Ногмов Шора

Шора Бекмурзин Ногмов — кабардинский просветитель и общественный деятель. Щедро одаренный природой, он имел склонность к изучению языков. И чем больше узнавал чужие, тем лучше понимал особенности родного. Он устремлял взор в исторические потемки в надежде постичь прошлое своего народа и с не меньшей надеждой трудился над грамматикой кабардинского языка, мечтая видеть в будущем свой народ свободным и просвещенным.

Год рождения Шоры точно не известен, исследователи расходятся во мнениях от 1794 до 1801 года. Место рождения — родовой аул на реке Джуце в окрестностях Пятигорска. Отец Ногмова в довольно сложной сословной системе кабардинцев считался «уорком», то есть узденем второй степени, или, по нашим понятиям, — мелким дворянином. Первоначальное мусульманское образование Шора получил в медресе дагестанского селения Эндери, где познакомился с основными восточными языками. Некоторое время исполнял обязанности муллы в родном ауле, но вскоре отказался от духовной деятельности, предпочтя службу переводчиком в 1-м Волгском полку.

В дальнейшем Шора жил в Аджи-Ауле близ Бештау, а в 1828 году переехал с семьей «из-под Бечтовых гор» в Кармово на Малке (ныне Каменномостское). Потом два года учительствовал в школе аманатов (детей-заложников) в Нальчике. Последующие события круто изменили его жизнь: с 1 апреля 1830 года Ногмов числится оруженосцем (то есть рядовым) лейб-гвардии Кавказского горского полуэскадрона в Петербурге. Завидной военной карьеры Шора не сделал. Участвуя в польском походе 1831 года, имел отличия, а в феврале 1832 года получил первый офицерский чин корнета. Еще через три года был переведен в Отдельный Кавказский корпус поручиком кавалерии и служил сначала в Тифлисе, а потом пять лет в Нальчике секретарем кабардинского временного суда. С увольнением от этой должности в 1843 году был произведен в штабс-капитаны.

Скажем несколько слов и о наградах Ногмова на русской военной службе. Иногда можно прочитать, что за польскую кампанию он был удостоен ордена святого Георгия. Это не совсем верно: как нижний чин он не имел права на такую награду и получил не орден, а знак отличия военного ордена, то есть солдатский георгиевский крест. Тогда же, как и другие участники подавления Польского восстания, Ногмов был награжден и знаком отличия ордена военного достоинства (5-й степени), представлявшим собой такой же серебряный крестик. Биограф Шоры А. П. Берже сообщает и о награждении его в 1834 году золотой медалью на Анненской ленте с надписью «За усердие». Для точности добавим, что это скорее всего медаль «За усердную службу», учрежденная еще в царствование Александра I для награждения знатных представителей национальных окраин империи. Впоследствии еще и командир Кавказского корпуса Г. В. Розен пожаловал Ногмову золотые часы.


Трудолюбие и усердие Шоры по службе не раз отмечалось начальством. Внутренний же смысл его жизни и главное направление его умственной деятельности заключались вовсе не в служебной карьере. В Петербурге он углубил свои познания в различных языках, работая над осуществлением своей заветной мечты — созданием первой кабардинской грамматики. «По приезде в Петербург на службу, во мне с большой силой пробудилось давнишнее мое желание — написать грамматику...», — признавался он. В Тифлисе Шора познакомился с академиком-лингвистом А. М. Шегреном, и их занятия языками продолжались к обоюдной пользе. Он создал кабардинский алфавит на основе русской, а потом арабской графики и написал «Начальные правила кабардинской грамматики».

Известно, что Ногмов работал и в стихотворных жанрах. «...Ногмов — сам страстный поэт, — занес в свой дневник академик Шегрен, — так что он занимается у меня большей частью стихами, отчасти собственного произведения, отчасти переводами с русского». Шора переводил на кабардинский язык русских и арабских поэтов, но его поэтические произведения в письменном виде почти не сохранились (кабардинская письменность была создана только в советское время).

Главный труд Ногмова, его «нерукотворный памятник» — это знаменитая «История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев». В 1844 году Шора предпринял новую поездку в Петербург, чтобы представить свои завершенные работы в Академию наук и издать их, однако этим планам не суждено было осуществиться: в столице Ногмов тяжело заболел и вскоре скончался. Могила его осталась неизвестной.

В кратком предисловии к своей книге Шора писал: «Имея часто случай участвовать в общественных беседах, я с жадностью слушал повествования наших стариков и с течением времени успел собрать множество слышанных от них преданий и песен. Хорошо знакомый с языками арабским, турецким и русским, я разобрал их в отношении к историческим фактам и расположил в хронологическом порядке. При этом я перевел некоторые песни на русский язык, придерживаясь буквального их смысла настолько, сколько это было возможно при свойствах обоих языков.

