Князь Аходягоко в поисках поддержки против мятежа

Аходягоко ищет поддержки у абедзахов и является лично на народный их съезд.

Условия абедзахов. Шариат истолковывается на пользу дворянства. Аходягоко нападает на возмутившихся крестьян и обеспечивает себе содействие казаков.

Желая найти поддержку у соседей и отрезать, вместе с тем, ресурсы мятежников, Аходягоко удалился со своими приверженцами к абедзахам. С его стороны это было смело: в абедзах-ском племени, как и в шапсугском, состоящем из кланов, народ не признает власти над собою высшего сословия, по крайней мере, не почитает его прав ненарушимыми; кроме того, многие абедзахские кланы, которых члены были убиты или ограблены нашим князем, пылали к нему чувством мести; — следовательно, он предался некоторым образом в руки своих врагов. Впрочем, он имел среди абедзахов, как и во всех племенах, друзей влиятельных в своем кругу; к тому же, это было, как увидим далее, единственным средством лишить мятежных бжедугов помощи со стороны абедзахов, с которыми они состояли в родственных связях, и которые, по духу независимости, могли сильно содействовать народу, стремящемуся к сословной равноправности.

С помощью своих друзей он успел устроить дела так, что абедзахи созвали съезд (зефеси), куда явился и сам наш смелый князь.

«Абедзахи!» сказал он собранию: я принес к вам свою голову, шапку и душу и прошу у вас покровительства (он снял при этих словах шапку и потом снова надел). Издревле подвластный мне и моим братьям-князьям народ не повинуется уже более нам! Он надеется на вашу помощь, обманывая вас, будто бы он равен вам — свободному народу. Вы — народ, с которым мы издавна ведем и дружбу и связи, а они — раба наши! Но я не прошу у вас помощи истребить их, а только доставить мне Божий (шариат) или человеческий суд и по приговору законов удовлетворение — возвратить нам права и власть наших отцов. Они отступники от веры: не хотят судиться шариатом (кто отказывается от суда шариата, тот не признается мусульманином), и потому, помогая им, вы помогаете неверным, (гяурам); покровительствуя же мне, защищаете мусульманина и дело правое. Вот просьба, с которою я прибегнул к вашему покровительству. Теперь выслушайте меня: я хочу говорить о делах, лично до меня касающихся. Абедзахи! между вами у меня много врагов, которые имеют право на мою кровь, на нею жизнь; я убил родственников одних, разграбил достояние других; теперь предстою пред ними и готов удовлетворить их по законам человеческим, готов подвергнулся и приговору Божьей книги (алкорана); я на все готов — делайте, что вы считаете более приличным для себя и что Бог вам внушает!..» При последних словах он снова снял с себя шапку.

Собрание безмолствовало. Наконец, один из народных старшин сказал, что абедзахи слышали слова князя и, подумав хорошенько и посоветовавшись между собою, дадут ответ. Князь остался со своими приверженцами, а старшины абедзахские отошли на некоторое расстояние и долго рассуждали, принять ли его под свое покровительство, или поддержать восставших бжедугов. Большинство абедзахского народа скорее одобрило бы мнение — поддержать мятежный народ бжедугский: оно более согласовалось с непокорным духом абедзахов и образом их мыслей; но более влиятельные старшины на съезде, увлеченные красноречием князя, благоприятствовали его желаниям; кроме того, духовенство было на его стороне. Наконец, съезд абедзахских старшин объявил князю свое решение, состоявшее в следующем: абедзах-ский народ принимает его под свое покровительство; обещает употребить все меры посредничества, чтобы доставить ему суд и разбирательство по шариату с бжедугским народом; если же возмутившийся бжедугский народ отвергнет приговор шариата или вовсе не согласится судиться им, то он будет признаваем отступником от религий и тогда каждому абедзаху предоставляется свобода следовать за знаменем князя — гостя абедзахского народа, чтобы наказать мятежников и принудить их к суду шариатом и исполнению его приговора; наконец, абедзахи отказываются теперь требовать от него всякого удовлетворения за прежние его поступки и считают это дело вопросом его чести — и он может, после благополучного окончания дел, оказать удовлетворение абедзахским кланам, им оскорбленным, и тогда никто ни скажет, что абедзахский народ ограбил своего гостя. Таким образом, абедзахский народ разрешил всякому участвовать в неприязненных действиях против мятежников, если эти последние не захотят судиться Божьею книгою; следовательно, этого было уже слишком достаточно, чтобы покровительствуемый князь-гость нашел многочисленных союзников среди абедза-хов.

По буквальному смыслу шариата, как думают черкесы, крепостных людей-магометан нельзя иметь; даже рабам определен восьмилетний срок рабства, после которого они уже свободны. Следовательно, бжедугские тльфекотлы (вольные земледельцы, как мы назвали этот класс), должны быть по шариату причислены к совершенно свободному состоянию (ххур) людей, подчиненных одному лишь правительству, в качестве его подданных. В черкесских племенах органом исламизма служит духовенство, а так как оно состоит почти исключительно из простолюдинов (дворянину, по образу мыслей черкесов, не прилично быть моллой), то оно душою расположено, по черкесской пословице: ударишь домашнего вола, у лесного оленя трясутся рога к низшему сословию народа. Сообразив все это, не покажется ли удивительным, что наш герой требовал суда на основании того же шариата, по-видимому, столь противного интересам его дела? Для разрешения этого вопроса мы должны обратить внимание на магометанское судопроизводство: это будет тем более кстати, что о шариате мы, на Кавказе, часто имеем ложное понятие.

