Альмир Абрегов: Индоарии и черкесы: на этногенетическом перекрестке
История
admin
Адольф Дирр в статье «Современные названия кавказских племен» писал, что «…труды Розена, Шифнера, Услара, Броссе, Лопатинского, Эркерта и других дают нам возможность перенести хаотическое многоязычие Кавказа из области сказки на почву положительных знаний. Страшная путаница, царившая в кавказской номенклатуре, немало содействовала образованию многочисленных лингвистических сказок; было известно громадное количество названий, но неизвестны народы, их носившие: многие народности не были известны под названием, которым они сами себя называли, а под тем или теми, которые давали им соседние народы» [1: 1]. Однако оптимизм А. Дирра, который вытекал из того, что появились солидные языковедческие работы, которые, как полагал он, должны были внести ясность в путаницу с кавказскими этнонимами, не оправдался. Спустя много лет, в 1928 г. в
Что нам говорят такие названия как АДЫГ, ЧЕРКЕС, АБАЗА, АБХАЗ, ШАПСУГ, АБАДЗЕХ, УБЫХ, НАТУХАЙ, ЕГЕРУКАЙ, САДЗ и другие? Такой же вопрос возникает и в отношении древних этнонимов античных времен: КОЛХИ, АБАЗГИ, САНИГИ, ГЕНИОХИ, КОРАКСЫ, ФТЕЙРОФАГИ, КОЛИКИ, КОЛЫ, ЗИХИ, АХЕИ, КАСОГИ, КАШАКИ, МЕОТЫ, ТОРЕТЫ, КЕРКЕТЫ, СИНДЫ, ДОСКИ и др.
Чтобы как-то пролить свет на эти проблемы, необходимо, на наш взгляд, установить логико-семантические, когнитивные и этимологические связи между: а) племенными названиями западно-кавказских народов: b) между самими кавказскими этническими названиями и древними этнонимами античных времен. Такой подход, даст возможность выяснить, в какой мере древние этнонимы античных времен отражали былую реальную этно-демографическую ситуацию на Западном Кавказе, где в особенности в XIX веке благодаря русским генералам, военным и разведчикам, как в «бермудском треугольнике» появлялись и исчезали названия местных этнических групп, пока не грянуло время великого исхода. На огромной территории, начиная от устья р. Кубани до р. Бзыби, очищенном от аборигенного населения, воцарилось оглушительное молчание, и искать следы исчезнувших народов, которые могли бы засвидетельствовать свое присутствие на этой земле, стало почти невозможным.
Исследователи прошлого, такие блистательные умы кавказоведения как П.К. Услар, А. Дирр, Н.Я. Марр, Ю. Мессарош, Ж. Дюмезиль, И.А. Джавахишвили, С.Н. Джанашия, Арн.С. Чикобава, К.В. Ломтатидзе, Г.В. Рогава и другие обращали пристальное внимание на названия народов Кавказа, и ими было предложено много интересных и остроумных идей. Но разночтения, которые наблюдались и наблюдаются по настоящее время у более поздних исследователей, подводят к мысли, что достигнутые результаты оказываются весьма не утешительными. Не имея ничего кроме топонимики и тех этнических названий, которые сохранились в разных письменных источниках на разных языках, современные исследователи вынуждены, по существу, заниматься умозрительными реконструкциями этнического облика этносов, ушедших в небытие.
Не случайно ученые, наши современники, представляющие различные научные дисциплины, постоянно возвращаются к этнонимам Западного Кавказа в надежде найти надежные этимологии. Есть еще одно обстоятельство, которое надо учитывать – фактор национального самосознания и желание исследователей, представляющих интересы тех или иных народов, утвердить свое место в истории интересующего нас региона, что вполне можно было бы оправдать при условии, что соблюдаются все каноны и требования этимологической науки. К сожалению, они не всегда учитываются, что приводит к появлению тенденциозных и порой политически окрашенных исследований.
Эти тенденции усилились в последнее время и получили свое развитие в недавних публикациях [3; 4; 5; 6].
В рамках данной работы мы были поставлены перед необходимостью вступать в полемику и оспаривать выводы, сделанные нашими предшественниками или современными авторами. При этом обнаружились какие-то общие черты, присущие им всем в методике и подходах, на мой взгляд, ставших препятствием для получения надежных этимологий этнонимов, которые могли бы пролить свет на этно-демографическую ситуацию в указанном регионе к ХIX веку, т.е. до депортации западно-кавказских народов и этнических групп в пределы Османской империи после окончания Русско-Кавказской войны в 1864 г.
В предлагаемой мной работе не будет подробных сведений по истории, этнографии или археологии упоминаемых народов. Для этого необходима другая работа. Я поставил своей целью сделать только лингвистический обзор и анализ этнонимов, принимая во внимание, что язык все же остается одним из главных этнических маркеров, хотя такие, наиболее важные археологические феномены как Майкопская и дольменная культуры будут нами привлекаться в качестве основополагающих экстра-лингвистическимх данных.
Для воссоздания этимологической картины этнонимики Западного Кавказа, на мой взгляд, необходимо выяснить: 1) как адыги, абхазы, картвелы (грузины, мегрелы и сваны) обозначали друг друга, поскольку эти народы занимали и продолжают занимать Восточное Причерноморье. В любом случае именно их названия (эндо- и экзо-этнонимы) были теми базовыми элементами, которые воспринимались и глоссировались древнегреческими и латинскими писателями. Они часто оказывались в фокусе внимания у более поздних авторов: путешественников, ученых, военных вплоть до ХIX века, благодаря усилиям которых эти этнонимы были введены в научный оборот; 2) необходимо установить архетипы этнонимов, чтобы избежать этимологических ловушек, подстерегающих и современных ученых. Искажения некоторых названий могли вкрасться в исследования, в особенности, при их транслитерации на европейские, в том числе и на русский, языки. Это вполне объяснимо, поскольку носители европейских языков в силу ограниченности их артикуляционной базы были лишены возможности передать все оттенки сложной системы звуков кавказских языков. Этого не избежали и известные ученые, имена которых отметил в своей статье А. Дирр, и многие названия народов были переданы ими не точно, что привело к цепи ошибок и заблуждений у более поздних авторов. Да и в настоящее время работы первопроходцев кавказского языкознания продолжают оказывать влияние на состояние умов современных ученых. Каждый исследователь, как правило, считает для себя обязательным делать ссылки на признанных авторитетов кавказоведения, предварительно представляя их как очевидцев или участников событий на Кавказе, и обладающих достоверной информацией, что отнюдь не вызывает возражений. Это приемлемо за исключением только тех случаев, когда названия народов передавались ими неточно.
Можно проиллюстрировать это положение следующим образом. Три автора, заслуживающие самого высокого доверия, Леонтий Люлье, Петр Услар и Джеймс Белл по-разному зафиксировали экзо-этноним, которым адыги и убыхи обозначали абхазов: АЗЕГА, АДЗЫГЪЭ, И АЗРА [azra]. Самый поверхностный взгляд уже позволяет обнаружить здесь большие разночтения, причем все три варианта оказываются неверными. Убыхи и адыги называли абхазов и абазин АЗГЪА/АЗГЪЭ [azγa] [7: 86; 8: 189; 9: 276; 10: 132]. Из трех вариантов, упомянутых выше, к оригинальному адыго-убыхскому АЗГЪЭ/АЗГЪА больше двух других тяготеет вариант Дж. Белла AZRA, в случае, если он передавал адыг./убых. ГЪ (γ) с помощью французского грассированного «картавого» звука, который обозначался графемой R. В этом случае, варианты Л. Люлье Азега и П. Услара Адзыгъэ не должны были привлекаться для этимологического анализа, поскольку таких этнонимов в природе вообще не существовало. Здесь речь идет не об отказе от того наследия, которое досталось нам от прежних эпох, а о критическом отношении к нему и об изменении концепции, в которой главная роль отводилась тем или иным авторам, часто выдвигавшим взаимоисключающие мнения и суждения.
