И.Я. Куценко: "Еще раз о казаках - Историческое знание должно быть грамотным и ответственным"

К мнению С. Кара-Мурзы добавим: достойный ответ козловым из 1923 года дает, например, ректор Кубанского медицинского института, крупный патологоанатом, автор способа сохранения тела В. И. Ленина, профессор Н. Ф. Мельников-Разведенков. В своем интервью он заявил: «... Пролетарское студенчество прежде всего прямо поражает своей горячей жаждой серьезных и глубоких знаний. Все мы знаем трудные материальные условия нашего студенчества. И, несмотря на них, наперекор им оно с боевой энергией усваивает научные дисциплины. В этом отношении новое студенчество, несмотря на некоторые, вполне понятные в наших условиях проблемы общей подготовки, тем не менее стоит гораздо выше старого материально обеспеченного буржуазного студенчества. Затем отмечает новое студенчество, тот трудовой коллективизм и твердую товарищескую самодисциплину, которая объединяет его в одну тесную трудовую семью»1.

Новая массовая интеллигенция из рабочих и крестьян, конечно, отличалась от аристократически-буржуазной. Она не была начитана, как та, не обучалась с детства иностранным языкам, благородным манерам к бальным танцам. Но именно эта, коммунистическая, интеллигенция, сотрудничая с частью старой, перешедшей на сторону революции, успешно обеспечила осуществление невиданного в истории свершения - превращение в кратчайшие сроки СССР в могучую индустриально-аграрную державу, вынесла на своих плечах неимоверно тяжелую, смертельную схватку с фашизмом, а затем совершила подвиг восстановления разрушенной страны.

Признаемся: пример из книги С. Кара-Мурзы нами приведен преднамеренно. Дело в том, что в 2004 году в разговоре с историками Ратушняк с нотками ностальгических воспоминаний о монархическом прошлом высказал очередное «новое» умонастроение: по его словам, ликвидации неграмотности в России способствовала царская армия. Призываемые на службу неграмотные обучались в ней и таким образом повышали культурный уровень общества. Такое заявление может быть только итогом специального изучения. И армия, и производство (потребность в грамотных низовых работниках) каким-то образом стимулировали обучение части народа. Но это общее предположительное замечание. А историческая конкретика нуждается в документальной аргументации. В библиотеке Краснодарского госархива хранится тоненькая книжечка «Отчет о заграничной поездке для изучения постановки школьного дела в Германии учительницы 3-го женского училища В. Н. Чуевой 27 мая - 3 июля 1910 г.» (Екатеринодар, 1910). На ее 42-й странице читаем о предложении продлить срок обучения в одноклассных школах (тип наиболее массовой школы для простонародья в России), так как «при трехгодичном курсе у детей не могут прочно укрепиться приобретенные навыки, вследствие чего большинство окончивших начальную школу через несколько лет обнаруживают рецидив безграмотности. Во время наборов в армию это было отмечено во всех местах России».

Неграмотность - лишь одна из характеристик ужасающего состояния народных масс до революции, прозябавших в грязи не только бескультурья, но и дикости, суеверий, антисанитарии, социальных болезней. Так, накануне 1917 года оставались неграмотными свыше 40% кубанских казаков. Постоянная военная служба, пожизненная связь с ней поголовно грамотными их не сделали. Неграмотность сопровождалась тяжкими социальными недугами. Последний предреволюционный отчет наказного атамана о положении на Кубани, например, сообщал: в 1915 году в области родилось 135 074 младенца, из них умерло 85 278, более 63 процентов новорожденных! По числу больных на первом месте был сифилис - 10 314 человек. Врачей на население почти в 3,2 миллиона имелось всего 214 И это в одном из самых благополучных по материальному положению регионов страны. Для сравнения: в 1941 году в Краснодарском крае работало 2463 врача. Если в 1915-м 11 войсковых больниц и 27 приемных покоев могли принять только 890 больных, а 1744 казакам было «отказано в приеме в больницы и войсковые приемные покои за неимением свободных мест»1, то уже накануне Великой Отечественной войны, то есть через четверть века, край имел больницы на 13,2 тысячи человек, отказов нуждающимся в медицинской помощи просто не могло быть. К 1977 году Краснодарский край располагал числом больничных коек на 50,9 тысячи человек, в нем трудились 32,9 тысячи врачей, было 469 женских консультаций и детских клиник2, о которых до революции ничего не слышали. Помощь женщинам-рожени-цам тогда оказывали 106 повивальных бабок, которые официально числились на службе в войске253. Это при наличии на Кубани более двухсот густонаселенных станиц.

