КАВКАЗ И ПОЛЬША В XVII ВЕКЕ

КАВКАЗ И ПОЛЬША В XVII ВЕКЕ
История
zara
Фото: Адыги.RU
12:03, 04 февраль 2020
5 433
0
В 1561 году в Краков, ко двору Сигизмунда III, прибыло посольство из пяти черкесских-жанеевских князей. Целью посольства было заключение антиосманского военного союза. Так начались польско-черкесские политические контакты, продолжавшиеся более трех веков. Статья польского историка Б. Барановского открывает в «Ликах адыгского прошлого» серию публикаций на эту малоисследованную тему.
В 1561 году в Краков, ко двору Сигизмунда III, прибыло посольство из пяти черкесских-жанеевских князей. Целью посольства было заключение антиосманского военного союза. Так начались польско-черкесские политические контакты, продолжавшиеся более трех веков. Статья польского историка Б. Барановского открывает в «Ликах адыгского прошлого» серию публикаций на эту малоисследованную тему.

На протяжении XVII в. польская дипломатия прояв­ляла к Кавказу усиленный интерес. В первый раз это имело место в первые годы XVII в. и было связано с усиленной активностью Персии, предприимчивые дипломаты которой обещали, между прочим, помощь разных кавказ­ских народов в будущей антитурецкой коалиции, в ко­торую должна была войти и Польша.

Польские власти снова заинтересовались кавказскими делами в двадцатые годы XVII в. В 1620 г. польские войска потерпели поражение в сражении под Цецорой. В Польше ожидался военный поход султана Османа II. В связи с этим начались лихорадочные поиски союзников для предстоящей схватки. Осенью 1620 г. на Кавказ были посланы под видом купцов польские дипломатические агенты Абгарович и Серебкович. Первый из них привез от «черкесских ханов» весьма расплывчатые обещания военной помощи, диверсий на территориях, под­чиненных вассалу Турции - Крымскому ханству. Второй будто бы был на территории Грузии, однако возвратился в Варшаву с донесением, что нет никакой надежды на реальную помощь с этой стороны.

Несколько лет спустя, в 1624 г., польские власти снова заинтересовались Кавказом. В то время в Крыму вспыхнула открытая война хана Махмеда III и его политиче­ского единомышленника брата Шахин-Гирея с турецкими властями, которые хотели их свергнуть и посадить на крымский престол Джанибега-Гирея. Махмеда и Шахин-Гирея неофициально поддерживали Польша, а также Персия. Посланные в Крым отряды запорожских казаков помогли нанести поражение турецкому экспедиционному корпусу. И тогда Шахин-Гирей начал сколачивать антитурецкую коалицию, в которую должны были войти Польша, Персия и некоторые кавказские государства. Однако сейчас трудно разобраться, сколько в этой акции Шахин-Гирея было реальных расчетов и несерьезных импровизаций. Так, например, посланники польского коронного гетмана Станислава Конецпольского якобы вели в Крыму переговоры с «послом грузинского царя», обещавшего прислать подкрепления в фантастическом количестве ста тысяч человек. Не исключено, что это была организованная Шахин-Гиреем мистификация.

Польские власти, впрочем, относились скептически к такого рода проектам сотрудничества. Этот же довольно таинственный «грузинский царь» переписывался через Шахин-Гирея с влиятельным польским магнатом князем Кшиштофом Збараским, считавшимся горячим сторонни­ком оказания татарам далеко идущей военной помощи в борьбе против Турции. Упоминания об этой переписке, действительной или мистифицированной, неясны. Столь же неясными представляются переговоры, какие вели в Крыму польские агенты с пребывавшими там черкесскими сановниками, обещавшими огромную военную помощь против Турции. По-видимому, это были черкесские эмигранты, искавшие в Крыму убежища и не представлявшие никакой реальной силы.