Необходимо установить своего рода информационную иерархию, которую можно представить в виде концентрических окружностей, где: а) центральный круг должен быть отведен этнонимам, названиям самих кавказских народов, которые должны быть переданы без искажений и ошибок. В конце концов не так важно, что думали и писали о названиях наших народов античные писатели, путешественники, европейские и русские авторы, важно то, как воспринимали друг друга сами кавказские народы, как они называли друг друга, поскольку эти названия отражали их авто- и гетеро-стереотипы; 2) второй круг должны занять сообщения, исследования путешественников, ученых, военных, побывавших на Кавказе, и наблюдавших картину жизни и быта кавказцев до их выселения за пределы исторической родины. Их мнения и суждения можно рассматривать только в качестве свидетельств или экспертных оценок, которые часто вступают в противоречия друг с другом. Дело в том, что некоторые описания могут оказаться ошибочными, и в этом случае, при ссылках на эти свидетельства, необходимо одновременно проводить их ранжирование на предмет соответствия этих сообщений действительному положению вещей в этно-демографической ситуации на Западном Кавказе; 3) в третьем круге должны быть представлены исследования этнографов, лингвистов, историков, которые писали о народах Кавказа после их исхода; 4) и в последнем внешнем круге должны отражаться результаты исследований и выводы современных ученых, историков, этнологов, археологов.
Индоарии на Западном Кавказе
При изучении этнокультурной истории Западного Кавказа необходим учет еще одного важного фактора – древнеиндийского (resp. индоарийского), который никогда не привлекался исследователями прошлого и настоящего при этимологизации названий и самоназваний народов Западного Кавказа. Между тем, индоарии с незапамятных времен обитали на обеих покатостях Главного Кавказского хребта, в основном в его северо-западной части, и факты их присутствия в Северном Причерноморье, начиная от Северного Кавказа на востоке до Закарпатья, Дакии и Трансильвании на западе давно стали достоянием науки и своего рода хрестоматийными в научных исследованиях, несмотря на упорное сопротивление ученых-иранистов. Акад. В.Н. Топоров в предисловии к книге О.Н. Трубачева «Indoarica в Северном Причерноморье» заметил: «…теперь имеются все основания утверждать, что «причерноморский» индоарийский – уверенно и недвусмысленно заявляющая о себе реальность, и этого не отменяют отдельные случаи, которые вызывают сомнения, с которыми можно было бы поспорить или даже предложить новые варианты объяснения» [11: 5]. Индоарии упоминаются уже в античной литературе со времен Геродота, в большинстве текстов которого вместо синдов (Σινδοι) указаны инды (Ινδοι) [12: 110]. На связь синдов с древними индийцами указывают и античные авторы (синды-инды, Синдика-Индика, колхи суть индийские скифы др.), а также исследователи более поздних времен [13; 14; 15; 16; 17; 18; 11; 19; 20; 21; 22; 23; 24]. Благодаря усилиям этих ученых стало возможным выделение индоариев из скифского ареала, который раньше трактовался сугубо как иранский.
Индоарии были таким же «кавказским» народом, как и другие народы Кавказа, независимо от того, что индоарийский язык не имел генетических связей с кавказскими языками. В связи с этим заслуживает внимания определение времени появления индоариев на Западном Кавказе и территории, которую они там занимали. Согласно Т.В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс. Иванову «следы арийских племен и соответствующих названий обнаруживаются в районе Северного Причерноморья в области Кубани, а также и в Прикаспии. К числу таких слов арийского происхождения, более архаичных, чем позднейшие иранские формы (выделено мной. – А.А.), относят название реки Sindes и племени Σινδοι, Σινδοι (в античных источниках, ср. др.-инд. Sindhu- “река Инд”; “Индия”), реки Кубань (Cuphis, Κουφις, ср. др.-инд. Kubha “река Кабул” в “Ригведе”) [20: II: 917].
Ученые делают вывод, что «распад индоиранской общности следует отнести к периоду не позднее конца IV тысячелетия до н.э., поскольку можно установить, что индо-арийцы, начиная примерно с рубежа IV и III тысячелетий до начала I тысячелетия до н.э., не имели контактов с восточно-иранскими племенами» (выделено мной. – А.А.) [20: II: 917]. Т.В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс. Иванов считают, что «этот вывод, сделанный на археологических данных прекрасно согласуется с излагаемой картиной независимых миграций разных индоиранских племен (индоарийцев, митаннийских арийцев, кафиров, иранцев) начиная с IV тысячелетия до н.э. Именно в этот период одна ветвь индоарийцев могла проникнуть, очевидно, через Кавказ в северокавказские степи» (выделено мной. – А.А.) [20: II: 917].
Здесь, по-видимому, речь идет и о тех индоариях, которые позднее предстали в сообщениях античных авторов под названиями Синдов, Меотов, Дандариев, Керкетов, Торетов (на Кубани), Тавров (в Крыму) и др. Если индоарии мигрировали в Прикубанье и вообще на Западный Кавказ на рубеже IV-III тысячелетии до н.э., а проточеркесы (кашки/каски) и протоабхазы (абешла), согласно клинописям Тиглатпаласара I, находились еще в Восточной Анатолии до II тысячелетия до н.э., то вопрос – кого в таком случае можно считать первонасельниками Западного Кавказа – отпадает сам по себе, приоритет здесь все-таки должен быть отдан индоариям. Этот тезис находит подтверждение в современных работах археологов, в которых обращается внимание на то, что, «если время появления севернокавказцев на Северном Кавказе пока точно не определено, как неизвестны и археологические памятники, имеющие несомненную севернокавказскую атрибуцию, то археологические памятники III-II тыс. до н.э. на Северном Кавказе, имеющие достоверную индоевропейскую атрибуцию (выделено мной. – А.А.) известны» [24: 3].
Далее автор делает в определенной степени радикальный вывод: «Поскольку этническая характеристика более ранних эпох, чем III тыс. до н.э. на Северном Кавказе не может быть установлена, то правомерно считать индоевропейцев коренным населением Северного Кавказа, проживающим непрерывно в регионе, начиная с III тыс. до н.э. вплоть до современности» [24: 3]. Пути миграции индоариев после распада индоиранского единства в Передней Азии проходили, согласно Т.В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс. Иванову, вдоль черноморского побережья Кавказа в сторону Прикубанья и северокавказских степей. В этом случае причастность проточеркесов и протоабхазов к созданию знаменитой Майкопской культуры эпохи ранней бронзы (IV-III тысячелетие до н.э.) и к Дольменной культуре (III-II тысячелетие до н.э.) придется поставить под сомнение.
Чувствуя уязвимость теории западно-кавказской (в основном абхазо-адыгской) этнической принадлежности этих двух культурных феноменов, авторы, изучающие этногенез черкесов и абхазов, пытаются примирить две версии появления этих народов на Западном Кавказе: миграционную и автохтонную, которые, по сути дела, являются взаимоисключающими при определении прародины предков абхазо-адыгов: сторонники первой рассматривают их в качестве пришельцев, мигрантов из восточной части Малой Азии, а сторонники второй настаивают на том, что Северо-Западный Кавказ был их прародиной. С одной стороны, генетические связи адыгов и абхазов с хаттами, а абхазо-адыгских языков с хаттским языком в настоящее время считаются доказанными (Иванов и др.), с чем надо согласиться. С другой стороны, кашки (каски) – предки черкесов и абешла – протоабхазы также локализуются в северо-восточной Анатолии на территории, которая примыкала к стране Хатти. Это обстоятельство свидетельствует в пользу того, что проточеркесы и прото-абхазы все же мигрировали на Западный Кавказ, где они неизбежно должны были прийти в соприкосновение с местным населением. В дискуссию оказались вовлеченными известные ученые, представители разных научных дисциплин: историки, этнографы лингвисты, археологи.