Четыре судебные книги (хукубм-китаби) или собрание законов, — наиболее известные черкесским духовным лицам и которыми руководствуются они, суть следующие:

Садр-шериэ или Шархэ-викая, составленное муллою-Убейдуллахогом, относится ко временам более отдаленным; Дурер, составленная муллою-Хусрава (дурер-сагиби), современником Тамерлана, причисляется к собраниям законов позднейших времен (мутеаххирин). Две последние книги — Беззазия и Кказихан составляют весьма важные собрания законов, как доказывают пословицы, вошедшие в употребление между духовными: «Если не будет Беззазия, судья не сделается известным; если не будет Кказихана, судья не должен получать царского жалованья». Несмотря на всю их важность, последние два сборника чрезвычайно редки; напротив того, первые два — Садр-шерэ и Дурер служат почти единственным руководством у черкесских кадиев, или духовных судей, и юноши, посвящающие себя законоведению, изучают их. Другие обширные сборники законов, как например: Дежами-эррумиз, здесь известны едва ли не по одному только названию.

Законы, содержащиеся в этих сборниках, должны бы, если не сплошь, то в главнейших чертах прямо противоречить древним черкесским обычаям, основанным на идеях феодализма, несовместных с шариатом, который не знает, по-видимому, не только крестьянского сословия, но и бессрочного рабства. Но хотя буква закона шла, так сказать, в разрез с интересами дворянства, некоторые пункты шариата допускали различное толкование, которое можно было повернуть и в пользу высшего сословия. Прежде всего следует принять во внимание то, что само разбирательство по шариату имеет свои особенности.

Кади или судья, лицо духовное, не приступая еще к разбирательству тяжебного дела по шариату, обязан употребить все средства, чтобы склонить тяжущихся к решению дела посредством масла-хата, т.е. словесного суда, основанного на обычаях (канун-адет) и совести. Это нечто [34] в роде третейского суда, состоящего из людей, пользующихся доверием тяжущихся. А так как один из пунктов шариата предписывал не уничтожать ни под каким видом решения маслахата (эль-урфе-арифин, кель-мешруэ-шарыин), и другой — советует руководствоваться тем постановлением шариата или обычая, который может, судя по местности и обстоятельствам, более способствовать к сохранению порядка в крае, то становится понятным, почему князь, с своей точки зрения, не боялся шариата, на который крестьяне возлагали свои надежды.

Понимая закон в буквальном смысле, старшины бжедугов, при первом предложении, изъявили готовность решить дело шариатом; но едва приступили в обсуждению дела, для всех стало ясно, что приговор духовного суда будет противен их интересам: на основании сейчас приведенных нами пунктов шариата, кадии могли и должны были восстановить существовавший несколько веков порядок. Народ стал волноваться и решился противиться силою домогательствам дворянства.

Герой кровавой драмы, уже неизбежной, этого и ожидал. Он собрал сильный отряд абедза-хов, напал на мятежников, разбил одну партию, отбил скот, причем перебил несколько человек. Такое начало предвещало мятежникам грозу; но первый удар, как он ни был решителен, их не испугал, напротив того, как казалось, еще более ожесточил: они сильною толпою бросились на зимовье самого страшного своего врага, нашего князя, захватили его стадо овец и разделили между собою. Нет сомнения, что если бы бжедуги обитали в гористых местах, как шапсуги, то никогда уже более не подчинились бы власти дворянства, но, живя на равнине, они были доступны нападению. Князь собрал снова еще более сильную партию, разграбил аул мятежников, побил несколько человек, и объявил, что будет преследовать крестьян до тех пор, пока не водворится мир и спокойствие, и не получат удовлетворения дворяне, пострадавшие от смут. Предводители восставших крестьян, отрезанные столь удачно от абедза-хов, со стороны которых так естественно было им ожидать опоры, готовы были покориться всякому, кто только предложил бы им свое содействие, а так как Россия была в то время в войне с Турциею, то пограничное русское начальство могло, по соображениям нашего князя, обратить в свою пользу такое настроение бжедугского народа и утвердить свою власть над обоими коленами без всякого кровопролития. Желая предупредить и с этой стороны всякую попытку воспользоваться смутами среди бжедугов, он убедил одного из черченейских князей поселиться на самом берегу пограничной Кубани, отделяющей Черноморских казаков от черкесских племен, против менового двора и войти в сношения с казаками. Он научил этого князя распространить слухи, что и русские обещают помощь бжедугскому дворянству для возвращения ему прежней власти над мятежными крестьянами. Этот князь находил средство часто проводить ночи у казаков на пикете и однажды возвратясь оттуда, рассказал, что он был вызван генералом в город для совещания по делам важным и секретным. У черкесов нет ни почт, ни газет, но вести с удивительною быстротою распространяются по стране. «Какие вести? — вот первое, после обыкновенного приветствия, слово, которым черкес встречает путника или приезжего, и тот спешит рассказать, что ему удалось слышать или видеть. Неудивительно поэтому, что, в смутное время, когда с каждым утром ждали новых вестей, распускаемые по поручению нашего князя слухи скоро сделались известными в бжедугских аулах и привели народ в большое смущение. Таким образом, обеспечив себя ложными слухами и с этой стороны, наш герой с большею, чем прежде, смелостью продолжал преследовать мятежников.