В 1628 г. Махмед III и Шахин-Гирей были принуждены османскими властями уйти из Крыма. Пребывая на территории Украины, Шахин-Гирей снова начал энергичную деятельность по созданию новой коалиции с участием татар, персов, кавказцев, казаков и поляков. Но во всей этой деятельности 1628-1629 гг. было, пожалуй, больше шума, чем реальных дипломатических переговоров. Сно­ва какой-то таинственный грузинский настоятель монастыря от имени «главного духовного сановника Грузии» обещал подкрепления в несколько десятков тысяч человек, которые вместе с польскими войсками должны были изгнать из Крыма нового хана Джанибега и поддерживавших его турок. Но и эти, выглядевшие довольно подозрительно, дипломатические переговоры не дали никаких результатов. Несмотря на помощь запорожских казаков, Махмеду III и Шахин-Гирею не удалось вновь воцариться в Крыму.

В конце тридцатых годов XVII в. на Кавказе и в Персии пребывал польский агент Шемберг. На обратном пути он был убит на Северном Кавказе горцами. Неизвестно, какими результатами завершилась его миссия.

Следующим периодом повышенного интереса польских властей к Кавказу были 1644-1648 гг. В связи с планами антитурецкой военной акции польского короля Владислава IV велись поиски сторонников, как в Персии, так и в Грузии, а также среди горцев Северо-Западного Кавказа. Однако неумело проводимая дипломатическая акция польских властей, плохо разбиравшихся в местных делах, не дала результатов. На основании не всегда комплектных источников трудно разобраться, как именно она проводилась. Вот, например, около 1646 г. был послан, между прочим, и на Кавказ в качестве неофициального агента некто Шимань-ский, армянин на польской дипломатической службе. Его посольство было связано с планами антитурецкой коалиции. Под видом купца он отправился из Каффы в Крыму на турецком корабле. Однако капитан судна не позволил ему высадиться на кавказском берегу. Таким образом вместо Грузии он попал в Константинополь. Больше посчастливилось польскому военному инженеру Себас-тьяну Адерсу, который в то же время, тоже под видом купца ездил по Западному Кавказу, чтобы изучить возможности использования его жителей в войне с Турцией. Нам неизвестно, были ли у него дипломатические задания. Трудно также сказать, вел ли какую-либо деятельность на Кавказе посланный в 1646 г. в Персию польский посол Ежи Илич (или Илинич). Но эта дипломатическая акция не дала почти никаких результатов. Польские власти поняли тогда, что в случае военного конфликта с Турцией они не могут рассчитывать на реальную помощь с этой стороны.

Снова интересоваться Кавказом польская дипломатия начала с конца 60-х годов XVII в. Предполагалось, что там можно будет найти союзников против Турции и Крыма. Значительную роль сыграл Богдан Гурджи, или Гурдзицкий, грузин, служивший в польской армии. Его также несколько раз посылали на Кавказ и в Персию в качестве представителя польской дипломатии. В 1668 г. Гурдзицкий был направлен польским послом в Персию и Грузию. Он взял с собой и письма к Вахтангу VI. Вероятно, он успешно справился со своей миссией, ибо его еще не­сколько раз отправляли в дипломатические миссии подобного рода и длительное время он был польским дипломатическим резидентом в Персии. Этот человек на протяже­нии почти тридцати лет исполнял неофициальную функцию эксперта польской дипломатии по делам Персии и Кавказа. Этот период польской дипломатической деятельности в Иране и на Кавказе хорошо изучен благодаря ценной работе советского ученого Г. Е. Зедгинидзе.

Отдельно следует сказать о неофициальной деятельно­сти католических монахов в качестве польских агентов на Кавказе. Особенно оживленную деятельность они вели в Армении и Северном Азербайджане. На неофициальной польской службе находились не только монахи польского происхождения, но также и итальянские монахи.

Наконец, неофициальными польскими агентами часто бывали армянские купцы из Польши, ездившие по торговым делам на Кавказ. К черкесам иногда отправляли в качестве польских агентов и литовских татар. В период национально-освободительного украинского восстания в середине XVII в., когда Хмельницкий пытался использовать военную помощь черкесов, на Северный Кавказ несколько раз посылали польских агентов, литовских татар Минбулатовича и Шухманцева с целью парализовать дипломатическую акцию Киева.

