Взаимоотношения кубанских казаков и адыгов Северо-западного Кавказа в исторической интерпретации полковника Ф.И. Елисеева

В своей статье хотелось бы коснуться некоторых аспектов взаимоотношений кубанских казаков и закубанских адыгов, которые получили своё отражение в воспоминаниях и трудах видного военного казачьего историка Российского зарубежья, кубанского казака станицы Кавказской, полковника Фёдора Ивановича Елисеева (1892 — 1987 гг.). Будучи выходцем из многодетной казачьей семьи Ф.И. Елисеев и в жизни и по службе хорошо знал быт и психологию казаков и закубанских адыгов. Сама жизнь в станице Кавказской, обучение казачат с ранних лет элементам джигитовки вносило в их души первые знания о достойных противниках их дедов: «В те годы — пишет Ф.И. Елисеев - вся левобережная Кубань являлась землей независимых черкесских племен, с которыми Россия вела войну. На протяжении 70 лет Кавказской войны казачьи станицы по правому берегу Кубани постепенно переняли от горцев некоторые элементы молодечества на коне, их вооружения и обмундирования. Быть наездником и джигитом в станице считалось верхом совершенства всякого молодецкого казака. Этот культ мы, казачата, воспринимали с младенчества, его внушали нам старшие. Это особенно ощущалось в нашей Кавказской станице, как центральной для Кавказского полка и всего Кавказского Отдела»[1]. В ранние годы жизни Ф.И. Елисеева была учёба в Майкопском техническом училище, служба вольноопределяющимся в 1 — м Екатеринодарском полку ККВ, учёба в Оренбургском казачьем юнкерском училище, затем служба в чине хорунжего в 1 – м Кавказском полку в Закаспийском крае. В Майкопском техническом училище кубанские казаки многих станиц Кубани учились наряду с закубанскими черкесами. Здесь Ф.И. Елисеев познакомился с будущим корнетом Черкесского конного полка «Дикой» дивизии Первой мировой войны 1914 – 1918 гг. Пшимафом Ажигоевым, с братьями Меретуковыми, офицерами Черкесской конной дивизии времён Гражданской войны, отношения между казаками и адыгами в училище, по словам Ф.И. Елисеева были самые тёплые и дружеские. В мае 1914 г. находясь в отпуске на Кубани, тогда уже хорунжий 1 – го Кавказского полка Ф.И. Елисеев посетил со своими друзьями станичниками Хакуриновский аул. Читая воспоминания Ф.И. Елисеева о тех временах трудно себе представить что каких – то 50 лет назад на Кавказе ещё шла ожесточённая Кавказская война. Перед нами предстают образы старых кунаков, казака Мазанова и черкеса Карбеча. Казаки и черкесы будучи тогда на свадьбе одного молодого черкеса, несколько ночей проводили время в веселии и лезгинке, и казаки танцевали её не хуже горцев. Днём между казаками и черкесами были любительские спортивные состязания, где были прыжки в длину, высоту, забеги на большие дистанции. «Я – вспоминал Ф.И. Елисеев – прыгаю по всем правилам спорта и… к моему великому изумлению и восхищению, черкесы, дети природы, побили все мои рекорды. Какие были бы они дивные воины, если бы из них формировались конные полки, на манер казачьих», - думал я тогда»[2]. На этих же «вечерах» молодого казака хорунжего едва не «женили» на молодой «гармонистке черкешенке» сестре одного из черкесов, которая постоянно приглашала его на лезгинку. В последнюю ночь гуляний казачьей и черкесской молодёжи черкесы выкрали из казачьей отары овец одного барашка, что по воспоминаниям Ф.И. Елисеева было актом «молодечества» а не проявления каких либо «преступных» склонностей: «И в этот вечер мы, казаки гости, ели барашка, украденного у казаков нашими милыми кунаками-черкесами»[3]. По отъезде из аула девушки черкешенки подарили молодому хорунжему подарки: «Из-за спины выходит «моя невеста» и с улыбкой даёт что-то завёрнутое в тонкую бумагу. Разворачиваю и вижу дивный револьверный шнур ручной работы, связанный шелковыми и золотыми нитками. Следующая преподносит такой же шнурок для часов. – Когда же вы всё это успели сделать? – спрашиваю. – Мы торопились днём всё это сделать к Вашему отъезду, отвечает она. Я щедро даю им на конфеты»[4]. Эта глава из воспоминаний Ф.И. Елисеева «Первые шаги молодого хорунжего» «В ауле. В гостях у черкесов» посвящённая весне-лету 1914 г. удивляет той теплотой, с которой к казакам относились в ауле ещё вчерашние враги.
