СОЦИАЛЬНЫЙ СТРОЙ УБЫХСКОГО ОБЩЕСТВА

СОЦИАЛЬНЫЙ СТРОЙ УБЫХСКОГО ОБЩЕСТВА
Культура
zara
Фото: Адыги.RU
06:13, 29 июль 2019
5 595
0
У убыхов, более чем у их соседей абазинских и адыгейских племен, действовали пережитки общинно-родового устройства. Они никогда не имели каких-либо властей, единственным политическим началом, объединявшим их в единое целое, была необходимость военного объединения для совершения грабительских набегов, а в период Кавказской войны и обороны от русских войск. В целом же это было анархическое общество, в котором, во-первых, каждый свободный человек имел право носить и употреблять оружие и во-вторых, лица одной фамилии несли общую ответственность за поведение каждого члена данной фамилии и были обязаны оказывать взаимную защиту и мстить за смерть и обиды родственников.
У убыхов, более чем у их соседей абазинских и адыгейских племен, действовали пережитки общинно-родового устройства. Они никогда не имели каких-либо властей, единственным политическим началом, объединявшим их в единое целое, была необходимость военного объединения для совершения грабительских набегов, а в период Кавказской войны и обороны от русских войск. В целом же это было анархическое общество, в котором, во-первых, каждый свободный человек имел право носить и употреблять оружие и во-вторых, лица одной фамилии несли общую ответственность за поведение каждого члена данной фамилии и были обязаны оказывать взаимную защиту и мстить за смерть и обиды родственников.

Беллем отмечалась у приморских убыхов и абазин своеобразная общественная организация, названная им «братством», в состав которого входило несколько родов, происходивших от общего корня и считавших себя кровными родственниками.

Описывая кровную месть у западнокавказских племен, Торнау свидетельствует, что мстить обязаны были даже самые дальние родственники убитого, а сила и значение рода зависели от числа кровомстителей, которых данный род может выставить.
Как и у соседних адыгейских и абхазо-абазинских племен, у убыхов «существовали обычаи экзогамии, трудовой взаимопомощи, большого уважения и почитания старших, умыкания невест, усыновления чужеродцев, аталычества»1.

Убыхские аулы были разбросаны по горам, на различных расстояниях друг от друга. Все аулы, расположенные в одной долине, составляли общину. Жители выбирали одного из своей среды, обыкновенно самого старого, для обсуждения незначительных споров, которые не стоило доводить до обсуждения на народных собраниях. Старшина этот в военное время становился обыкновенно и военным предводителем, и нередко случалось, что простой старшина подобного рода имел гораздо большее влияние, чем представители знатных семейств. Влияние старшины определялось количеством выдвинувших его аулов и зависело еще от личной храбрости и особенно от набожности должностного лица. Если это был хаджи, т.е. совершивший паломничество в Мекку, то влияние его было очень велико. Если в долине проживал известный дворянский род, то обыкновенно из такого рода выбирались наиболее храбрые и видные представители для управления военными и гражданскими делами, и в этом случае избирательная должность делалась почти наследственной. Так, у горных (истинных) убыхов военная и политическая власть из поколения в поколение сохранялась у представителей знаменитого дворянского рода Берзеков.

У сочинских приморских убыхов главенствовал род Аубла (Облагу), у убыхов Вардане - дворянский род Дзиаш (Дзейш).

Наиболее важные вопросы жизни горских общин решались на народных собраниях, на которые выбирались депутаты от всех населенных пунктов Убыхии, часто от отдельных больших фамилий и родовых союзов. При необходимости решения военных и политических вопросов приглашались зачастую представители соседних и дружественных убыхам в XIX веке абазинских и западноабхазских племен. Наиболее близкие и, в определенной степени, родственные отношения убыхи имели с джигетскими родовыми общинами и медовеевцами, а также с некоторыми абхазскими и шап-сугскими родами.

Народное собрание взрослых свободных мужчин считалось высшей властью убыхских общин. На народных собраниях решались вопросы войны и мира, избирались общинные старейшины, вершились судебные дела, принимались важные хозяйственные решения. Собрания обычно происходили в местах отправления культов (священные рощи и деревья).1

Фонвилль, наблюдавший жизнь убыхов общества Вар-дане и бывший военным консультантом у местного предводителя Измаила Баракая Дзиаша, приводит в своих записках красочное описание одного из убыхских народных собраний, состоявшегося во второй половине 1863 года в верховьях долины p. JIoo, на обширной поляне, с давних времен служившей местом проведения народных собраний, массовых торжеств и праздников.

