Кавказ и кавказцы в творчестве М.Ю. Лермонтова

Михаил Юрьевич Лермонтов с детства бывал на Кавказе не раз. Слабого здоровьем внука бабушка Арсеньева привозила на Кавказские минеральные воды трижды: 1818, 1820, 1825 гг. «Поездка юного Лермонтова на Кавказ в 1925 году окажется последним летом, проведенным на Юге. В следующий раз он окажется на Кавказе, в Пятигорске, через двенадцать лет, в 1837 году, но не по бабушкиной и не по его воле».
Страна гор Кавказ произвел на будущего поэта неизгладимое впечатление. Совершенно дикая природа, горы, воздух, горцы возымели большое действие на впечатлительного Лермонтова.

Он пишет:
Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы
Взлелеяли детство мое; вы носили меня на
Своих одичалых хребтах, облаками меня одевали,
вы к небу меня приучили, и я с той
поры все мечтаю об вас да о небе»

Ему было близко на Кавказе все: бури, снега, утесы, льдины, воздух, люди: Воздух там чист, как молитва ребенка;
И люди, как вольные птицы, живут беззаветно;
Война их стихия; и в смуглых чертах их душа говорит»

«Как я любил твои бури, Кавказ! те пустынные
громкие бури, которым пещеры как стражи ночей
отвечают», – писал он далее.
Поэт и позже ратно признавался в любви Кавказу. Так, в стихотворении «Кавказ» (1830 г.) вот как выражает свою любовь к Кавказу:
Хотя я судьбою на заре моих дней,
О южные горы отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз.
Как сладкую песню отчизны моей,
Люблю я Кавказ» .
Мысль о том, что Лермонтов бывал не раз на Кавказе, лишний раз подтверждает он сам:
Приветствую тебя, Кавказ седой!
Твоим горам я спутник не чужой:
Они меня в младенчестве носили
И к небесам пустыни приучили.

Во время первой ссылки на Кавказ, Лермонтов с новой силой влюбляется в горы Кавказа. В письме к М.А. Лопухиной пишет: «… У меня здесь очень хорошее помещение; каждое утро из своего окна смотрю на всю цепь снежных гор и на Эльбрус; вот и теперь, сидя за письмом к вам, я по времанам кладу перо, чтобы взглянуть на этих великанов: так они прекрасны и величественны»

По дороге на Кавказ Михаил Юрьевич заболел. Он вынужден был остановиться в Ставрополе. Он вынужден был остановиться в Ставрополе. Его лечили в Пятигорске серными ваннами. Целый месяц лечился на водах. Здесь у него завязались новые знакомства с разными людьми. Здесь он собирал материал для своих будущих произведений. И когда прибыл в место назначения, продолжал завязывать новые знакомства, собирать материал о Кавказе, кавказцах, о войне.

Так, что у поэта была возможность познакомиться с горцами, их бытом, нравами, обычаями, традициями, с их богатым устно-поэтическим творчеством. Михаил Юрьевич мог увидеть танцы, услышать песни, побывать на свадьбах и похоронах горцев, в том числе и адыгов (черкесов), впечатлиться войной и миром, а также понять и принять их героизм черкесов.
У черкесов был своеобразный культ героизма и воинственности, который способствовал тому, что у адыгов был обычай оплакивать бежавшего с поля боя воина как умершего: На голову труса надевали его символ – пынэ (шапочку, сшитую из разных лоскутков), и каждый встречный узнавал, что этот человек не смог защитить свой род, Родину, победить врага или умереть со славой. Его родственники, родители, и дети не имели права показываться на людях до тех пор, пока он не смывал с себя, а, следовательно, и с близких позор в очередной битве, победив врага или пав смертью храбрых на поле браги. Интересно, что в итоге джегуако (сочинитель песен) прославляли деяние персонажа в песне, таким образом признавая, что он смыл с себя позор. Обычно эти две песни – о трусе и храбреце в одном лице – бытовали вместе» .
По всей видимости Лермонтов был знаком с культом героизма и кровной мести адыгов (черкесов) и это легло в основу поэмы «Беглец» , которую назвал горской легендой. Для матери-черкешенки не было большего горя, чем иметь сына-труса. Так, в данной поэме мать отказывается принять сына бежавшего с поля боя.