Несмотря на это, кавказоведы не пришли к общему мнению и, как компромисс, появилась третья версия – автохтонно-миграционная. Ее приверженцы, с одной стороны, не хотят терять из виду этногенетические связи с хаттами, кашками (касками) и абешла, что указывает на то, что предки адыгов и абхазов мигрировали из Северо-Восточной Анатолии. С другой стороны, непреодолимым остается большой соблазн, во что бы то ни стало удержать связь со знаменитой Майкопской культурой эпохи ранней бронзы (IV-III тысячелетия до н.э.) и престижной дольменной культурой. Это доказывается не очень внятным утверждением, что проточеркесы и протоабхазы на Западном Кавказе взаимодействовали с родственными им же племенами – автохтонным населением на этой территории. Однако наука не располагает данными, которые позволили бы установить этнический облик этого безымянного автохтонного населения, которое, согласно кавказоведам (в основном абхазоведам и адыговедам), находилось в каких-то родственных отношениях с древними адыгами и абхазами (кашками и абешлайцами). Но кроме общих замечаний, что родственные адыгам и абхазам племена, еще до прихода из Передней Азии кашков и абешла, создали Майкопскую и Дольменную культуры на Северо-Западном Кавказе, что должно было косвенно подтвердить причастность адыгов и абхазов к созданию Майкопской культуры эпохи ранней бронзы (IV-III тысячелетия до н.э.) и дольменной культуры (III-II тысячелетия до н.э.), других данных у нас нет. Ничего неизвестно о языке или об этнографических фактах жизнедеятельности этих «родственных» племен, а при отсутствии этих двух важнейших этнических маркеров вряд ли можно составить мнение о каких-то взаимоотношениях, тем более, об их генетических связях с малоазийскими кашками и абешла.
Необходимо отметить, что в исследованиях по этногенезу черкесов и абхазов факты пребывания индоариев в этом регионе не привлекались. Но в последнее время появились первые сообщения об индоариях как участниках этногенетического процесса в этом регионе в статьях известного адыгского ученого Б.Х. Бгажнокова и абхазского лингвиста Б.Г. Джонуа. Б.Х. Бгажноков считает, что «традиции, связанные с разведением лошадей и всаднической культурой еще плохо исследованы, и особенно с сравнительном плане, в связи с различными этапами древнейшей истории народов Юго-Восточной Европы, Кавказа, Передней Азии. Между тем, нельзя исключать, что еще в период первых тесных контактов с индоевропейцами, на рубеже III-II тыс. до н.э., была выведена адыгская порода лошадей» (выделено мной. – А.А.) [25: 16]. Очевидно речь шла не просто об индоевропейцах, а о вполне конкретном народе – индоариях, которые проникли на Северный Кавказ, в Прикубанье, как указывалось выше (Гамкрелидзе и Иванов) в IV-III тыс. до н.э. Впрочем Б.Х. Бгажноков уточняет это: «можно утверждать, что еще во времена первых тесных контактов черкесов с племенами Юго-Восточной Европы у адыгов наметились контуры социальной организации, в которой особая роль отводилась культу коня и всадничеству. Видимо, тогда, уже сформировалось также особое сословие профессиональных воинов-наездников – уорков, закрепивших благодаря такому названию свое индоарийское происхождение и особое место в иерархии адыгского общества» [26: 19]. Эти соображения Б.Х. Бгажнокова находят свое подтверждение наличием некоторых индоарийских лексем, которые отложились в черкесском языке. Термин УЭРКЪ «дворянин», «представитель военного сословия» оказывается этимологически связанным с санск. VRKA со значениями «волк» и «кшатрий» (древнеиндийская военная каста) (Vrka a wolf, RV (L. also ‘a dog; a jackal; a crow; an owl; a thief; a Ksatriya)) [27: 1472].
Вторым термином, который подтверждает мысль Б.Х. Бгажнокова о связи традиций коневодства у черкесов с индоариями является название знаменитой породы лошадей ШАГДИЙ, которое не объясняется из ресурсов черкесского языка и этимологически связан с санскритским SAGDHI, который в свою очередь является проиводным от SAK [impv. Sagdhi] to be strong or powerful, be able to or capable of or competent for – ‘быть сильным, мощным, быть в состоянии или способным к чему-либо’ [27: 1525]. Слово SAGDHI упоминает сербский лингвист Момир Никич, который включил этот термин в круг слов SAKTI, ‘power, ability, strength, might, effort, energy, capability; sakta,, saktam, “able, competent for, equal to, as well as saknoti, asakat, sagdhi (выделено мной. – А.А.) [23: part 2: 102].
Б.Г. Джонуа, сторонник миграционной теории проточеркесов и протоабхазов (кашков и абешла) на Западный Кавказ достаточно отчетливо сформулировал тезис о миграции касков и апешла/абешла на Западный Кавказ: «…более вероятным представляется, что упоминаемые в Передней Азии абешла/апешлайцы и каски, покинув свои земли, скорее всего, в конце VIII в. из-за постоянных набегов ассирийцев двинулись в сторону Кавказа. Вслед за абхазо-адыгами двинулись картвелы. Теснимые последними абхазо-адыгские племена постепенно продвигались на запад, оставляя за собой топонимику, которую перенимали картвелы, благодаря чему она и сохранилась на территории современной Грузии. Учитывая современное расположение абхазо-адыгских народов, можно предположить, что впереди шли адыги (кашки), за ними шли абхазо-абазины (абешла). …На данной территории абхазо-адыги застали два разных по своей культуре народа. В восточной части – носителей очамчирской культуры, в западной же части современной Абхазии – носителей дольменной культуры. Данные племена были вытеснены, а возможно, и ассимилированы» [28: 118-119]. Далее автор делает важный вывод: «Существующее в абхазской историографии предположение о распространении в Передней Азии и на территории Закавказья родственных абхазо-адыгских племен ничем не обосновано» [29].
Подробный анализ всех трех версий содержится в трудах известных кавказоведов: абхазского историка и этнографа Ш.Д. Инал-ипа [30] и адыгского ученого Р.Ж. Бетрозова [31]. Они рассматривали их как концепции, которые последовательно сменяли друг друга по мере становления развития этносов. Значимость исследований авторов заключается, прежде всего, в том, что ими был привлечен обширный круг источников и литературы в разных областях науки: лингвистики, истории, этнографии, археологии и антропологии. И в то же время в этих трудах просматривается тенденция к отказу от миграционно-автохтонной концепции и утверждению автохтонной. [28: 118–119].
Современные исследования о пребывании индоариев на Западном Кавказе дают нам возможность привлечь вклад древних индийцев как в лексику западно-кавказских народов, так и в топонимику, этнонимику Западного Кавказа. Их совместное проживание на одной территории и контакты в течение многих веков не могли не повлиять на этногенетические процессы, протекавшие в древней Черкессии. То, что в лексике адыгского языка отложился значительный индоарийский («санскритский») пласт, насчитывающий, по нашим наблюдениям, около 200 лексем, уже «apriori» позволяет сделать определенные этногенетические выводы.
Первым ученым, обратившим внимание на древнеиндийскую лексику в адыгском, был Шаукат Муфти Хавжоко, этнический черкес из Иордании. В Мюнхене была издана его книга на немецком языке «Die Sprachwissenschaft des Tscherkessischen», в которой он изложил свою версию этногенеза черкесов, согласно которой адыги говорили на древнеиндийском языке, и в подтверждение этого приводил около 40 индоарийских лексических единиц в черкесском языке. Такой вывод показался слишком радикальным советским лингвистам, которые, не отрицая заимствования некоторых индоарийских слов в кавказских языках (resp. абхазо-адыгских), выразили свое несогласие с точкой зрения Шауката Муфти [31]. Древнеиндийским заимствованиям в абхазо-адыгских языках была посвящена совместная статья Б.Г. Джонуа и Г.А. Климова «К индоаризмам в языках Северо-Западного Кавказа» [32] и вышеупомянутая статья Б. Джонуа [28].