«В одно прекрасное утро рабы Измаил-Бея привели к нам лошадей и мы отправились для присутствования на одном большом митинге, или народном собрании, на котором должно было обсуждаться положение дел края. После часа езды в горы, мы приехали на довольно обширное плато, на котором уже было собрано 500 или 600 черкесов. Со всех сторон подходили другие, и в самом непродолжительном времени всех собравшихся было около 4 тысяч человек. Горцы были в полном вооружении и верхами; затем, сойдя с лошадей и привязав их к деревьям, они образовали круг, в середине которого поместились начальники, сидя на соломенных связках. Водворилась тишина и заседание открылось. Первым говорил Измаил-Бей; речь его была довольно длинна; по окончании ее, ответив на несколько сделанных ему возражений, Измаил-Бей передает слово другому. Ораторы сменяются, собрание волнуется, поднимаются разные вопросы, возбуждаются споры. Нам уже приходит мысль, что прениям этим никогда не будет конца, как вдруг, как-бы по мановению жезла, снова восстанавливается мертвая тишина. Эта сцена повторяется несколько раз, и таким образом, в продолжение двух часов, мы были свидетелями, так сказать, натурального парламентаризма. Наконец, круг расстраивается, мы полагаем, что заседание окончено, но ни чуть не бывало, все взоры обращаются в одну сторону, на дерево, по которому один член вскарабкивается с необыкновенной поспешностью. Достигнув вершины, он умащивается там самым комфортабельным образом и начинает оттуда держать какую-то речь, которую, однако, все слушают с полным благоговением. Индивидуум этот, так высоко взгромоздившийся, объявил постановления собрания, и нам сказали потом, что решения собрания не могут быть действительны и законны без этого обряда. Решено было призвать всех убыхов к оружию в самый короткий срок. Каждый аул обязан выставить одного экипированного воина и кормить его в продолжение всей кампании1. Когда таким образом общественное дело было порешено, собрание приступило к разбору частных дел. Снова составился круг и скоро несколько дел были обсуждены; большая часть их касалась воровства. По выс-лушании показаний обвинявших, обвиняемых и свидетелей, собрание объявило свой приговор, а герольд отправился на дерево для утверждения этого приговора.

Эти митинги представляют собою единственную власть в стране, потому что начальники, хотя вообще и очень уважаемые, не имеют, однако, никаких прав. Все свободные черкесы, богатые и бедные, равноправны и одинаково подчиняются постановлениям и решениям народных собраний.»2

В завершающий период войны на Западном Кавказе (1860-1864 гг.), в условиях усилившегося напора русских войск и угрозы потери независимости, перед горцами встала задача создания межплеменного органа управления с целью координации военных действий разрозненных горских обществ. Так возник своеобразный черкесский или убыхс-кий парламент, в котором главенствующую роль играли убыхские военные предводители. Комплекс зданий убых-ского парламента (меджлиса) был воздвигнут в 1861 г. на левобережье приустьевой части долины р. Мамайки (Псахе).

В первой половине XIX века убыхи, как и причерноморские шапсуги и садзы-джигеты, еще не имели установившихся феодальных отношений. Хотя несомненно феодальная тенденция существовала, скрытая под покровом патриархальных родоплеменных отношений. В то же время и рабство в Убыхии в своем развитии не вышло за пределы патриархальных «домашних» форм. Для убыхов не было характерно закабаление; контингент рабов составлялся из захваченных или выменянных иноплеменников, работорговля на Черноморском побережье Кавказа, и особенно на убыхской территории, во все времена имела большое распространение. Но убыхи лишь частично занимались непосредственно эксплуатацией рабов в своем хозяйстве. Рабы в Убыхии были одним из основных экспортных товаров и необходимость постоянного пополнения «живого товара» была главной причиной беспрерывных убыхских воинских набегов на соседние и дальние племена, а в период российской экспансии на Кавказе и на русские военные укрепления на Черноморском берегу и казачьи станицы на Кубани и ее притоках.