Материалы по дипломатическим отношениям Польши с Кавказом рассеяны по разным архивам. В связи с этим данные вопросы еще недостаточно изучены и требуют специального розыска и отдельных монографических работ. Довольно многочисленные в XVII в. попытки добиться военного взаимодействия Польши с народами Кавказа не могли дать конкретных результатов. Слишком велико было расстояние между этими странами, довольно долго длились поездки дипломатических послов. А отношения Польши и Турции с кавказскими странами тогда часто претерпевали изменения, и поэтому трудно было осуще­ствить какой-либо совместный план действий. Вот почему многократно возобновляемая дипломатическая деятель­ность не привела к каким-либо конкретным результатам.

Намного реальнее представлялись торговые отношения между Польшей и кавказскими странами в XVII в. Впрочем, эти вопросы в слишком малой степени учитывались в проводимых до сих пор научных исследованиях. Источники, относящиеся к этим вопросам, рассеяны по разным архивам и дают неполную картину этого довольно сложного вопроса.

Торговый обмен между Кавказом и Польшей захватили в свои руки армяне, проживавшие в польских и украинских городах и не допускавшие к этому других купцов. Торговля велась по трем трактам. Важнейший, так называемый молдавский, вел из Львова через Молдавию к черноморским портам. Оттуда турецкими кораблями товары перевозили в порты восточного побережья Черного моря. Второй путь, так называемый крымский, вел из Киева и через земли, населенные черкесами. Третий тракт, самый длинный, использовался редко, только в периоды польско-турецко-татарских войн. Он вел через Москву, Астрахань и Каспийское море к портам Восточного Кавказа. Все эти пути были очень длинными. Купеческие караваны подвергались угрозе нападения со стороны татар и горцев Северного Кавказа. Но армянские купцы умели обеспечить себе относительную безопасность дарами татарским и турецким сановникам. Из-за огромной стоимости транспорта на этих торговых путях было выгодно перевозить только дорогие и легкие товары. По польским источникам гораздо легче можно выяснить, что при­возили из кавказских стран в Польшу, чем то, что вывозили из нее на Кавказ.

В XVII в. польско-кавказские торговые отношения были довольно оживленными. Частично это было связано с распространением в Польше интереса к восточному искусству. В период частых войн с Турцией и татарами в Польше распространилась мода на «трофейные» ковры, оружие, конную упряжь и различные «ориентальные» мелочи, иногда очень дорогие. Разумеется, в ходе военных действий лишь небольшое количество предметов этого рода попадало в руки простых польских воинов. На деле только один раз, после битвы под Веной в 1683 г., значительное количество «трофеев» этого рода попало в руки польской армии и сразу же большая часть их была продана австрийским купцам. Огромное большинство «восточных трофеев» попадало в магнатские дворцы, шляхетские имения и даже в дома богатых польских мещан путем обычного торгового обмена.

Восточные ковры, подушки, оружие, конная упряжь и т. п. привозили главным образом с территории тогдашней Турции, но в то же время значительное количество этих товаров импортировалось с более отдаленных территорий, из Персии и с Кавказа. Для того чтобы определить, какая часть из встречавшихся на территории прежней Польши восточных изделий была импортом с Кавказа, потребовались бы специальные, весьма сложные монографические исследования. Но поверхностные зондажи дают основания предположить, что они составляли около 15-25% всех восточных предметов. На первый взгляд это кажется странным. Почему в Польшу приво­зили кавказские изделия, если гораздо легче было покупать турецкие? Однако следует помнить о том, что почти весь торговый обмен между давней Польшей и Востоком находился в XVII в. в руках армян. По разным, иногда трудно объяснимым причинам они предпочитали кавказские изделия, которые, кстати говоря, изготовлялись армянскими ремесленниками, а иногда грузинскими и азербайджанскими.

