов – овцеводство, коневодство, пчеловодство, охота, а также ткацкое, войлочное, оружейное, арчачное, шорное и ювелирные производства – были связаны с внешним рынком [7: 153].

Ежегодно в Черкесию поставлялось большое количество различных товаров: 150 тыс. кусков холста, 50 тыс. кусков простого ситца, 50 тыс. кусков крашеной бумажной ткани, 7-8 тыс. кусков шелка, большое количество свинца для пуль, железа, стали, олова, кос из Германии, ружейных стволов и стремян из Бахчисарая и многое другое [8: 536].

Строительство укреплений на Черноморском побережье сильно затрудняло торговлю адыгов. Они не могли, как прежде, вывозить традиционные товары на турецких судах в средиземноморские страны, что самым непосредственным образом отражалось на материальном положении населения.

По мере развития военных действий черкесское сопротивление приобретало все более упорный и организованный характер. По своим масштабам, внутренней организации и механизмам поддержания мобильности сопротивление адыгов экспансии царизма представляло собой чрезвычайно сложную и многоплановую картину.

Русские войска могли занять определенную территорию и добиться от населения признания подданства. Признав их лояльными к правительству, военные власти считали этих адыгов «мирными». «Мирные горцы – категория трагическая, – пишет Яков Гордин. Добровольно никто из них – за очень небольшим исключением – не подчинялся русским властям…» [9: 167]. Карательные акции, голод в результате блокады, страх за аманатов, находящихся у русских – вот основные факторы, принуждавшие адыгов становиться «мирными».

Особый колорит и силу черкесскому сопротивлению придавали адыги, получившие известность в годы Кавказской войны. Массовый героизм, проявляемый адыгами, концентрировался в образах конкретных военно-политических лидеров. По описанию современников эти люди обладали внушительной наружностью, громким голосом и сильным влиянием на народ.

Выдающимся военным предводителем адыгов был Тугужуко Кызбэч (1777-1840 гг.). Он происходил из известной шапсугской дворянской фамилии Шеретлуковых.

В адыгском фольклоре сохранились предания, свидетельствующие о его незаурядной личности. Он пользовался большим уважением сподвижников и наводил ужас на врагов неустрашимостью и суровым характером. Легендарный «Лев Черкесии» представлял собой классический образец адыгского воителя минувших эпох. Несмотря на преклонный возраст и перенесенные тяжелые ранения, он продолжал возглавлять шапсугских всадников. В войне потерял всех сыновей. Совершил паломничество в Мекку.

Джон Лонгворт оставил интересное описание этого легендарного воина. «Его свободная и воинская манера поведения, сопровождаемая ленивой и не лишенной изящества походкой вразвалку... Его оружием были лук, колчан со стрелами, дамасская сабля и стальная кольчуга, поблескивавшая на его груди под кафтаном. Его одежда была не богатой, но тщательно пригнанной по фигуре и совершенной. Его сафьяновые башмаки в особенности были очень хорошо пригнаны к его маленьким и изящным ступням. Однако в его облике, в зловещем спокойствии его рта и в диком блеске его пронзительных серых глаз было нечто такое, что без предварительного объяснения со стороны его соплеменников я бы мог принять его за льва» [10: 316-317].

Одним из военных лидеров адыгов в 30-е годы XIX в. был Шурухуко Тугуз – натухайский дворянин. В памяти адыгов он остался как талантливый военный предводитель, отличавшийся беспримерной храбростью. Во главе мобильного отряда Тугуз принял активное участие в военных действиях 1840 г., когда была фактически разгромлена Черноморская береговая линия. В мемуарах англичан он предстает весьма колоритной фигурой, бесстрашным рыцарем с неукротимым характером. Дж. Белл называл его черкесским Ричардом Львиное Сердце. Он писал о нем, как о человеке «самого располагающего к себе облика, к коему мы всегда, я и мои соотечественники, невольно питали большой интерес из-за его непоколебимой храбрости, предприимчивого ума, поистине королевской щедрости и крайней горячности характера» [11: 190]

Высокой общественной оценке был удостоен Шупако Шамуз – один из политических и военных лидеров натухайцев. Всю свою жизнь он провел в войнах и приключениях, начав свою карьеру при осаде Измаила.