АДЫГИ и АБАЗА: кто они?
Леонтий Люлье, проживший много лет среди черкесов, свободно владевший адыгским языком (он автор русско-черкесского словаря), хорошо знавший их быт, традиции и обычаи, оставил после себя статьи, которые были и остаются востребованными для кавказоведов вплоть до наших дней. Они выгодно отличаются от многих других подобных работ тем, что Л. Люлье вникал в такие подробности в жизни и в быту черкесов, которые остались незамеченными его современниками. И все же при всей своей добросовестности он не смог избежать заблуждений и противоречий при изложении некоторых вопросов этногенеза адыгов (черкесов). Они обозначены мной как загадки Люлье, которые ставили его и других исследователей в тупик, и он сам не смог объяснить их природу или происхождение. При этом необходимо иметь в виду, что Л. Люлье прожил много лет, в основном, среди черкесов Западного Кавказа, обитавших на южном склоне Главного Кавказского хребта, включая дефиле вдоль черкесского побережья Черного моря от устья Кубани до Абхазии. Это были адыгские субэтносы, известные в истории как натухайцы (у Люлье – натухажцы. – А.А.), шапсуги, абадзехи и убыхи. Последних Люлье вначале причислял к черкесам, а затем под влиянием Шёгрена отказался от этой идеи.
Индоарийско-черкесские этимологии
Этнонимы
Абаза
Особого внимания, на мой взгляд, заслуживает проблема названия Абаза, этническое содержание и природа происхождения которого остаются необъясненными до настоящего времени. С того времени прошло более 70 лет, и за этот период было опубликовано много статей и монографий, но проблема остается открытой, и есть какая-то неудовлетворенность достигнутыми результатами. Это, прежде всего, связано с неудачами в установлении надежной, прозрачной этимологии этого интересного этнонима, что подогревает интерес к этой проблеме у представителей разных направлений в науке: историков, лингвистов, этнологов, которые время от времени возвращаются вообще к этим нерешенным вопросам.
В статье «Общий взгляд на страны, занимаемые горскими народами: Черкесами (Адиге), Абхазцами (Азега) и другими смежными с ними» Люлье писал: «В отношении разделения тех племен на черкесские (Адиге) и абхазские (Азега), следует заметить, что Кабардинцы и другие адигские племена, сохранившие феодальное управление, называют Абадзехов, Шапсугов и Натухажцев общим именем Абадзе-чиль (в кабардинском это название звучит немного по-другому – Абазэ-жылэ. – А.А.), что значит: абазинские народы; всех же Закубанцев, исключая Бесленеевцев – Кiях (так у Люлье. – А.А.), т.е. низовые жители (выделено мной. – А.А.). Абадзехи же, Шапсуги и Натухажцы называют все племена, сохранившие феодальное управление, включая в то число и Кабардинцев: Адиге-чиль, т.е. Адигские народы» [33: 183]. В другом месте Люлье поясняет: «Некоторые из племен, именующихся Адиге, оспаривают это наименование (Адиге. – А.А.), хотя оно, впрочем, сделалось общим для всех Черкес. Настоящими Адигами признают: Кабардинцев, Бесленеевцев, Темиргойцев, Хатюкайцев и Хейгаков; другие же племена, управляемые также феодально, как-то: Бзедугов (бжедугов. – А.А.), Мохошевцев и Жанеевцев называют иногда Абадзе. Я старался узнать причину такого различия, но не мог получить удовлетворительного объяснения» [33: 184-185]. И далее Люлье делает очень интересную и очень важную, на мой взгляд, оговорку: «Разве это приписать тому, что первые из поясненных племен, по-видимому, на южном склоне гор никогда не жили, тогда как последние (Бжедуги, Жанеевцы и Мохоши. – А.А.) занимали некогда различные пункты морского прибрежья» (выделено мной. – А.А.) [33: 185]. Недоумение Люлье можно понять. С одной стороны, те племена, которых называли Абадзе (Натухажцы, Шапсуги и Абадзехи) были, безусловно, Адыгами и называли себя Адигэ и, по признанию Люлье, говорили на адыгском (черкесском) языке, и диалектные отличия здесь не играли большой роли. Генерал Н.Ф. Дубровин, служивший на Кавказе, писал: «откуда бы ни произошло название черкес, оно стало, однако, у нас гораздо популярнейшим и более употребительным, чем слово адиге (курсив Дубровина. – А.А.), служащее выражением одинаковости происхождения и одноплемённости многих отдельных поколений черкесского народа, которые не отличаются друг от друга ни языком, ни нравами и обычаями» (выделено мной. – А.А.) [34: 147-148].
Разделение черкесов на Адиге и Абаза отмечено и в «Истории Хоперского полка»: «…за Кубанью и Кумой обитали более воинственные народы нежели ногайцы; это были закубанские черкесы и кабардинцы, самые опасные враги и соседи казаков. Черкесы называли себя адыге и абадзе (каб. абаза. – А.А.); к первым принадлежали бесленеевцы, обитавшие на Б. Лабе и Тегенях; из владельцев их известны князья Кануковы и Шалоховы. Темиргоевцы и егерукаевцы жили на нижней Лабе; у темиргоевцев замечателен был род князей Балотоковых. Махошевцы – на левом берегу Лабы выше Темиргоя; владетельный князь Богарсук. Гатюкаевцы (хатукайцы. – А.А.) – на Лабе и Белой. Бжедухи – по рр. Псекупсу и Пшишу. Беглые кабардинцы, издавна поселились по долинам обоих Зеленчуков и в верховьях Урупа. Народ этот – выходцы из Кабарды, прежде жили на плоскости Кумы и Баксана, а в 1804 году покинули свои равнины и перешли за Кубань. К абадзе принадлежали: абадзехи, жившие по обоим берегам реки р. Белой между Лабой и Пшишем; шапсуги, натухайцы и убыхи жили на запад от предыдущих» [35: 51-52]. Сообщения Л. Люлье и В. Толстова почти идентичны, за исключением того, что Л. Люлье причислял к Абаза бжедугов, махошевцев и жанэ (курсив мой. – А.А.), и примечательно то, что В. Толстов не включает абазин в число племен Абадзе (Абаза).