Изучение импорта восточных изделий в Польшу в XVII в. представляется, несмотря на проведенные уже монографические исследования (например, Тадеуша Маньковского), все еще неудовлетворительным. Однако в общем можно принять, что в импорте кавказских изделий в Польшу первое место занимали ковры, второе - седла и даже полная конная упряжь, третье - холодное оружие, четвертое - дорогая кавказская одежда.

Наконец, следует упомянуть о значительном импорте в Польшу кавказских лошадей. Во второй половине XVII в. распространилась мода на теплокровных восточных лошадей, привозимых с Кавказа. В магнатских табунах можно было в то время увидеть много кавказских лошадей - черкесских, «георгийских» и др. За них уплачивали огромные деньги. Цены на них были гораздо выше цен на турецких и персидских лошадей. Это были в то время самые дорогие лошади, покупаемые польскими магнатами.

Как любопытную деталь можно отметить то, что во второй половине XVII в. в Польшу было привезено с Кавказа некоторое количество буйволов. Эти животные гораздо более выносливы, чем обыкновенные волы, отлично прижились в польском климате. Их использовали в качестве тягловой силы в сель-ском хозяйстве, торговом и военном транспорте. Между прочим, делались попытки использовать их как тягловую силу в артиллерии. Некоторые магнаты не только использовали буйволов в своих фольварках, но и пытались приучить к их разведению своих крепостных крестьян. Однако эта идея не имела успеха, крестьяне не хотели изменять своей привычке к волам. Приблизительно можно определить, что во второй половине XVII в. на территорию тогдашнего польского государства было привезено более десяти тысяч буйволов.

Главным предметом польского экспорта на Кавказ был в XVII в. янтарь, вывозимый в необработанном виде, и различные янтарные изделия. Из сохранившихся весьма немногочисленных купеческих счетов следует, что стоимость вывозимого янтаря и янтарных изделий доходила иногда до очень высоких сумм и что этого рода вывоз приносил армянским купцам, посредничавшим в таких сделках, высокую прибыль. Иногда также через польские земли транзитом на Кавказ вывозили дорогие западноевропейские сукна, тонкие полотна, огнестрельное оружие, металлические изделия и т. д.

По всей вероятности, импорт в Польшу значительно превосходил экспорт. В связи с этим польские армяне вывозили на Кавказ значительное количество польских серебряных монет. Характерны упоминания поляков, которые находились на Кавказе в XIX в., о том, что они часто видели у местного населения польские монеты XVII в., больше всего с изображением Сиг-измунда III. Так, например, находившийся на военной службе на Кавказе в середине XIX в., Матеуш Гралевский видел у местных золотильщиков полные посудины польских монет XVII в.; это указывает на то, что польские монеты поступали на Кавказ в большом количестве.

Как отдельную проблему можно рассматривать влияние кавказской моды на польскую моду в XVII в. Это был период, когда у нас имело место специфическое явление, которое искусствоведы называют «ориентализацией» художественного вкуса. Вначале польские историки видели здесь только влияние турецко-татарских народов, с которыми Польша сталкивалась непосредственно. Позже многие авторы стремились показать, что на польское искусство, а особенно на одежду польской шляхты, сильнее всего влияли персидское искусство и мода, которые были гораздо интереснее и глубже и с которыми Польша знакомилась через территорию Армении, а частично также и Грузии. В последнее время наблюдается тенденция обращать большее внимание на влияние в этой области кав­казских народов. Специфический ориентализм кавказского искусства, сочетание элементов мусульманского мира и искусства христианского Востока сильно воздействовали на польский художественный вкус в XVII в. Таким образом, столь многочисленные восточные элементы в польском искусстве того периода были, по всей вероятности, частично заимствованы из кавказского искусства. Эти вопросы по сей день еще не выяснены как следует. Художественное влияние Кавказа более всего заметно в производстве польских декоративных ковров. Распространено мнение, что это было армянское влияние. Однако вполне возможно, что на польское художественное производство влияло также и грузинское прикладное искусство. Затем кавказское влияние наблюдается в художественном производстве дорогих польских поясов, которые в XVII и XVIII вв. были важной декоративной частью одежды крупных феодалов. Художественное влияние Армении и Грузии имело место также в польском художественно-ювелирном искусстве, где часто наблюдается сочетание типично восточных элементов с христианской символикой. Влияние такого же рода наблюдается и в художественно-переплетном производстве Польши XVII в.