Во главе сопротивления нередко стояли адыгские князья. Один из них – темиргоевский владетель Джамбулат Болотоко, который во главе своих лучших воинов Шапсугии, Абадзехии и Темиргоя вторгся в занятую русскими войсками Кабарду, с боями дошел до Баксана и вернулся обратно через Балкарию и Карачай. «Шествие Джембулата по русским пределам, – писал В. А. Потто, – сопровождалось даже некоторой торжественностью. Двухтысячная конница представляла незаурядное явление: почти половина ее состояла из представителей знатнейших закубанских фамилий, рыцарские доспехи которых – дорогие шлемы, кольчуги и налокотники – горели и сверкали под лучами июньского солнца» [12: 422].

В представлении адыгов герои – это люди высшей воинской доблести, при жизни ставшие легендой. Как правило, эти люди обладали несгибаемой волей. В психологическом портрете этих героев помимо природной храбрости немаловажную роль играли также понятия о чести и бесчестии. В одной их адыгских героических песен хорошо отображается связанная с этим борьба мотивов. «Вступим в бой – погибнем, Отступим – покроем себя позором» [13].

Следует отметить, что адыги относились к противнику с благородством и признавали их воинские заслуги. Зная о хитрости генерала А. А. Вельяминова, адыги называли его «рыжим» из-за цвета волос. В этом контексте хотелось бы сказать несколько слов о царских военачальниках, служивших на Кавказе в разное время (П. Д. Цицианов, А. П. Ермолов, М. С. Воронцов, А. И. Барятинский и др.). Выполняя свою основную миссию, они «не осознавали главного, что установленные правила военной науки на Кавказе неприменимы, покорение Кавказа должно быть скорее нравственное, чем военное»[14: 124].

В более сложном и противоречивом положении оказались представители северокавказских горцев, служившие в Кавказском корпусе. Им трудно было преодолеть ментально-психологический барьер и стать «своими». Фактически он оказались «на разломе» культурных традиций. Именно этот фактор был определяющим в тех случаях, когда эти офицеры в большинстве своем не участвовали в военных действиях.

В этом смысле интересна судьба кабардинского князя Измаила-Бея Атажукина (1750-1811). В основе его общественно-политической деятельности лежало патриотическое стремление облегчить положение своего народа в условиях неумолимо надвигающейся колонизации. Но иллюзии о мирном присоединении горцев к России пришли в противоречие с жестокой карательной политикой царизма на Кавказе. В этом была его трагедия.

Кавказская война по своей сущности являлась сложным переплетением конкретно-исторических факторов. Она не имела линии фронта. Русские войска могли овладеть определенным пространством и даже принудить к «подданству» население этой территории. Но в силу различных обстоятельств, территория эта снова могла оказаться вне зоны досягаемости войск.

Российско-адыгские отношения в период Кавказской войны не были сплошным военным противостоянием, так как они не имели однообразного характера в различные периоды рассматриваемой эпохи.

Литература:

1. Шеуджен Э. Адыги (черкесы), XIX век: опыт применения историко-антропологического подхода. – Москва-Майкоп, 2015.
2. Потто В. А. Кавказская война: в 5 т. Т. 1. – Ставрополь, 1994.
3. Лонгворт Дж. Год среди черкесов. – Нальчик, 2002.
4. Гордин Я. А. Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX в. СПб., 2000.
5. Социально-экономический строй народов Центрального и Северо-Западного Кавказа в годы Кавказской войны (по материалам российской разведки). – Майкоп, 2005.
6. Карлгоф Н. О политическом устройстве черкесских племен, населяющих северо-восточный берег Черного моря // Русский вестник. 1860. № 8.
7. Сохт А. Черноморская береговая линия: сущность и функции // Россия и Черкесия (вторая половина XVIII-XIX в. – Майкоп, 1995.
8. Карлгоф Н. Указ. соч.
9. Гордин Я. А. Указ. соч.
10. Лонгворт Дж. Указ. соч.
11. Бэлл Дж. Дневник пребывания в Черкесии в течение 1837-1839 гг. Т. 2. – Нальчик, 2007.
12. Потто В. А. Кавказская война: в 5т. Т. 2. – Ставрополь, 1994.
13. Бгажноков Б. Х. Мужество в понятиях адыгов [Электронный ресурс]. URL: http://www.natpressru.info/index.php?newsid=8560 (Дата обращения – 22.03.2018 г.).
14. Цит. по: Шеуджен Э. Адыги (черкесы), XIX век: опыт применения историко-антропологического подхода. – Москва-Майкоп, 2015.

Вестник науки АРИГИ №15 (39) с. 102-107