Из всего собранного мною мне удалось составить, хотя краткую, но довольно ясную картину минувшей жизни адыхейского народа и, если я решился на этот труд, то единственно из искреннего желания приохотить моих соотечественников к умственным занятиям на поприще науки, которая одна в состоянии показать им все выгоды просвещения и образования».

«История адыхейского народа» есть, как сообщает Краткая литературная энциклопедия, «результат глубокого изучения жизни, исторических преданий и песен кабардинского народа с древнейших времен и до конца 18-го века». Впервые книга увидела свет в 1861 году в Тифлисе и вышла на русском языке под редакцией и с предисловием выдающегося кавказоведа Адольфа Петровича Берже тиражом всего лишь в двадцать экземпляров. Одна из этих бесценных реликвий хранится ныне в книжном собрании пятигорского лермонтовского музея.


Впоследствии труд Ногмова не раз переиздавался, в том числе и в 1891 году в Пятигорске — сыном писателя Ерустаном. В предисловии Ерустан, ставший, как и его отец, офицером русской службы, так отозвался о необходимости вновь выпустить «Историю…» в свет: «Большинство адыгейцев и, в частности, кабардинцев о своем прошлом или совершенно ничего не знает, или же имеет о нем до невозможности смутное и сбивчивое представление… Вот почему и уступая желанию многих заслуженных и лучших людей современной Кабарды, я решился еще издать эту книгу и тем самым снова вызвать из забвения прошлое о дорогих нам наших сородичах, поколения которых — мы, под сению благотворной русской власти, освободились от тяжелого рабства, избавились от права сильного и ныне спокойно преуспеваем на поприще мирного труда и цивилизации». В советское время осуществлено издание и на кабардинском языке.

И еще об одном. Заканчивая биографический очерк Ногмова, академик Берже оставил авторитетное замечание: «Рассказывают еще некоторые кабардинцы, лично знавшие его, что он познакомился с Пушкиным во время бытности его в Пятигорске; что Ногмов содействовал поэту в собирании местных народных преданий и что поэт, в свою очередь, исправлял Ногмову перевод песен с адыхейского языка на русский…» Эта многозначительная и как будто недосказанная, оборванная многоточием фраза повлекла в дальнейшем череду новых предположений и догадок. Повторяя вслед за Берже эти слова с большей или меньшей степенью уверенности, авторы расходятся в определении даты этой возможной встречи (1820 или 1829 годы — время пребывания Пушкина на Кавказе), а иногда предлагают уже новое ее место — Петербург. Более того, самые смелые называли Ногмова и прообразом пушкинского Тазита (по-видимому, чеченца, отступника горских обычаев), не находя, увы, никаких документальных подтверждений всех этих фантастических версий.
Ногмов Шора

Издания книги Шоры Ногмова «История адыхейского народа». (Из собрания Государственного музея-заповедника М. Ю. Лермонтова)

Более справедливым нам кажется все же суждение, что встреча Шоры в Пятигорске с кем-то из наших главных поэтов — не более чем легенда, возникшая, однако, на реальной основе: на Водах Ногмов действительно познакомился с русским поэтом и вел с ним филологические беседы. Это был Степан Дмитриевич Нечаев (кстати сказать, петербургский знакомый Пушкина), поместивший в 1826 году на страницах «Московского телеграфа» свои заметки о пребывании на Кавказе, отрывок из которых мы предлагаем вниманию читателя:

«Со введением магометанства черкесы пишут на своем языке арабскими буквами. Недостаток их для выражения всех звуков языка черкесского, обильного носовыми и гортанными складами, заставляет желать, чтобы для кабардинских племен изобретена была особая азбука. Один из их узденей, занимающийся разным торгом на Горячих водах, известный всем приезжим Шора, намеревался представить правительству опыт таковой азбуки для напечатания... По издании азбуки, он хотел заняться правилами грамматическими и переводами с арабского разных нравственных книг для чтения. Будучи предан русской державе и доказав свою верность участием в наших экспедициях и проч., он сочиняет иногда небольшие поэмы в славу нашего оружия…»

Один проезжий иностранец, общавшийся с Шорой в Нальчике, сделал наблюдение: «...он говорит и пишет по-персидски, по-турецки, по-татарски и по-русски с одинаковой легкостью; у него приятное лицо и прекрасные манеры». Военные документы сохранили беспристрастное и более детальное описание, там говорится, что Ногмов «лицом бел, рябоват, глаза светло-русые, нос посредственный, волосы на голове и бровях черные». Насколько все это сходится с истиной, судить теперь трудно, так как никакого изображения внешности Ногмова, по-видимому, не осталось, а публикуемые в наше время его портреты представляют собой, вероятно, лишь условную реконструкцию облика. Творения же Ногмова не утратили своего значения и по сей день, навсегда обеспечив автору почетный и заслуженный титул «Нестора кабардинской истории».

Николай Маркелов