Сильно было также в XVII в. влияние кавказской моды на польскую. Это бросалось в глаза иностранцам. Западноевропейские путешественники, которые в XVII в., а особенно во второй его половине, бывали в Стамбуле, отмечали в своих описаниях, что одежда польских послов почти ничем не отличалась от грузинской или черкесской. Польский король Ян Собеский одевался обычно в кавказскую одежду. О том, какой была мода в краю черкесов или в Грузии, он узнавал от специальных посланцев. Седла и конная упряжь тоже изготовлялись по черкесской или грузин-ской моде. И эти вопросы по сей день не разработаны в польской науке надлежащим образом.

В XVII в. сведения поляков о Кавказе были весьма скудными. Слишком большое расстояние отделяло Польшу от Кавказа, мало было людей, которые добирались до Кавказа по опасным дорогам и собственными глазами могли увидеть те края. Но они входили, несомненно, в круг интересов польского общества. Если бы мы попытались сделать сравнение, какой страной больше интересо­вались поляки в XVII в.- Грузией или же ближе расположенной Норвегией, Ирландией, то оказалось бы, что интерес к Грузии был гораздо сильнее.

Интересу Польши XVII в. к Кавказу, а особенно к Грузии, в значительной степени способствовала христианская средневековая легенда о далекой христианской стране «первосвященника Яна» (Иоанна). Несомненно, у этой легенды было два источника: сведения о несторианском влиянии в монгольских государствах, а также о христиан­ском государстве в Восточной Африке (Эфиопия). Однако в XVII в. особенно не задумывались над тем, где же расположено это мифическое государство первосвященника Яна. Ученые географы помещали его в Восточной Африке, но у обыкновенного поляка оно ассоциировалось скорее с Кавказом, где в то время действительно существовали грузинские христианские государства. Среди широких масс населения распространялись хаотические информации о Георгии как стране первосвященника Яна, иногда они приобретали форму путаных сведений о Георгии-стране смелого первосвященника Георгия, который в надлежащее время окажет помощь христианским странам, ведущим войну с мусульманами. Разумеется, изучение этих легенд и отдельных информаций, касающихся реликтов средневековых легенд о стране первосвященника Иоанна в Грузии, требует особых исследований в области исторической этнографии.

В различных учебниках и компендиях по географии, издаваемых в XVII в. на польском языке, приводились сведения о Кавказе, почерпнутые преимущественно из более компетентной итальянской и французской литературы. Немного побочных информаций о Кавказе да­вал английский дипломат Рико, много лет пребывавший в Турции; книга его об Османской империи в переводе на польский язык пользовалась в Польше популярностью.

Польские авторы описаний Турции и дневники дипло­матических посольств, посылаемых туда, дают сведения о Кавказе, услышанные преимущественно от армян, выполнявших обязанности переводчиков в польских посольствах. Однако эти сведения, иногда, безусловно, интересные, относились к вопросам второстепенной важности.

Значительно больше сведений о Кавказе, особенно о Грузии, приводит выдающийся польский ориенталист XVII в., заслуженный переводчик польской дипломатической службы второй четверти XVII в. Самуэль Отвиновский. Во время пребывания в Константинополе он встречался там с грузинскими послами, политическими эмигрантами, заложниками. Поэтому, сообщая о Турции, он дает много интересной информации, касавшейся истории и этнографии кавказских стран, а особенно Грузии.