В годы Первой мировой войны 1914 – 1918 гг. из горцев Кубанской области был сформирован Черкесский конный полк Кавказской Туземной конной дивизии. Кроме него было сформировано несколько запасных черкесских сотен. Когда начинались смуты 1917 г. Черкесский конный полк как справедливо отмечал Ф.И. Елисеев «был единственной воинской частью многомиллионной Русской Армии, в полном своём составе выступивший в Корниловский поход со своим духовным вождём – генералом Султан Келеч Гиреем»[5]. В годы Гражданской войны в России горцы Кавказа, а в особенности закубанские черкесы примкнули к Белому движению, к кубанским и терским казакам в их борьбе против большевизма. На фронте Белого движения действовали Черкесская и Кабардинская конные дивизии, Карачаевская конная бригада, Осетинские конные и пешие части, иные формирования их горцев Кавказа. Было и немало высших офицеров черкесов, или выходцев из черкесской среды. Такие как генералы Султан-Клыч Гирей и С.Г. Улагай, полковник К.К. Улагай. По поводу тёплых отношений казаков и адыгов в годы общероссийской смуты можно привести ряд выдержек из воспоминаний Ф.И. Елисеева. Например, осенью 1918 г. при освобождении Закубанья и Кавказа от большевиков, одной из казачьих конных бригад 1 – й Конной дивизии командовал полковник А.К. Мурзаев. В неё входили 1 – Линейный полк и Черкесский конный полк. Так после одного неудачного боя 1 – го Линейного полка произошла такая сцена которую описал командир линейцев А.К. Мурзаев: «И вдруг — на нас неожиданно налетает красная конница... наши полки не выдерживают... поворачивают назад и... стыдно сказать: мы 20 верст “бежали” почти широким наметом. Никакие команды и угрозы — не помогли. Все кричат — “Стой!.. Стой!” и все, все же скачут назад. Скакал и я с ними... И что досадно, что красной конницы было столько же, сколько и нас! И я полки остановил только вот здесь, у станицы. Здесь я их собрал, и вот — церемониальным маршем — пропускал “через мат”... — закончил он... Приближалась голова Черкесского конного полка. Они без слов пели “лезгинку”, словно ничего и не случилось особенного. “Так ли Мурзаев будет ругать-оскорблять черкесов, как своих линейцев?” — невольно подумал я. И можно ли с черкесами так поступить? Офицеры-черкесы скомандовали “Равнение на-право!” Всадники, перестав мурлыкать лезгинку, молча повернули головы в сторону своего бригадного командира. — Спасибо за молодецкую службу! — громко, мощным своим баритоном встречает Мурзаев каждую сотню. — Ряди старатььь! — отвечают разбросанно они»[6]. Другой эпизод. Летом 1919 г. встречая в г. Майкопе своего старого друга по Майкопскому техническому училищу Пшимафа Ажигоева Ф.Е. Елисеев фиксирует сетования своего кунака на отношение к черкесам со стороны «просвещённых» кругов общества: «Ему, черкесу со средним русским образованием, сыну дворянской черкесской семьи и вообще хорошо воспитанному и благородному человеку, очень тяжело переживать и необученность военному строю своих черкесов, и некоторое пренебрежение к ним, которое он услышал на одном званом богатом обеде у местного кубанского тавричанина. — Так это же все те же дикари... — говорит одна дама, жалуется он мне. — Ты знаешь, Федя, дело дошло до того, что мы должны были встать из-за стола, извиниться перед хозяюшкой и ночью же уехать верхами (верхом) к себе в полк. И это за двадцать верст от него. — И, передохнув, продолжает: — Я начинаю жалеть, что окончил наше техническое училище. Лучше было бы навсегда остаться “диким черкесом”, чтобы не понимать всего этого. Мои офицеры за эти слова готовы были взяться за кинжалы... Ты знаешь, как среди нашего народа развиты чувства чести и гордости! Но ведь мы живем не во время Шамиля!.. Я их успокоил. И они мною недовольны... Я испытываю двойственность своей души. И только мой авторитет... не мой, может быть, лично, а авторитет нашей семьи останавливает их от открытого неудовольствия на многое. Я отлично понимал своего благородного друга-черкеса и постарался его успокоить»[7].