По свидетельству Белля самый многочисленный убых-ский дворянский род Берзеков состоял из 400 знатных семейств, из которых каждое в отдельности имело от 5 до 20 рабов. В среднем на 10 свободных убыхов приходилось три раба, в то время как у абадзехов и шапсугов соответственно 2 и 1.

По сведениям Т. Лапинского, рабы у убыхов составляли почтя четвертую часть населения, у абадзехов - десятую, у шапсугов - едва двадцатую.

Убыхи, как и соседние с ними горские народы, отличали раба-мужчину от рабыни. Последняя именовалась «хьа-лайк», а первый «кадъера» (Белль), «аккеры» (Услар) или «гэрэ» (Дирр). Последнее название напоминает абазинский термин для крепостного - «грыуа» и абхазский «агыруа» с тем же значением. Убыхи не видели сколько-нибудь значительной разницы между домашним рабом и рабом, посаженным на землю, т.е. крепостным, и поэтому называли того и другого одинаково. Рабы использовались для домашних работ, в отношениях с хозяевами было много черт патриархальности. Богатство убыха определялось числом рабов-крепостных, в то время как в других местах его исчисляли количеством быков и баранов. Уровень развития рабства и крепостничества в Убыхии был крайне низок. Сообщая о рабах и крепостных в Убыхии середины XIX века, различные исследователи говорят, что большинство их было вооружено, нередко они вместе с владельцами принимали пищу за одним столом, продавать их можно было лишь с их согласия, иногда они имели право перехода к другому владельцу.1

Наиболее многочисленной группой населения Убыхии были свободные общинники - вагъышв (вагыш - у Дирра, вараши - у Бенедиктса), которые формально были свободны от каких-либо повинностей по отношению к господствовавшим слоям убыхского общества.

Однако военная племенная верхушка убыхов в определенной степени узурпировала власть и над «вольными» горскими общинами. При этом личная зависимость низших слоев от горской старшинской верхушки маскировалась обычаями и псевдородственными связями, выражаясь в форме натуральных приношений, «добровольных» взносов, «дарений» и других форм «родовой взаимопомощи».

Патриархально-общинные традиции у убыхов были еще очень велики и выражались в пережитках аграрного коммунизма (родовые пастбища), в сохранении в горских общинах родовых поселков, в существовании общинной администрации (старейшины), родового права и патриархальной морали. По утверждению А. Фадеева, «причина слабого развития феодальных тенденций заключалась в обилии неосвоенных земель и низкой плотности населения, с одной стороны, и в наличии широкой возможности военного грабежа на стороне - с другой»2.

Таким образом, применявшееся во многих источниках название «дворянство» для феодализирующейся убыхской племенной знати было условным.

Сформировавшаяся в результате разложения общин-но-родовых отношений и появления имущественного неравенства в убыхских общинах родоплеменная знать по-убыхски называлась куашхъа» (куошха - у Дирра, кош-ха — у Бенедиктса).

Куашхъа выделялись среди свободного населения знатностью своего происхождения и богатством. Односторонне используя старинный обычай трудовой взаимопомощи, они в определенной степени эксплуатировали свободных общинников. Куашхъа, возглавлявшие приморские общины, систематически получали подарки от купцов, что являлось своего рода обязательной пошлиной. Так, куашхъа общины Су-бешх (устье Шахе) оправдывали свое право на получение этой пошлины древним народным постановлением, которое предоставило им право собирать ввозную пошлину в память о геройском подвиге одного из предков субешхских куашхъа, легендарного Маго.1

По сложившейся традиции со времен Кавказской войны куашхъа в русской литературе именуются как старшины, редко дворяне. К наиболее родовитым куашхъа принадлежали убыхские фамилии: Облагу или Аубла (устье Сочи), Берзек (горная Убыхия и устье Шахе), Чизма или Чизмогуа (Псахе -Мамайка), Дзепш или Дзиаш (Вардане - JIoo), Десчен или Дишан (среднее течение Шахе - Бзыч), Хамыш (Хоста).

Постоянное стремление к обогащению развило у убых-ской верхушки энергичную экспансию по отношению к соседним племенам, заразив и значительную часть рядовых убыхов. Природный воинственный дух «истинных горцев» подкреплялся их уверенностью в ненаказуемости за грабительские набеги на соседние и дальние племена, так как убы-хи считали основную территорию своего обитания недоступной для врагов.