В свою очередь, много сведений, касающихся главным образом городов и замков, расположенных на берегу Черного моря, приводит польский военный инженер Себастьян Адерс, который под видом купца проводил по поручению польских властей в 40-х годах военное распознание на этой территории в связи с планами войны с Турцией. К несчастью, весьма интересная, неопубликованная рукопись его сообщения погибла в 1944 г. вместе с другими рукописями, сожженными гитлеровскими оккупантами в Варшаве.

Можно назвать своего рода парадоксом тот факт, что информации о Кавказе в польской научной, политической и даже религиозной литературе в XVII в., когда политические и торговые отношения были довольно оживленными, имеют меньшую ценность, чем информации от XVI или позднейшего, XVIII в. Впрочем, столь обширная в позднейший период польская литература, касающаяся Кавказа, а особенно превосходные произведения поляков, пребывавших некоторое время на территории Кавказа, например Тадеуша Крусиньского и Михала Вечорковского, относятся хронологически уже к XVIII в.

Особым вопросом, который нельзя обойти, говоря о кавказско-польских отношениях в XVII в., является вопрос о кавказских эмигрантах, пребывавших в тот период на землях, входивших в состав тогдашнего Польского государства. Благодаря работам советских и польских историков (например, М. Закшевской-Дубасовой), довольно хорошо известна история армянских колоний в городах, расположенных на украинских и польских землях (например, в Замостье). Но, пожалуй, стоит добавить, что поиски следов армян в польских городах, расположенных дальше на север и на запад, например в Петркув-Трибунальском, показали, что они проникали в торговых целях дальше, чем считалось до сих пор. Однако в исследованиях, по­священных армянским колониям в украинских и польских городах, слишком односторонне уделяется внимание их торговой деятельности, а также довольно сложному самоуправлению армянских общин. Все еще мало исследованы роль армян в польской дипломатической службе XVII в., их культурная роль в жизни польского и украинского общества, влияние на ориентализацию художественного вкуса, пропагандирование кавказской моды и т. д.

Стоит также обратить внимание на довольно широкую в XVII в. военную эмиграцию из кавказских стран. Многочисленные войны, какие вела Речь Посполитая в этом столетии, вызывали постоянную потребность в профессиональных солдатах,, а еще более - в офицерских кадрах. В XVII в. на польской военной службе находилось много черкесов и других горцев Северного Кавказа, которых обычно тоже называли черкесами, пятигорцами, людьми с Бештау и т. д. Иногда даже целые черкесские отряды нанимались на польскую службу. Их заслуги были велики в борьбе с турками и татарами, и особенно со шведами. О влиянии черкесского военного искусства на польское может говорить то, например, что в литовском войске XVII в. были многочисленны так называемые части пятигорской кавалерии. Имелись также вооруженные, а частично и одетые на черкесский манер отряды, в которых служили главным образом поляки, белорусы, украинцы и литвины.

В XVII в. в польском войске можно было также встретить и грузин. Одни из них служили исключительно в армии, другие использовались и на дипломатической службе. Во второй четверти XVII в. на службе у крупного феодала Станислава Конецпольского находился отряд так называемых георгийцев. Это была личная охрана феодала. Грузины проявили особенно большое мужество в борьбе со шведами в 1626-1629 гг. Они принимали участие и в борьбе с татарами в 1644 г.

Среди грузин, пребывавших на территории Польши в XVII в., особенно выделялся талант-ливый офицер и дипломат, о котором уже говорилось, но подлинная фамилия которого неизвестна. В Польше он был известен под фамилией Гурджи или Гурдзицкий. Это весьма интересная личность.

Очень злую и, пожалуй, неправдивую характеристику дает этому военному и дипломату голландский путешественник Стрейс, встретившийся с ним в столице Персии. Гурдзицкий выкупил Стрейса из персид-ской неволи, но голландец не проявил по отношению к нему никакой благодарности, а, напротив, приписывал ему всяческие недостатки. В свете польских источников Гурдзицкий выглядит иначе. Вполне возможно, что он был в некоторой степени и авантюристом. Но в то же время это был исключительно одаренный и отважный человек, искусный дипломат, весьма привлекательный в обществе. Надо сказать, что благодаря работе совет-ского ученого Г. Е. Зедгинидзе о нем стало известно довольно много.