Нельзя сказать, что исследователи, ссылавшиеся на работу Люлье, не проявляли большого интереса к его замечаниям и не пытались вникнуть в них. Благодаря Л. Люлье во многих работах кавказоведов утвердилась традиция разделения адыгов на «аристократические» и «демократические» племена. Здесь возникает несколько вопросов: 1) почему Адыги, обитавшие на северной покатости Главного Кавказского хребта, разделявшего единое этническое тело адыгского народа на две части – южную и северную, называли своих соплеменников, тех же Адыгов Абадзе-чиль (каб. Абазэ-жылэ)?; 2) так и осталось не разъясненным, почему Люлье перевел выражение Абадзэ-чиль как «абазинские народы», хотя он был хорошо осведомлен о том, что приморские или южные Адыги, называя себя Абадзе (каб. Абаза), не вкладывали вопреки Люлье этническое содержание «абазинские народы»; 3) из текста Люлье явствует, что абадзами/абазами их называли кабардинцы и «другие адигские племена сохранившие феодальное управление». Вопросы не простые, но важные, поскольку сообщение Люлье тоже послужило позднее для некоторых ученых поводом к распространению мнения о том, что такие адыгские субэтносы как Натухайцы, Шапсуги, Абадзехи, Бжедуги, Жане, Мохоши были по своему происхождению абазинами которые перешли на адыгскую речь (Лавров) [36: 36]. Возможно, что одной из причин этого стало то, что переводы Люлье комплексов «Адигэ-чиль» и «Абадзэ-чиль» как «Адигские» или «Абазинские» народы оказались не такими безупречными. Адыгское слово чылэ имеет два основных значения: 1. аул, село; люди, живущие в селе [37: 467]. Аналогичным образом, каб. жылэ означает 1. село; 2. население села [38: 175]. Как видим, адыги не употребляли слово чылэ/жылэ в значении народ. Это понятие передавалось в адыгских языках словом лъэпкъ [37: 295; 38: 497]. Во-вторых, нельзя считать корректным перевод комплекса «Абадзе-чиль» как абазинские народы. В отношении абазин в источниках и литературе не употреблялось выражение абазинские народы, а абазинский народ, абазины или абазинцы. В-третьих, адыги, называя Натухайцев, Шапсугов и Абадзехов Абадзэ/Абазэ, не вкладывали в это название значения абазинский или абазины. Такое этническое содержание придал этому термину уже сам Л. Люлье, который, по его собственным словам, так и не смог понять причину такого различия. Это был его собственный этногенетический вывод, во многом повлиявший на взгляды целых поколений ученых. Возможно эти погрешности, допущенные Л. Люлье, можно было бы объяснить отсутствием у его информаторов, точных сведений о таких тонкостях адыгского языка.
Известный кавказовед Л.И. Лавров отреагировал на эту загадку Люлье следующим образом: «Мы стоим перед странным явлением – значительная часть черкесских племен (а именно: шапсуги, натухаджи, абадзехи, гуае, жаны, бжедуги и махоши) среди самих черкесов долгое время не признавались черкесскими, а именовались абазинами. К абазинам же причисляли народ убыхов, говоривший на особом языке» (выделено мной. – А.А.). [36: 36]. Хотя Л.И. Лавров в своих этногенетических выводах, вероятно, учитывал, в том числе и статьи Люлье, его взгляды на проблему Абаза отличаются от выводов его предшественника. У Люлье нет указаний на то, что шапсуги, натухайцы, абадзехи и другие племена «среди самих черкесов не признавались черкесскими, а именовались абазинами» (как пишет Лавров) (выделено мной. – А.А.). Принадлежность Шапсугов, Абадзехов и Натухайцев к черкесским (адыгским) племенам не подвергалась сомнению другими черкесскими племенами, которые называли их не абазинами, а Абадзэ/Абазэ, а это все-таки разные вещи. Из этого вытекает мысль, что необходимо проявлять осторожность, прежде чем ставить знак равенства между терминами абазин и абаза. Складывается впечатление, что Л.И. Лавров не допускал мысли, что под названием Абазэ могли скрываться не только абазины и не в первую очередь абазины, а несколько больших адыгских субэтносов, которые составляли значительную часть всего черкесского (адыгского) мира.
Поляк, полковник Теофил Лапинский, принимавший активное участие в войне черкесов за свободу и независимость в XIX веке, находился в Черкессии несколько лет (с февраля 1857 по 1860 гг.) и имел возможность наблюдать за жизнью и бытом адыгов (черкесов). В 1863 году в г. Гамбурге была опубликована его замечательная книга в двух томах: «Die Bergvölker des Kaukasus und ihr Freiheitskampf gegen die Russen». Для нас в данном контексте важны замечания Т. Лапинского относительно применения этнонимов Абаза и Адига на Западном Кавказе, и они стоят того, чтобы присмотреться к ним самым внимательным образом. Я посчитал необходимым привести здесь некоторые пассажи из книги в оригинале с моим переводом, потому что некоторые историки, обильно цитирующие труд Т. Лапинского, при интерпретации этнического содержания этнонима Абаза, допустили ряд неточностей, которые иногда доходят до курьезов.
1. „In dem vorliegenden Werke findet der Leser nur eine ausführliche Schielderung des unabhängigenVolkes der Abasa oder wie man sie in Europa nennt, Tscherkessen (здесь и далее выделено мной. – А.А.), welches längs der Ostküste des Schwarzen Meeres auf einer Landesfläche von ungefähr 2000 Quadratmeilen wohnt, und eine Population von mehr als anderthalb Millionen ausmacht“ [39: VI]. Перевод: «В предлагаемой работе читатель найдет лишь подробное описание независимого народа Абаза или, как называют их в Европе, Черкесов, который обитает на территории приблизительно в 2000 квадратных миль вдоль восточного побережья Черного моря, а население насчитывает более 1.5 миллиона человек».
2. „Die im Kampfe begriffenen Völker, gegen welche die Russische Armee in diesem Augenblicke mit aller operiert, und über welche der Leser in diesem Werke den möglich genauen Aufschluß findet. Dies sind die nördliche Abasa oder Adighe, die man fälschlich in Europa und in der Türkei Tscherkessen benennt.“ [39: 16]. Перевод: «Народы, вовлеченные в войну, против которых в данный момент (книга была написана и опубликована в 1863 г., спустя три года после капитуляции Шамиля и прекращения военных действий на Северо-Восточном Кавказе в 1859 г. – А.А.) русская армия во всю мощь проводит военные операции. Это северные Абаза или Адыги, которых в Европе и Турции ошибочно именуют Черкесами».
3. „Ich komme zur Beschreibung des unabhängigen Theiles von Abasien, des Landes der Adighe. Die natürlichen Grenzen des Landes sind: im Westen das Schwarze Meer, im Norden und Osten der Fluß Kuban, im Süden der kleine Fluß Bsyb. Die zwischen diesen Grenzen liegende Landesküste mag etwas über 1000 Quadratmeilen betragen. Längs der Küste des Schwarzen Meeres von Anapa bis Pitzunda ist das Land gebirgig“ [39: 37]. Перевод: «Я перехожу к описанию независимой части Абазии, страны Адыгов. Естественными границами страны являются: на западе Черное море, на севере и востоке река Кубань, на юге маленькая река Бзыбь. Расположенное в пределах этих границ побережье страны может охватывать свыше 1000 квадратных миль. Вдоль побережья Чёрного моря от Анапы до Пицунды страна гориста».
4. „Sie (Абазы. – А.А.) nennen sich auch Adighe und halten sich eben so wie alle Abasen, für ein und dasselbe Volk mit den in der europäischen Türkei lebenden Arnauten oder Albanesen, von denen sie auch als Brüder betrachtet werden“. Перевод: «Они (Абазы. – А.А.) называют себя также Адиге и, как все Абазы рассматривают себя единым народом вместе с арнаутами или албанцами, живущими в европейской Турции, которых они считают своими братьями».
5. „Der Name Adighe, den die nördlichen Abasa zum Unterschiede von den südlichen sich beilegen, ist ihrer Aussage nach aus den Wörtern adi oder ade (dann oder später) ge (sein oder herkommen) zusammengesetzt, und bedeutet später Gekommene oder spätere Einwanderer.“ [39: 69]. Перевод: «Название Адиге, которым северные Абазы именуют себя, чтобы отличать себя от южных (здесь Лапинский имеет в виду абхазов. – А.А.), согласно их объяснениям состоит из двух слов ади или адэ (потом или позже) и ге (быть или приходить) и означает прибывшие позже или поздние пришельцы».
