ОСНОВЫ ХОЗЯЙСТВА В СОЧИНСКОМ ОКРУГЕ У АДЫГОВ

Весь восточный берег Черного моря и большая часть Батумского округа представляют из себя обширную пустыню с населением более редким, чем Сибирь. Природа здесь роскошна, как нигде в Европе, а климат, по мягкости, подобен климату Ривьеры.
…Но до последнего времени население побережья не прибавлялось, а скорее регрессировало, и колонии прозябали, а не процветали; ничтожная производительность земли, повсюду жалкая культура, уныние в сердцах, вечные вздохи о покинутой родине, бедность, болезни, невозможные дороги, отсутствие мостов, общий упадок и одичание, – вот что режет глаз на каждом шагу. А природа не дремлет: заросли день за днем хоронят былую культуру, и человек, вместо обычного торжества над природой, все ниже и ниже склоняет свою усталую голову перед могущественной соперницей. Она здесь царит безусловно, и человек живет нищим среди безумной роскоши и изобилия самой природы. В продолжение более чем четверти века испытаны всевозможные меры заселения, не мало денег и энергии ушло на бесплодные попытки, а все же дело не подвинулось.
В чем же здесь тайна?
Одни говорят, "администрация не сумела", но ведь та же администрация "сумела" на Северном Кавказе, в терской области и в далекой Сибири. Другие – исключительно приписывают все зло лихорадкам, – однако и с лихорадками кое-как сживаются оседлые жители Борчалинской низменности, левого берега Алазани и даже классической Ленкорани – жизнегубительницы. "Дурные дороги – вот корень зла!" – воскликнут многие, – но даже и при дурных дорогах найдется много местностей, живущих безбедно, имеющих нормальный прирост населения и если не вывозящих, то хотя бы выносящих кое-что на рынок от своего избытка.
Всегда ли было так безотрадно?
…Эти воины-орлы (горцы-адыги (черкесы). – Прим. ред.), столь одаренные от природы, не хотели побрататься с православным народом, и государственная необходимость смела их одним могучим порывом. Исчезли горцы, но вместе с ними исчезло их знание местных условий, их опытность, та народная мудрость, которая у беднейших народов составляет лучшее сокровище и которою не должен брезговать даже самый культурный европеец. Горцы прекрасно умели возделывать зерновые растения, всякого рода орехи, хурму, яблоки, груши, винную ягоду и, несмотря на закон, угощали европейцев прекрасным вином. На юго-востоке занимались они хлопком, особый вид лебеды служил им для добывания селитры, а душистый мед тысячами пудов шел за границу. Их защитные насаждения вдоль рек, живые изгороди, лесные опушки вокруг полей, древесные группы для затемнения, воздушные силосы из листьев и ветвей, – все вызывает одобрение агрономов. Веками выработанная система гигиенического режима для предупреждения от лихорадки, особенно выбор места для жилища, пользование водой, распределение работ по времени дня и по временам года в зависимости от вертикального профиля местности, – все пробуждает удивление среди гигиенистов. Их плуги и рала, их выносливые горские семена были замечательно приспособлены к местным условиям. Скотоводство велось в огромных размерах, и из молочных продуктов приготовлялся хороший и прочный сыр. По Пейсонелю, они били ежегодно до 500.000 баранов и продавали до 200.000 бурок. Масса тисового, пальмового и строевого леса грузилось на иностранные корабли. Еще в последней трети прошлого столетия (18 века. – Ред.), по Пейсонелю, общий вывоз товаров из Черкесии простирался, по тогдашним деньгам (считая только один таманский рынок и Каплу), до двух миллионов рублей. Из этого количества на долю одного восточного побережья приходилось около миллиона по нынешнему курсу.