Богдан Гурдзицкий привлек в Польшу и своего брата, называемого иногда Иваном, а иногда Персидоном, который тоже сыграл определенную роль в польской военной службе, а затем в дипломатической. Он сражался с турками в ранге полковника под командованием короля Яна Собеского. Сын Богдана Гурдзицкого погиб как польский офицер в борьбе с татарами.

Другим грузином, отличившимся на польской военной службе, был полковник Захариашевич. Особенно он прославился во время шведского нашествия на Польшу в 50-х годах XVII в. За свои заслуги он был наделен большими земельными владениями. Погиб во время борьбы с татарами. Г. Грузинский, грузин по происхождению, был в Польше переводчиком с турецкого языка, которым он овладел в совершенстве во время двенадцатилетнего пребывания в неволе в Константинополе, а затем - будучи офицером кавалерии.

Наконец, особого внимания заслуживает превосходный кавалерийский офицер, проявлявший особенно большую активность в конце 50-х, в 60-е и в начале 80-х годов XVII в., Даниэль Тадеуш Баубонаубег. Определить его национальность довольно трудно, он называл себя то «георгийцем», то армянином, а иногда персом, что, пожалуй, указывало не на национальность, а на территорию, с которой он прибыл в Польшу. Можно предполагать, что в XVII в. на польской службе находилось несколько сот, а может, и более тысячи кавказцев.

Наконец, можно упомянуть о пребывании на территории Польши грузинских духовных лиц. Трудно сказать, действительно ли это были посланцы грузинского духовенства или же авантюристы, бежавшие из грузинских монастырей. В тридцатые годы XVII в. в Польшу прибыли два монаха, говорившие о себе, что они являются посланниками всего грузинского духовенства и просившие денежной помощи, обещая взамен подчинение грузинской церкви власти римского папы. Позже, в семидесятые годы, по польским монастырям разъезжал человек, называвший себя грузинским епископом. Он рассказывал о себе, что ему пришлось бежать из Грузии из-за своей симпатии к католичеству. По всей вероятности, это был все же обыкновенный авантюрист, бежавший из Грузии, где ему, возможно, грозила виселица за разные преступления.

Гораздо реже на Кавказе поселялись поляки. Преимущественно это были католические монахи, ведущие там свою деятельность. Иногда появлялся какой-нибудь авантюрист или беглец из турецкой неволи.

Несмотря на большое расстояние, отделявшее Кавказ от Польши, и весьма трудные условия сообщения между этими территориями в XVII в., имели место довольно частые политические, военные, экономические и культурные контакты. Ни для Польши, ни для кавказских государств они не имели решающего значения. Однако они заслуживают внимания.

Барановский Б. Публикуется по сборнику: Россия, Польша и Причерноморье в XV-XVIII вв. М., 1979.

Суффикс -ко

Суффикс -ко, представляющий первичную форму предыдущего (суф. -ск - Прим. С.Х.), встречается из славян-ских языков только в языках болгарском и русском, но, главным образом, в малорусском наречии. Русский язык и раньше уже имел родственные ему суффиксы, принявшие впоследствии различные сочетания: -ик-, -ск-, -ок-, -ук-, -як-, -к-, -ък-, -ьк-, но в форме -ко он появляется уже в историческое время. В древнерусском языке и в великорусском наречии суффикс этот служит для образования ласкательных имен: Василь-ко (Нест.), Владимирь-ко (Лет. пер. Сузд. XIII в.), Иваш-ко, Миш-ко, Гриш-ко, дедко, дедушко (в Угличе). В том же самом значении употребляется -ко и в болгар-ском языке: Петко (от Петра), Панко (от Степанова), Иванко (но та же форма Иванчо). Но, рядом с суфф. -ко, встречается в русском языке в словах азоваго склонения суффикс -ка: Васька, дядька (от дядя). Что же касается малорусского наречия, то суфф. -ко употребляется не только в ласкательных именах, как, напр., Левко, Манько (от Еммануила), но в Приднепровье и в особенности в Левобережной Малоpoccии - в патронимиках и происшедших из них прозвищах и фамильных именах, в соединении с суфф. ен(т): Шевчен-ко, Левчен-ко, Вдовычен-ко, Петрен-ко и т. д. Употребление суффикса -ко в этом последнем значении - несомненно более позднего происхождения.