6. Привлекает внимание упоминание Т. Лапинским в разных частях книги двух названий страны – Абаза и Адыге – как синонимов, обозначающих именно страну Адыгов. Если на стр. 37 он пишет о независимой части Абазии страны Адыгов (des unabhängigen Theiles von Abasien, des Lahdes der Adighe), то через две страницы он называет ее Adighe-Land: „Das Klima des Adighe-Landes ist mit dem des mittleren Europa`s zu vergleichen doch herrscht ein großer Unterschied der Temperatur zwischen den gebirgigen und den flachen Landestheilen“ [39: 39]. Перевод: «Климат Адыге-ланда (страны Адыгов. – А.А.) сравним с климатом срединной Европы и все же здесь наблюдается большой перепад температур в горной и равнинной частях страны».
Из цитируемых частей книги видно, что Абазией Т. Лапинский называл все побережье Северо-Западного Кавказа вместе с Абхазией Абаза, а затем выделял из нее независимую часть – страну Адыгов. Надо учесть и то обстоятельство, что Т. Лапинский в течение трех лет жил среди натухаевцев, шапсугов, абадзехов и убыхов, тех адыгов, которых называли Абадзэ/Абазэ. Этим можно объяснить, почему он предпочитал называть их так же – Абаза, иногда северные Абаза (die nördliche Abaza), но при этом, как бы желая в будущем предостеречь историков от возможных ошибок, счел необходимым в разных местах своей книги дать пояснения, что речь у него шла об адыгах. Однако, не придав значения пояснениям Т. Лапинского, абхазский историк С. Лакоба заменил этноним абаза терминами «абхазы, абхазский». Так, в главе VI «Истории Абхазии» он пишет: «В Лондон полковник Лапинский прибыл в конце 1862 г. во главе Абхазской депутации (sic!). Депутацию принял премьер-министр Англии лорд Пальмерстон. С краткой речью перед ним выступил Лапинский. «Абхазцы представляют собой, в настоящую минуту, единственное племя, -- сказал он, -- которое продолжает оказывать на Кавказе могущественное сопротивление России (выделено мной. – А.А.). Но и оно изнемогло под тяжестью неравной борьбы и продержится в таких условиях много-много еще три года, а потом пойдет неизбежно по следам других племен кавказских: двинется в Турцию. Европе необходимо, в видах ослабления северного колосса и занятия его армий на юге, когда с противоположной стороны заносится также серьезный удар, – поддержать доблестных абхазцев, упредить их бегство из родного гнезда и тем спасти, может быть всех тамошних горцев… Пальмерстон отказал в какой-либо помощи… Абхазская депутация отплыла от берегов Англии ни с чем» [40: 177-179].
Из этого цитированного отрывка книги Т. Лапинского видно, что автор, употребляя этноним Абаза, имел в виду не «абхазцев», а адыгов (черкесов): натухайцев, шапсугов, абадзехов и убыхов, которых, согласно сложившейся в адыгской среде традиции, как это было отмечено выше у Л. Люлье, называли Абаза. Т. Лапинский не был в Абхазии, находившейся под управлением княжеской семьи Чачба (Шервашидзе), и входившей с 1810 г. в состав Российской империи, и никак не смог бы возглавить «абхазскую депутацию» в Англию.
Абазинский историк Б. Джемакулова излагает весьма своеобразную «абазинскую» версию этнического содержания этнонима Abaza (Adighe), которым посвящен двухтомник Т. Лапинского.
Очевидно под влиянием тюркско-иранских этимологий этнонима черкес, Лапинский избегал употребления этого этнонима в отношении адыгов, считая это ошибочным.
Не вдаваясь в подробную дискуссию, считаю необходимым обратить внимание на несколько препятствий, идущих вразрез с положениями Л.И. Лаврова об абазинском происхождении упомянутых выше адыгских субэтносов, которые он так и не преодолел. Во-первых, согласно Л.И. Лаврову, на территории, занимаемой Натухайцами, Шапсугами, Абадзехами, Бжедугами, Жане, Махошами, (от устья Кубани до Бзыби. – А.А.), не происходило смены населения, просто абазины-аборигены этих мест перешли на адыгскую речь. С точки зрения лингвистики это не корректно, можно говорить об ассимиляции или абсорбции абазин в адыгской среде. Во-вторых, Абадзехи, Шапсуги, Натухайцы и Убыхи вместе с Бжедугами, Жанэ, Махошами составляли в XIX в. около 80 процентов всего адыгского народонаселения Кавказа, и утверждение, что такой мощный «абазинский» этнический массив мог перейти на чужую речь или подвергнуться ассимиляции остается недоказанным. В-третьих, Абадзехи, Шапсуги, Натухайцы, Бжедуги говорят на разных диалектах, которые имеют свои особенности и отличия, и как возникли эти диалекты остается непонятным. Л.И. Лавров не удосужился дать этимологию этнонима Абаза, как впрочем и названий адыгских субэтносов – Натухайцы, Шапсуги, Абадзехи, не объяснил мотивацию их возникновения, и какое отношение эти этнонимы имели к абазинам. И, наконец, если такая масса абазинского народа «перешла» на чужой язык, то в адыгском, в обязательном порядке, должны были сохраниться следы абазинской субстратной лексики. Но, ни в шапсугском, ни в абадзехском, да и в других адыгских диалектах их нет, как нет даже заимствований из абазинского языка.
Традиция называть Адыгов, обитавших на южной покатости Главного Кавказского хребта, АБАДЗЕ/АБАЗЭ, на наш взгляд, уходит корнями в далекое прошлое и ни в коей мере не связана с миграцией этнической группы абхазов на Северный Кавказ в конце ХIV – начале ХVII века, получивших название АБАЗЭ от Кабардинцев. В этом случае возникает вопрос: каким был общеадыгский архетип этнонима Абадзе/Абазэ? Фонетические процессы, проходившие в адыгских языках, показывают, что в западно-адыгских диалектах конечный «з» в термине Абазэ подвергся аффрикатизации, т.е. «з» перешло в «дз». Аналогичные примеры наблюдаются в других заимствованных словах: бэдзэрs [c] [44].
Вначале название Абаза относилось сугубо к Адыгам, обитавшим на черкесском побережье Черного моря, и позднее было распространено на современных абазин. Вопреки Л. Лаврову, Абадзехи, Шапсуги и Натухаевцы не являлись абазинами, которые якобы перешли на адыгскую речь, как и неприемлемо утверждение М.С. Тхайцухова о том, что абазины уже назывались или называли себя Абаза еще до переселения их на Северный Кавказ [45: 78. Цит по: 5: 144]. Этноним не обнаруживает ни надежных этимологий, ни следов в абазинском и в абхазском языках. В первом он появился под влиянием кабардинского языка, а во втором он вообще не употреблялся. Этноним avasg-/αβασγ-/αβασχ-, упоминаемый в древнегреческой и римской литературе, не имеет прямых этимологических связей с названием Абаза, он имеет к нему опосредованное отношение.
Адыги
Адыги, обитающие на северной покатости хребта, в внутриадыгской этнической дихотомии – Адиге-чиль/Абадзэ-чиль, согласно логике, должны оказаться «верхними, северными жителями», что подтверждается ниже.