В давней России народ удерживался в состоянии дикости в значительной мере потому, что так диктовала логика угнетения. Кажется, Э. А. Баллеру принадлежит афоризм, который можно распространить на положение в Российской империи. Господствующие классы рассуждали примерно так: если моя лошадь будет знать столько же, сколько знаю я, то как я буду на ней ездить?

Историческая задача ликвидации неграмотности в нашей стране могла быть решена только социалистическим обществом. Царская армия на роль фактора культурного порядка явно не тянет. С первых шагов обучения грамоте оно имело подчеркнуто освободительный от старого мира богоспасаемой монархии характер. В самом первом советском букваре обучающиеся грамоте по слогам повторяли великое прозрение: «Мы не рабы. Рабы - немы!» Учить читать и писать приходилось одновременно с воспитанием у всего народа, прежде всего у его нижних, ранее беспощадно эксплуатируемых слоев привычек умываться с мылом, пользоваться зубной щеткой, не давать младенцам разжеванный матерями хлебный мякиш, завернутый в ситцевую тряпочку, иметь индивидуальное полотенце, следить за чистотой ногтей, есть не из одной миски. На это потребовались огромные, ныне забытые усилия. Так, население кубанских станиц стало впервые приобретать первые десятки зубных щеток и зубной порошок только к середине 30-х годов, что зафиксировано официальной отчетностью. Социализм был результатом не коварных происков Сталина, а итогом вдохновенного труда и борьбы миллионов. Построить новое общество неграмотный, темный, суеверный народ не мог, как не смог бы такой народ противостоять агрессии фашизма. Буржуазно-помещичьему же режиму отсталость народных масс больших помех не представляла. Верхи давно и привычно чувствовали себя очень комфортно на своих экономических и интеллектуальных высотах в океане народной нищеты и порожденного ею бескультурья. Сегодня тема о былых бедствиях масс не поднимается. Более того, распространяется бессовестная ложь о простодушных, веселых по праздникам мужичках, добреньких помещиках, предпринимателях-меценатах, кротком царе-батюшке, набожных казаках. Эту сусальную, навязываемую неправду опровергают многочисленные достоверные свидетельства, представленные именами Л. А. Блока, И. А. Бунина, В. Г. Короленко, А. И. Куприна, JI. Н. Толстого, И. Е. Репина, А. П. Чехова и многих других.

Таким образом, наши расхождения с Ратушняком и некоторыми преподавателями КубГУ касаются не только понимания сущности предреволюционного казачества. Их истоки гораздо глубже. Они - в самой общей, исходной оценке отечественной истории: царизма и его политики. Свое отношение к самодержавной государственности нами высказано определенно. У наших оппонентов оно иное. Группа Ратуш-няка выдвинула собственную, новую, как ей кажется, повествовательную схему. На самом деле она эпигонски повторяет содержательность дореволюционных монархических учебников по истории или книги Нечволодова «Сказание о русской земле», рассылавшейся на места царским министром народного просвещения J1. А. Кассо, известным крайне реакционными взглядами. В наиболее нам известном варианте домыслы кубанской разновидности вклада в современную фальсификацию истории озвучены более десяти лет назад на конференции, посвященной 130-летию окончания Кавказской войны, в коллективном докладе А. М. Авраменко, О. В. Матвеева, П. П. Матющенко, В. Н. Ратушняка. Мне пришлось вести с ними споры в 1993-1994 годах на страницах газет «Кубанские новости» (Краснодар), «Шапсугия» (Сочи), «Нарт» (Нальчик). Однако Ратушняк и другие продолжают развивать свою линию.

Спор может быть продуктивным лишь в том случае, когда стороны в состоянии слышать и понимать друг друга. Попытаемся разобраться с указанной позицией пообстоя-тельнее, отдавая себе отчет в том, что она играет заметную роль в формировании исторических взглядов большого числа специалистов-гуманитариев. Ведь именно в сфере исторического образования формируется специалист, которому в профессиональной деятельности предстоит учить новые поколения тому, как вникать в вечные российские вопросы: кто виноват? и что делать? - и отвечать на них.

Центральный, так сказать, гносеологический момент точки зрения университетских ученых ясен. Российские перестроечные реформы продиктовали необходимость принципиальных перемен в ориентациях всего фронта объяснений минувшего. Ведь нужно обосновать правомерность и целесообразность происходящих перемен. Историки дружно перешли от обслуживания КПСС и Советской власти на службу «демократическому» режиму. Правда, с разной степенью подобострастия и энтузиазма: от давно на Руси известной формулы «чего изволите?» до сдержанного одобрения реанимированных принципов старины. Неутихающие разоблачения советского времени - одно из главных, продолжаемых направлений. Господство КПСС лишается какого-либо позитивного смысла. Даже из истории Великой Отечественной войны полностью выхолащивается руководящая роль сталинской большевистской партии. Взамен нагнетается показ будто бы имевшего место значения церкви в войне, что будто бы может способствовать умиротворению в нашем обществе задним числом. То есть налицо грубейшая, как говорится, притянутая за уши фальсификация.