Удалив из страны черкесов в силу общих государственных соображений (гуманная формулировка, не правда ли? – Ред.), мы взяли на себя тяжелый нравственный долг удовлетворить цивилизацию за утраченные силы и за погибшую культуру, которая копилась 3000 лет, а погибла в 30 лет под напором чудовищно-творческой силы природы, уже несдерживаемой опытной и сильной рукой аборигена. Шестьдесят лет употребила русская армия для того, чтобы ценою невероятных страданий, усилиями неслыханного героизма, завоевать нам эту страну. Сотни миллионов рублей затрачены, сотни тысяч жизней загублены, а теперь эту страну снова нужно брать с бою, как в то первобытное время, когда еще в ней не было человека. Как тогда, так и теперь, от горных ледников до самого моря, властно и громко звучит песня торжествующей природы, в конец заглушая жалкий трепет жалкой цивилизации. Бессильны здесь меч и огонь, и не спасут здесь никакие беспочвенные проекты, потому что погибли навсегда старые традиции, и почти без следа исчезла старая культура. Только наука, как отражение коллективной опытности всех времен и народов, только наука, дающая точное знакомство со всею совокупностью разнообразнейших условий этой многострадальной страны, может служить путеводной звездой при отыскании почетного исхода, достойного великого народа.
С культурным обладанием этого берега связаны наши крупнейшие политические задачи, залог будущего процветания промышленности целого государства, и вот где лежит благодарнейшая почва для самой плодотворной деятельности наших русских ученых и русских интеллигентных работников. С берегов Черного моря тысячу лет назад мы получили в дар важнейшие элементы высшей духовной культуры, и теперь, тысячу лет спустя, должны настойчиво пробить себе культурные пути к берегам того же Черного моря, в страну, которая в ближайшем будущем, при дружном единении русских ученых и русских пионеров, неминуемо должна сделаться значительным центром русской духовной мощи, огромным сосредоточением русской промышленности и богатейшим источником благосостояния русского народа.
…В виду совершенно исключительного характера страны, как в естественно-историческом, так и в экономическом отношении, здесь едва ли применимы обычные системы колонизации, выполнимые с успехом на равнинах и в странах с обширными, плоскими возвышенностями и удобными горными пастбищами. Русские поселенцы из степной черноземной полосы, привыкшие исключительно к зерновому хозяйству и излюбленной трехполке, задыхаются в здешних дебрях, где такая страшная дичь, что "негде и самовара поставить". Кочевники не могут довольствоваться сильно пересеченными и крутыми склонами гор, сплошь заросшими лесом со времени удаления черкесов, а расчистка для тех и других – дело недоступное.
Казачье население, тоже привыкшее к простору степей, к широкому приволью, неразрывно связанному с экстенсивной системой сельского хозяйства, едва ли, при наличных условиях, может справиться с окружающей природой; к тому же, казаки стремятся селиться большими станицами, а это в высокой степени затрудняет организацию выгодного общинного пользования землей. Наиболее удобные места занимаются самой станицей; остаются лишь небольшие площади удобной земли вокруг; урожая с них не хватает даже для прокормления. Дальние же долины, площадки и удобные склоны остаются неиспользованными, в том же первобытном состоянии, в каком их застали первые поселенцы.
Стремление занять под поселение непременно равнину находится в грубом противоречии с основными гигиеническими правилами, вследствие чего лихорадки свирепствуют решительно во всех станицах, расположенных в долинах и в близи устьев рек; в результате население непрерывно вымирает. Иногда бывают попытки у отдельных колонистов обезопасить себя от лихорадки расположением жилья на высоте 300 ф. и более, но, руководствуясь ложным расчетом, они селятся в затишье, нередко в котловинах, где воздух совершенно застаивается и лихорадочный миазм беспрепятственно накопляется. Кое-где неосмотрительно селятся хотя и на высоких местах, но зато против таких ущелий, откуда себе находят сток к морю миазмы, накопившиеся выше. Независимо от этого, все поселенцы, особенно русские и казаки, беспечно пьют сырую воду, ложатся спать на сырую землю, не соразмеряют, как бывало черкесы, своих работ в течение дня с суточным движением миазмов снизу вверх и сверху вниз, с их разжижением днем и сгущением по ночам и ранним утром. А когда приходит осень, то все, от мала до велика, неосторожно наедаются фруктами и овощами.