Замкнутость общественной жизни в горных ущельях Западного Кавказа, которого очень слабо коснулись великие переселения народов, греческая и римская экспансия, гуннское, хазарское и татаро-монгольское нашествия, сохранила у горских племен многие черты военно-демократи-ческого строя, а 300-летнее турецкое владычество на Черноморском побережье Кавказа даже способствовало одной из характерных черт этого строя, именно воинским набегам на соседние племена с целью захвата пленных и последующей продажи их в Турцию. Генуэзцы, обосновавшиеся на побережье в XIV и XV веках, также очень широко промышляли работорговлей.

Война и постоянная готовность к войне, постоянные походы с целью захвата пленных с последующей их продажей в Турцию приобрели характер доходного промысла и стали одной из основных функций этого народа. В постоянной боевой готовности было все способное носить оружие мужское население Убыхии; совершеннолетие мальчика-убыха определялось его способностью носить и пользоваться оружием. Основной задачей убыхских общин («братств») в воспитании подрастающего поколения была подготовка храброго и выносливого воина. Аналогичное явление Ш. Инал-ипа отмечает для соседних абхазских племен середины XIX века, когда во взглядах на героизм и честь господствовали военные понятия и считалось недостойным мужчины ходить без оружия, причем обезоружить человека было равносильно нанесению тягчайшего унижения и оскорбления. Набеги считались геройством. Храбрость и бесстрашие превозносились превыше всего.1

Торнау писал, что нельзя себе представить ясное понятие о жизни западнокавказских горцев, не познакомившись с подробностями их быта, окружающей природной обстановки и исторических условий их развития.

«С незапамятных времен в войне между собою, с монголами, потом с крымскими татарами и, наконец, с русскими, кавказские племена не имели ни времени, ни способов улучшить свое благосостояние, и не сделали никакого успеха в гражданском строительстве. Только в военном деле и в вооружении они продвигались вперед, а во всяком другом остановились на той ступени, на которой они находились при Страбоне, подробно описавшем их быт. Подобно всем горцам они сильно привязаны к месту, на котором родились, и любят свободу более жизни»2.

Этот социальный строй, названный Энгельсом военно-демократическим, на Кавказе был широко развит вплоть до середины XIX века у большинства северокавказских и особенно у западнокавказских горских племен. Но, судя по героическому нартскому эпосу (обнаруженному у всех западнокавказских племен, в том числе и у убыхов), большая часть которого посвящена прославлению военных походов, героизма и доблести, военно-демократический строй имел максимальный расцвет на Западном Кавказе в середине первого тысячелетия до н.э. (этим возрастом датируется древняя героическая часть нартского эпоса).

Хранителями и исполнителями героического народного эпоса являлись джегунако, профессиональные народные поэты, певцы и сказители. Они разъезжали по аулам, посещали народные празднества и торжества, выступали в воинские походы вместе с войском и при этом выделялись тем, что ездили на белых и серых конях. Никто не имел права стрелять в них, даже в самом кровопролитном сражении.

«У черкесов часто встречаются странствующие барды,-свидетельствует Ф.Ф. Торнау, - передающие песни, предания старины и импровизирующие стихи на новые происшествия. Усевшись в кунакской посреди круга слушателей, они начинают свой рифмованный рассказ довольно медленно, мерно ударяя черенком ножа в какую-нибудь звонкую вещь; потом такт ускоряется, голос усиливается, и тихий речитатив переходит в громкую песнь, увлекающую черкесов до безумного восторга.1

Героический нартский эпос, являющийся памятником устного творчества осетинского, адыгского и абхазского народов, несомненно имел благоприятную почву в убыхской среде. Возможно, что территория расселения воинственных убыхов была одним из основных центров формирования и бытования величественного нартского эпоса. Характерно, что при полевых исследованиях в 1954-1958 гг. в Турции среди тех, немногих убыхов (около 20 человек), которые еще пользовались разговорной убыхской речью, французскому ученому Жоржу Дюмези-лю, известному специалисту по убыхскому языку, удалось записать несколько убыхских нартских преданий, сопоставимых с соответствующими сказаниями адыгского нартского героического эпоса.

www.circas.ru
фото: afoto.info
Ctrl
Enter
Заметили ошЫбку
Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить (0)