Наличность суффикса -ко в малорусском наречии не единичное явление: в том же самом значении, как в малорусском, и в той же почти форме, но с тем только различием, что вместо язычно-небного к является язычно-велярный k, этот суффикс существует в обоих наречиях адыгского (черкесского) языка - чахском (кяхском) и кабардинском: Бато-ko, Балато-kо, Lокшо-kо, Хацо-kо, Псыбадыно-kо, Jeсano-ko. Совпадение суффикса в обоих этих языках не имело бы еще столь большого значения, если бы не то обстоятельство, что суффикс -ко в черкесском языке играет не только роль образующего окончания, как в языке русском, но сохранил свое самостоятельное значение: слово -ко означает сын; оно одинаково понятно каждому черкесу и как слово самостоятельное и как составная часть сложного слова. В этом случае может служить полной аналогией скандинавское -son, -sen (Svenson, Benedictsen), служащее и тем и другим: самостоятельным словом и суффиксом.

По моему мнению, между черкесским и русским, а в особенности южно-русским -ко существует историческая связь. Определить время появления этого суффикса в южно-русской ветви русского языка можно только приблизительно; он водворился в чуждой ему среде не раньше продолжительного соседства и исторических сношений малоруссов с адыгами, появлявшимися на исторической сцене под названием языгов, но также, вероятно, примыкавшими к иноплеменным завоевателям: гуннам, аварам, аланам, печенегам и другим. Адыги в разные времена приходили в соприкосновение с Южной Русью и оставили там след своего пребывания в виде географических названий на всем почти пространстве юга России и в особенности между p. Сеймом и Ворсклой, и, потому неудивительно, что это влияние могло отразиться и на языке. Появление в Левобережной Малороссии суффикса -ко во втором, но коренном его значении можно отнести ко времени водворения на этой территории пятигорских черкас, выведенных великим князем литовским Витовтом, в конце XIV века, и смешавшихся впоследствии с южно-русскими и тюрк-скими элементами. Это отразилось, между прочим, и на фонетике приднепровских говоров - на мягком и тождественном в обоих языках произношении гласного звука -ы из зубо-гортанного ряда: подрывати - зеытхын. Даже и произношение голосового язычно-зубного л в сочетании с ы очень близко подходит в приднепровских говорах к черкесскому л: блыстети- лыдын, а равно и произношении язычно-небного спиранта - г, общего всей Малороссии,- к такому же звуку в черкесском: гурт.

Если, с одной стороны, этот суффикс перешел к северо-восточным соседям адыгов - к русским, то с другой -он встречается и у их восточных соседей, а именно у грузин и аваров. Но в грузинском языке суффикс -ко имеет уменьшительное значение, как и в великорусском:швили-ко сынок, Дати-ко Давидка, гврити-ко голубок, Петри-ко Петрик, Датуни-ко; такое же значение он сохраняет и в аварском языке: ваца-ко братецъ, jаца-ко сестрица.

Л.Г.ЛОПАТИНСКИЙ. Суффиксы русского языка. Влияние кавказских языков на их образование. // Труды XII археологического съезда в Харькове. 1902 г. - Т. II. М., 1905 г. Фрагмент статьи.
Ctrl
Enter
Заметили ошЫбку
Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить (0)