В феврале 1920 г. командующим Кубанской казачьей армией ВСЮР стал выходец из закубанских черкесов, сын черкесского офицера генерал-лейтенант С.Г. Улагай. Удивительно что, не смотря на наличие высших офицеров и генералов из среды Кубанского казачества, таких как А.Г. Шкуро, В.Г. Науменко, В.М. Ткачёв, Н.Г. Бабиев, командовать Кубанской армией доверили выходцу из кубанских черкесов. Это не вызвало каких-либо протестов или недовольства среди казаков. Ф.И. Елисеев тогда был командиром 1 – го Лабинского полка Кубанской армии, который входил в состав 2 – го Кубанского корпуса генерала В.Г. Науменко. Ф.И. Елисеев, вспоминал о визите С.Г. Улагая 28 февраля 1920 г. в части корпуса: «В дверях вагона немедленно же показался генерал Улагай и мягко, упруго соскочил с порожек. Все это у него вышло так мягко, красиво, благородно, словно приехал не командующий армией, а простой, молодецкий казачий офицер, в гости, на дачу, которого все с нетерпением ждут на вокзальчике глухой провинции. И он, чтобы не терять времени, быстро соскочил, чуть ли не на ходу, с поезда, чтобы обнять своих, так ему близких и дорогих друзей. Он был в темно-серой дачковой черкеске, при черном бешмете и чёрного каракуля небольшой папахе. И - никаких украшений и знаков отличия на скромной черкеске. Ему тогда было, думаю, около 40 лет от роду. Чисто выбритый, брюнет, типичный горец, кубанский черкес благородной семьи - уздень. Выслушав рапорт и пожав руку, Улагай жмет руку всем офицерам. Потом идет к строю Лабинцев. Строй - ровный, двухшереножный, обыденно серый. Но то, что это стояли Лабинцы, говорило генералу о многом. С ними, со 2-й Кубанской казачьей дивизией, начиная с июля 1918 года, он прошел вдоль и поперек всю Ставропольскую губернию с победными боями! Потом - движение с ними на Царицын и на Камышин в 1919 году. Везде был успех, победа и слава. И теперь, в годину крупного несчастья, они вновь пред ним, храбрые перед храбрым. Бросив взгляд на строй казаков, Улагай остановился. Потом, быстро пройдя перед ними, стал посередине, взял руку под козырёк и громко произнес: - Здравствуйте, мои храбрые Лабинцы! Я не хочу описывать, как могуче и радостно ответили казаки - «мои храбрые Лабинцы» - своему долгому старшему начальнику. Это нужно понять без слов. Опустив руку, Улагай обратился к почетному караулу, как представителям от всего полка, с горячими словами похвалы и закончил так: - Верные, храбрые, благородные Лабинцы!.. Вашу кровь, и стойкость никогда не забудет Кубань! Штаб корпуса с генералом Науменко, штаб дивизии и все другие старшие офицеры корпуса затаенно слушали редкие слова похвалы замкнутого, храбрейшего в Кубанском Войске черкеса-рьцаря»[8]. Все тяготы военных неудач на фронте Гражданской войны зимой-весной 1920 г. с кубанскими казаками делили и простые адыги (черкесы). При отступлении к Черноморскому побережью, Вооружённых сил на Юге России Ф.И. Елисееву встречаются многие старые кунаки черкесы которые уже были в офицерских чинах. Пшимаф Ажигоев жаловался Ф.И. Елисееву на черкесов, которые никак не желают обращаться к нему по уставу, а зовут только по имени «Пшимаф». С большим уважением отражал Ф.И. Елисеев проход Черкесской конной дивизии мимо кубанских казаков: «То проходила Черкесская конная дивизия Кубанской области, которую мы наблюдали небезынтересно, как наших ближайших кунаков, силою около 3 тысяч коней. За дивизией, на почтительной дистанции, показалась новая группа конных черкесов до сотни человек. Впереди нее величаво, на высоком холеном коне темно-гнедой масти, шел начальник дивизии генерал Султан Келеч-Гирей. По бокам его следовали пожилые черкесы. У некоторых бороды окрашены хной в ярко-огненный цвет, как знак богатства и почета. Лица у большинства очень серьезные и даже суровые. У всех винтовки на одном погонном ремне правого плеча, дулами вниз, в любой момент готовые к выстрелу, так как они со священной бережливостью сопровождают своего боевого и духовного Вождя. Все они в бурках, и только один генерал Султан Келеч-Гирей был в темно-серой черкеске на черном бешмете. Кавказская гордость, видимо, не позволяла ему прятаться от дождя и холода перед своими черкесами. На нем не было даже и башлыка. Черкесская конная Дивизия из-под Ставрополя отступала через Армавир. У станицы Келермесской у нее произошел неудачный бой с красной конницей. Теперь она отходила на Туапсе»[9]. Проникаясь уважением к адыгам, казак Ф.И. Елисеев писал в одной из глав посвящённых им: «Духовной красоте этого малочисленного народа, издревле проживающего на берегах Кубани – поём мы песнь».
Воспоминания и исторические труды Ф.И. Елисеева интересны своей многогранностью и психологическими наблюдениями автора, который порой в простых выражениях рисует нам многие сложные образы и самые разные типы казаков и адыгов в период Первой мировой войны 1914 – 1918 гг. и общероссийской смуты. На страницах трудов Ф.И. Елисеева перед нашим взором предстают сотни казачьих судеб. Как большой поклонник культуры горцев Кавказа Ф.И. Елисеев немало место в своих воспоминаниях и трудах уделяет и адыгам. Переиздание его воспоминаний большими тиражами, чем они выходили прежде, было бы весомым вкладом в деле возрождения исторической правды не только о Кубанском казачестве, но и о традициях боевого единения и взаимодружбы кубанских казаков и их «ближайших кунаков» адыгов Закубанья.
Примечания:
1.Елисеев Ф.И. Джигитовка казаков по белу свету. М., 2006. С. 335.
2.Елисеев Ф.И. Первые шаги молодого хорунжего. М., 2005. С. 75.
3.Там же. С. 78.
4.Там же. С. 80.
5.Там же. С. 83.
6.Елисеев Ф.И. С Корниловским конным. М., 2003. С. 362 – 363.
7. Дневники казачьих офицеров. М., 2004. С. 217.
8. Елисеев Ф.И. Лабинцы. Побег из красной России. М., 2006. С. 125 – 126.
9. Там же. С. 179 – 180.