Другая грань извращения исторического знания связана с попытками формирования новой позитивности, иным, чем было совсем недавно, объяснением и прошлого, и вытекающего из него взгляда на социальную перспективу.

Причем последнее поддается нетрудному определению: оно опирается на общеизвестный код эволюции мировой истории и популярные демократические лозунги, что пока весьма туманно, как будущее вообще. А вот пройденные пути нуждаются в несравнимо более убедительном освоении: уж очень много трагического оказалось на их этапах.

Сегодня нередко примитивный идеологический прием применяется в СМИ: о советском времени говорится вскользь (о его лидерах-с критическим высокомерием) или так, что его как бы не было, с явным расчетом на то, что его следует как можно быстрее забыть. И налаживается мостик прямого продолжения российской истории дореволюционной новейшим, перестроечным, этапом. Социалистический же период, как историческую ошибку, нежелательный или Случайный промежуток, лучше не вспоминать.

Но в отличие от СМИ историк не может игнорировать советскую полосу жизни общества. И тут встает непростой вопрос: как именно, в деталях, объяснять историю России XX века, как преодолевать разрыв, образованный временем революционной борьбы, существования Советской власти, доказывать его незаконность, как вопреки ему и помимо его соединить с началом прошлого столетия современную обкорнанную реформами посткоммунистичсскую страну с новым витком неокапиталистического существования, создав ему рекламу лучшего, чем советский, периода? То, что оснований для расхваливания возвращения в рыночные пенаты пока нет, перестройщиков не смущает. Так же, как и то, что случайных, никчемных периодов в обществе и странах не бывает. Советское государство было детерминировано исторически объективно и прошло суровую апробацию испытаниями на жизнеспособность.

Каждый историк не может не задумываться над тем, как представлять героику деяний Петра I, А. В. Суворова, М. И. Кутузова, подвиги крейсера «Варяг», защитников Порт-Артура, солдат Брусиловского прорыва 1915 года с героикой Московского восстания 1905 года, восстания 2-го Урупс-кого казачьего полка, залпа крейсера «Аврора», мужества Красной XI Армии, «железного потока» Таманской армии, первой конной СМ. Буденного, штурма Перекопа, беззаветного труда героев советских пятилеток, всенародный порыв защитников СССР в годы Великой Отечественной войны на едином полотне истории страны. Да еще подвести все это многообразие под общий знаменатель - признание нынешнего этапа существования России логичным и, конечно, лучшим продолжением ее многовековой истории. Последнее может быть по-настоящему убедительным лишь при наличии главного аргумента - существенного улучшения жизни народа, возрастания возможностей государства, роста его авторитета. Демократический переворот получил несравнимо более весомое и значимое материально-техническое и культурно-образовательное наследие, чем большевики в 1917-1920 годах. Общество вправе ожидать, что нынешний «атакующий класс» - предприниматели-бизнесмены - обязан принести ему гораздо большее и быстрее, чем смогли сделать коммунисты. Если же этого не произойдет, то чего стоят ельцинско-путинские реформы, которые нас призывают углублять? На наш взгляд, одна из основных причин современного кризиса исторической науки как раз состоит в известном социальном регрессе, к сожалению, ставшем итогом произошедших в России перемен. Здесь зависимость прямая: чем хуже положение в стране, обществе, тем громче, истошнее обличения врагов установившегося режима, тем откровеннее извращения прошлого. Но реальную ситуацию не преодолеть даже самым мощным зарядом критического словоизвержения в адрес минувших десятилетий, аморализма их жертв. Пришло время показать на деле: было хуже, чем сегодня, стало лучше. Сбудется ли это?

Пока же, очевидно, историография не должна игнорировать центральные, классические точки своей опоры: сущность преобладающих и сопутствующих им экономических отношений в обществе на каждом этапе развития страны; положение масс, их материальный, правовой, культурный уровень, их реагирование на действия правящих верхов; содержательность конкретных российских государствен-ностей, функционирование их ветвей и институтов. Эти характеристики по-своему проявляются, например, в психологии, представлениях и всего общества, и его отдельных деятелей. В музее А. В. Суворова в Санкт-Петербурге по сей день среди личных вещей великого полководца демонстрируется томик «Соборного уложения» царя Алексея Михайловича в темно-красном переплете. Надпись под экспонатом гласит, что один из самых привлекательных героев кашей истории брал с собой эту книгу во все походы. Зачем ему потребовался кодекс российского крепостничества? Чтобы лучше ориентироваться при управлении солдатами из крепостных крестьян?