Поиски названия Адыгэ в индоарийском (санскритском), привели нас к сложному слову *Adhiga (Adhi+ga), где Adhi- выступает в качестве префикса в глаголах и именах существительных, а также в качестве наречия и выражает значения «наверх, наверху», как предлог – «над», «свыше», «выше» [27: 31]. Вторая часть -ga имеет следующие лексические значения: going, moving, staying, being, abiding, relating to or standing in connection with – «идущий», «двигающийся», «стоящий», «находящийся», «обитающий», относящийся или имеющий отношение к…» [27: 502], а все слово *adhiga означает «идущий наверх», «находящийся, обитающий наверху». Таким образом, дихотомия: древн.-инд. Adhigа-Avas и, соответственно, адыг. Адигэ-Абазэ оказываются понятиями, выражающими противоположные направления: «верх-низ», «верхние-нижние». Как и в случае с Абаза, как названия страны, название Адыге вначале выступало в такой же роли, т.е. в значении «страна Адыге». Что касается непосредственно самого этнонима Адыг, то он, безусловно, имел отношение к названию страны. Но искать здесь непосредственную связь с названием страны было бы упрощением, хотя для этого вроде бы есть все необходимые условия: в адыгских языках названия стран и единичного представителя этноса полностью совпадают, т.е. не требуется дополнительной аффиксации для их образования. Например, къэбэртай «кабардинец», Къэбэртай «Кабарда», шапсыгъ «шапсуг», Шапсыгъ «Шапсугия», бжъэдыгъу «бжедуг», Бжъэдыгъу «Бжедугия» и т.д. С формальной точки зрения нет никаких препятствий для установления прямой этимологической связи между названием страны «Адыгэ» и этнонимом «Адыгэ», однако синхронно существующая видоизмененная форма АДЫХЭ/АДИХЭ требует соответствующего объяснения. Чтобы подступиться к решению этой проблемы необходимо рассмотреть вторую загадку Люлье.
Оппозиция «Адига/Абаза», о которой говорилось выше, скорее всего, являлась асимметричной. В ней название Абаза играло подчиненную роль, выполняя функции второго, локального названия, поскольку субэтносы, которые входили в эту группу, продолжали также называть себя адыгами. Это одна сторона вопроса. С другой стороны, эти два названия у Люлье имели отличия, обусловленные, по всей видимости, какими-то социальными факторами: «Кабардинцы и другие адигские племена, сохранившие феодальное управление (здесь и дальше курсив мой. – А.А.), называют Абадзехов, Шапсугов и Натухажцев общим именем Абадзэ-чиль… Абадзехи же, Шапсуги и Натухажцы называют все племена, сохранившие феодальное управление, включая в то число и Кабардинцев: Адиге-чиль, то есть Адигские народы» [33: 183]. Название «Адыге», в комплексе Адыге-чиль у Люлье неизбежно ассоциируется здесь с «феодальным управлением», иначе трудно объяснить такое настойчивое повторение одной и той же мысли в одном предложении. Складывается впечатление, что «Адыги» не только занимали «верхнее» положение в географическом отношении, но также представлялись какой-то верхней стратой в социальном строе адыгского сообщества, и это смутно просматривается в сообщении Люлье.
Кроме того, в обыденном сознании западных и восточных адыгов (кабардинцев) долгое время сохранялось и сохраняется и в настоящее время соперничество в негласном споре, кто же является «настоящими» адыгами. Западные адыги, в том числе натухайцы, абадзехи, шапсуги и убыхи, считали себя таковыми, утверждая, что восточные адыги – это просто кабардинцы. Кабардинцы в свою очередь признавали себя адыгами, а в отношении своих западных сородичей оставляли название КIахэ (в старом произношении – КI’ахэ), т.е. «нижние или низовые», который употребляется и в настоящее время. Такое соперничество за честь называться Адигэ свидетельствовало о том, что этноним в прошлом имел какой-то высокий, престижный статус, в течение веков сохранявшийся в памяти народа. Со временем его семантика стала постепенно подвергаться эрозии по причине изношенности самого термина. При этом нельзя упускать из виду, что термин Адыгэ/Адига всегда сопровождал и сопровождает в качестве определения многие имена, обозначающие понятия, ставшие своего рода брендами всего адыгского мира, как, например, Адыгагъэ, Адыгэ Хабзэ, АдыгэлI, Адыгэ бзылъфыгъ, Адыгэш, Адыгэ шъуаш (фашэ), Адыгэ Iанэ, Адыгэ паIу, Адыгэ къам(э), Адыгэ сэшхуэ, что подчеркивает и усиливает качественные характеристики тех или иных понятий или предметов, что косвенно указывает на то, что название Адыгэ несло в себе черты высокого, престижного статуса, о котором было сказано выше. Это сохранилось не только в композитах, хотя в изолированном состоянии термин Адыгэ к настоящему времени лишился каких-либо позитивных, негативных или других оттенков значений, за исключением того, что он указывает на этническую принадлежность индивидуума. Некоторые исследователи склоняются к тому, чтобы считать термин Адига соционимом. В литературе (генерал И.Т. Беляев, этнограф и писатель Н.А. Александров) сохранились упоминания о том, что этот этноним означал благородный, с чем можно отчасти согласиться с учетом того, что он конвертировался в этноним. Вот почему без реконструкции семантики трудно установить, что же скрывалось за этим загадочным этнонимом. Этимологические неудачи многих авторов, скорее всего, можно объяснить этим.
Привлечение других вариантов АДИХЭ/АДЕХЭ, которые часто упоминаются у разных авторов, в том числе и у русских, параллельно, с получившим большее распространение, вариантом АДИГЭ, побуждает к тому, чтобы посмотреть на эту проблему с несколько другой стороны.
Сопоставление обоих вариантов Адигэ – Адихэ [adiga/adiχa] само по себе не вносит ясности. Первое предположение, которое напрашивается, это то, что могла произойти замена средненёбного (велярного) звонкого «г» на, аналогичный по месту образования, глухой звук «х» в русском языке. Однако в самих черкесских диалектах синхронно с Адыгэ употреблялся вариант Адыхэ/Адихэ [46: 58; 47: 124-125], но переход «г» в «х», или наоборот, не зафиксирован в исторической фонетике адыгских языков, поэтому трудно определить какой же из этих двух названий является архетипом.
Н
аши поиски привели к древ.-инд. (resp. санскритскому) ADHIKA как вероятному архетипу варианта АДЫХЭ. Adhika в санскрите употребляется с такими лексическими значениями как: surpassing (in number or quantity or quality), superior, abundant, excellent и др.: «превосходный, превосходящий (числом, количеством или качеством)», «лучший, высокого качества, недосягаемый, высший, старший», «обильный, изобилующий, богатый (чем-либо)», «отличный, превосходный» [48: 20]. В других санскритских словарях слово Adhika дается еще со значениями exceeding, stronger, highst, chief: «превосходящий», «сильней», «самый высший», «главный» [49: 14-15].
Такой кластер позитивных значений слова и близкое звуковое материальное сходство слов Adhika и Адыхэ/Адыгэ подводит к пониманию возможной этимологической связи между двумя терминами, который способствовал восприятию высокого статуса этнонима Адыхэ/Адыгэ. Фонетические изменения, которым подверглось при заимствовании древ.-инд. слово можно проследить следующим образом: Adhika>Adihka>Adikha (метатеза)>Адихэ, где произошел переход комплекса -kh-, который не мог просуществовать в таком виде, в велярный адыгский Х. В дальнейшем имела место контаминация на собственно черкесской почве рассматриваемого слова с термином Adhiga «находящиеся, обитающие наверху», чем и завершилось образование современного самоназванием черкесов – Адига. Этому немало способствовало то, что мотивация самоназвания народа в определенной степени должна нести в себе позитивное, престижное значение, природа которого уходит корнями в оппозицию «мы» – «они», являвшейся причиной отчуждения «своих» от «чужих». То, что некоторые самоназвания народов мотивированы понятиями человек, люди свидетельствует о том, что эти обозначения они соотносили только с собой, а не с другими народами, язык и обычаи которых они не понимали, которые были не совсем людьми, от которых всегда можно было ожидать неприятностей. Их называли «немцами», то есть немыми, «рабами», «не внятно говорящими людьми». Не случайно древние греки и римляне для обозначения других народов, не вписывавшихся в греко-римскую ойкумену, применяли название варвары – ‘не внятно говорящие люди’.
Литература:
1. Дирр А. Современные названия кавказских племен // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. – Вып. 40. – Тифлис, 1909. – С. 1-28.
2. Генко А.Н. О языке убыхов // Известия Академии наук СССР. – М., 1928. – С. 227-242.