– Молчи!, молчи! Гяур лукавый,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
Твоим стыдом, беглец свободы,
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус и мне не сын!

От труса отказался и умирающий от полученных на войне ран друг Селим:

«Ступай – достоин ты презренья.
Ни крова, ни благословенья
Здесь у меня для труса нет!

Поэт вводит в художественную ткань произведения старинную черкесскую песню, осуждающую труса и беглеца с поля боя, где ещё идёт война.

Своим изменивший
Изменой кровавой,
Врага не сразивший,
Погибнет без славы,
Дожди его ран не обмоют
И звери костей не зароют.

Гарун, не принятый умирающим от полученных ран на войне другом, бежит к сакле любимой в надежде найти приют у неё, но услышав песню, которая лилась из сакли, понимает, что и там не найдет ни приюта, ни покоя. Гарун, отвергнутый другом и родной матерью наложил на себя руки.
У мусульман, в том числе и черкесов есть поверье, что душу самоубийцы не принимают небо и земля. Был у них обычай не хоронить самоубийцу на кладбище.
Нет сомнения в том, что Лермонтов знал обо всем этом. Вот как он описывает в поэме кончину Гаруна: И, наконец, удар кинжала

Пресек несчастного позор.
И труп от праведных изгнаний,
Никто к кладбищу не отнес…
Душа его от глаз пророка
Со страхом удалилась прочь;
И тень его в горах востока
Поныне бродит в темну ночь,
И под окном поутру рано
Он в сакли просится стуча…

М. Ю. Лермонтов подчеркивает степень боязливости Гаруна, указывая, что он бежал «быстрей, чем заяц от орла». То есть быстрее чем трусливый заяц мог бежать от хищной, сильной птицы, летающей быстрым, парящим полетом, в связи с чем в древней Руси, использовавшийся при охоте на мелких животных» .
Лермонтов был очевидцем и участником Кавказской войны. Он осмысливал причины кровопролитной войны. С одной стороны, не оправдывал жестокие действия русских на Кавказе:

«Мечети, кровы мирных сел –
Все уничтожил русский солдат» , – пишет он.
Поэтизирует свободолюбие, бунтарство, непокорность черкесов царским властям:
«Мила черкесу тишина,
Мила родная сторона,
Но вольность, вольность для героя
Милей Отчизны и покоя».

С другой стороны, горцы для него дикие, вероломные. Его не смущают большие людские потери, которые несут в этой жесткой и жестокой войне. Вот, что он пишет другу Лопухину после сражения на речке «Валерик», названной Речкой смерти, участником которого был сам:
«… У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов с ряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел остались на месте – кажется хорошо! Вообрази себе, что в овраге, где была потеха час после дела пахло кровью…»
«Вкус войны, о котором Лермонтов бравируя, писал другу, оказался солоноватым от крови безмерно горьким. Она накладывает на душу свой мертвящий отпечаток…»
С другой стороны погибли сотни людей. По крайней мере жестоко называть кровопролитный бой потехой.

Лермонтов в другой раз призывает черкесов смириться и радоваться тому, что их покорил русский царизм:
Смирись, черкес! И Запад и Восток,
Быть может, скоро твой разделят рок
Настанет час – и скажешь сам надменно:
Пускай я раб, но раб царя вселенной!»
И тут же рисует страшную картину, при виде которой никакой раб не может радоваться своему рабству:
«Горят аулы; нет у них защиты,
Врагом сыны отечества разбиты.
И зарево, как вечный метеор,
Играя в облаках, пугает взор.
Как хищный зверь в смеренную обитель
Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей,
Ласкает он кровавою рукой, …

Чуякова Н.М.