3. Джигетский сборник. – № 1. – М., 2012.
4. Сивер А. Шапсуги: Этническая история и идентификация. – Нальчик, 2002.
5. Сивер А. Этнонимы «Адыги» и «Абазы» на пространстве Северо-Западного Кавказа во II-XVIII вв. // Теория и практика общественного развития. 2014. – Вып. 20. – С. 143-146.
6. Скаков А. Шапсуги Западного Каказа в начале ХХI века. // Россия и новые государства Евразии. – 2015. – № 1. – С. 57-68.
7. Vogt H. Diccionary de la langue Oubykh. – Oslo, 1963.
8. Meszaros J. von. Die Pächy-Sprache. – Chicago, 1934.
9. Нэгъуцу Ю.-С. IэсатIир (Адыгэм итхыд) // Псалъ, № 2(5). – Мыекъуапэ, 2005. С. 276-282.
10. Chirikba V.A. Common West Caucasian. – Leiden, 1996.
11. Трубачев О.Н. Indoarica в Северном Причерноморье. – М., 1999.
12. Новичихин А.М. Об этногенезе синдов // Древняя и средневековая культура адыгов. Материалы международной научно-практической конференции (Нальчик 16-20 октября 2013 г.). – Нальчик, 2014. – С. 110-121.
13. Услар П.К. Древнейшие сказания о Кавказе // Сборник сведений о кавказских горцах. – Вып. 10. – Тифлис, 1881.
14. Ritter K. Die Vorhalle Europäischer Völkergeschichten vor Herodotus, um den Kaukasus und an den Gestaden des Pontus. – Berlin, 1820.
15. Kretschmer P. Inder am Kuban. – Wien, 1944.
16. Трубачев О.Н. О синдах и их языке // Вопросы языкознания. – 1976. – № 4. – С. 39-64.
17. Трубачев О.Н. Лингвистическая периферия древнейшего славянства. Индоарийцы в Северном Причерноморье // Вопросы языкознания. – 1977. – № 6. – С. 13-30.
18. Трубачев О.Н. К прародине ариев (По поводу выхода книги: Ю.А. Шилов. Прародина ариев. История, обряды и мифы. – Киев, 1995) // Вопросы языкознания. – 1996. – № 3. – С. 3-13.
19. Шилов Ю.А. Прародина ариев. История, обряды и мифы. – Киев, 1995.
20. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. – Т. I-II. – Тбилиси, 1984.
21. Тернавский Н.А. Индоевропейские изоглоссы в топонимике Кавказа // Лавровский сборник. Материалы ХХХIV и XXXV Среднеазиатско-Кавказских чтений 2010-2011 гг.: Этнология, история, археология, культурология. – СПб, 2011. – С. 15-18.
22. Babaev C. Ways of Indo-Aryan Migrations [Электронный ресурс] // https://tied.verbix.com/archive/article17.html
23. Nikic M. Scythians: Sсientific Genocide // Узданица. НОВА СЕРИJA. Part. 1. – пролеhe 2008. – год V. – бр. 1; Part. 2. – jeceн 2008. – год V. – бр. 2; Part. 3. – пролеhe 2009. – год VI. – бр. 1; Part. 4. – новембар 2009. – год VI. – бр. 2.
24. Николаева Н.А. Индоарии на Северном Кавказе (III тыс.) // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «История и политические науки». – 2007. – № 1. – С. 3-26.
25. Бгажноков Б.Х. Ключевые вопросы древнейшей истории адыгов // Очерки древней и средневековой истории адыгов. – Нальчик, 2016. – С. 7-19.
26. Бгажноков Б.Х. О роли миграций в этногенезе адыгов // Древняя и средневековая культура адыгов. Материалы международной научно-практической конференции (Нальчик 16-20 октября 2013 г.). – Нальчик, 2014. – С. 11-29.
27. Monier-Williams M. A Sanskrit English Dictionary. – Varanasi: Indica Books, 2008.
28. Джонуа Б.Г. Indoarica в Абхазии // Абхазоведение. История. Археология. Этнология. – Вып.1. – Сухум, 2000. – С. 110-125.
29. Инал-ипа Ш.Д. Вопросы этнокультурной истории абхазов. – 2-е изд. – Сухум, 2011.
30. Бетрозов Р.Ж. Адыги: становление и развитие этноса. – Нальчик, 1998.
31. Шагиров А.К., Дзидзария О.П. К проблеме индоарийских (праиндийских) лексических заимствований в северокавказских языках // Вопросы языкознания. – 1985. – № 1. – С. 58-62.
32. Джонуа Б.Г., Климов Г.А. К индоаризмам в языках Северо-Западного Кавказа // Известия Академии наук СССР. Серия лит. и яз. – 1985. – Т. 44. – № 2. – С. 153-157.
33. Люлье Л. Общий взгляд на страны, занимаемые горскими народами: Черкесами (Адиге), Абхазцами (Азега) и другими смежными с ними // Записки Кавказского отдела императорского Русского географического общества. – Кн. IV. – 1857. – С. 173-193.
34. Дубровин Н.Ф. Черкесы (Адиге) // Военный сборник. – 1870. – № 3. – С. 121-185.
35. Толстов В. История Хоперского полка Кубанского казачьего войска. 1696-1896: В 2-х частях / Под ред. генерал-майора Потто. – Часть 1. – Тифлис, 1900.
36. Лавров Л.И. «Обезы» русских летописей // Лавров Л.И. Избранные труды по культуре абазин, адыгов, карачаевцев, балкарцев. – Нальчик, 2009. – С. 33-42.
37. Толковый словарь адыгейского языка / Сост. А.А. Хатанов, З.И. Керашева. – 2-е изд. – Майкоп, 2006.
38. Словарь кабардино-черкесского языка. – М.: «Дигора», 1999.
39. [Lapinski T.]. Die Bergvölker des Kaukasus und ihr Freiheitskampf gegen die Russen Nach eigener Anschauung geschildert von Theophil Lapinski (Tefik Bey). – Hamburg, 1863.
40. История Абхазии. – Гудаута, 1993.
41. Услар П.К. Черновые заметки о черкесском языке // Услар П.К. Этнография Кавказа. – Отдел 2-й. – Тифлис, 1887. – С. 61-74.
42. Меликсет-Беков Л.М. Pontica Transcaucasica Ethnica (По данным Миная Медичи от 1815-1819 гг.) // Советская этнография. – 1950. – № 2. – С. 163-175.
43. Reineggs J. Allgemeine historisch-topographische Beschreibung des Kaukasus. – Bd. 2. – St.Petersburg, 1797.
44. Nikolaev S.L., Starostin S.A. A North Caucasian Etymological Dictionary. – M, 1994.
45. Тхайцухов М.С. Абазины на Северном Кавказе и в Турции (ХVIII-ХХ вв.): дис. ... д-ра ист. наук. – М., 2005.
46. Ногмов Ш.Б. История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев / Вступ. ст. и подгот. текста Т.Х. Кумыкова. – Нальчик, 1994.
47. Гадагатль А.М. Память нации. Генезис эпоса «Нарты». – Майкоп, 1997.
48. Monier-Williams M. A Sanskrit-English Dictionary. – Oxford: Clarendon Press, 1960.
49. Benfey T. A Sanskrit-English Dictionary. – London, 1866.
Вестник науки АРИГИ №12 (36) с. 9-26.
Ссылки по теме:
В Адыгее родители 597 детей получают ежемесячную выплату из маткапитала
Князь Цицианов генерал-лейтенанту Глазенапу 2 апреля № 785 гор. Георгиевен
Из рапорта генерала от кавалерии Тормасова его Императорскому величеству. Июль 1810 год
Семейные традиции адыгов. Обычай избегания
Традиция или нарушение нормы?
