И.Я. Куценко: "Еще раз о казаках - Историческое знание должно быть грамотным и ответственным"

Среди библиотек, в которых пришлось работать, для меня на первом месте стоит Российская государственная библиотека (бывшая Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина). Я стал ее читателем, будучи аспирантом, в 1961 году. Много лет работал в ее третьем зале. Став доктором наук, получил читательский билет первого зала, который посещаю уже почти три десятилетия, используя для этого любое появление в Москве. На одной из своих книг, подаренных любимой библиотеке, сделал надпись: «Дорогой ленинке с сыновней благодарностью за щедро подаренное счастье многолетнего общения с ее интеллектуальными сокровищами».

Неоценимой была помощь, которую оказали Генеральный каталог Государственной библиотеки СССР; каталоги Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина (ныне - Российская национальная библиотека, Санкт-Петербург); каталоги из фондов специального хранения, доступ к которым давало только специальное разрешение; каталоги Института научной информации по общественным наукам АН СССР; Исторической публичной библиотеки РСФСР; библиотеки Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (бывшая библиотека Коминтерна), библиотеки МГУ имени А. М. Горького. Шифры их волшебного справочного арсенала обеспечивали немедленную доставку из библиотечных глубин удивительных редких книг, статей, карт. Продолжительное время (с перерывами) работал также в Ростовской областной научной библиотеке (носившей имя К. Маркса), библиотеках Ростовского и Кубанского университетов, местных архивов и музеев и, конечно, в Краснодарской краевой библиотеке им. А. С. Пушкина.

Научная литература дала возможность ознакомиться с большинством отечественных и зарубежных работ, посвященных истории казачества, взаимоотношений с ним разных государственных систем и политических сил. Помогло также то, что более 10 лет я выезжал в многомесячные командировки в Болгарию, которая в свое время была одной из стран расселения значительной части российской, в том числе казачьей эмиграции. В библиотеках Софии и Пловдива большое количество хорошо сохранившихся белогвардейских изданий, найти которые в Москве, Ленинграде, а тем более в Ростове и Краснодаре было невозможно. Особенно признателен я Народной библиотеке им. Ивана В а зова в городе Пловдиве.

Книги, официальные собрания законов и распоряжений разных властей, стенограммы и протоколы заседаний политических и общественных организаций, разного рода энциклопедии и справочники, статистические сборники, многочисленные тщательно, обязательно с выписками, проштудированные подшивки газет и журналов за длительный период их изданий ввели в атмосферу разных эпох, позволили представить сложную картину динамики исторического развития изучаемого явления.

Но основную массу материалов, привлеченных к исследованию, составили документы практически всех центральных архивов, в которых содержатся сведения о казаках нового времени, их взаимоотношениях с официальными институтами, о реагировании на происходившие события и др. Работу в архивах вел систематически, на протяжении многих лет. Продолжаю ее до сегодняшнего дня. Ценные материалы дали также фонды партийных и государственных архивов Краснодара, Ростова, Ставрополя, Армавира, Майкопа, Новороссийска. В итоге было выявлено большое количество достоверных документальных свидетельств, в том числе ранее не принимавшихся историками во внимание. Когда представлялась возможность, собирались также устные свидетельства людей, помнивших огненные годы революции. Интереснейшие детали отгремевшего противоборства посчастливилось узнать из уст генерал-лейтенанта Ивана Лукича Хижняка, бывшей руководительницы кубанских большевиков Прасковьи Ивановны Вишняковой, одного из руководящих военных работников Екатеринодара в 1918 году Федора Яковлевича Волика, бывшего адъютанта И. Л. Сорокина Федора Федоровича Крутоголового, бывшего первого секретаря Кубано-Черноморского обкома комсомола Веры Васильевны Каблучко, известного партийного работника Петра Николаевича Гудимы и других. Мне выпало встречаться с ними в Краснодаре в домашней обстановке, бывать в гостях в Москве у И. Л. Хижняка, П. И. Вишняковой, В. В. Каблучко. Какие это были интересные люди! О событиях на Кубани с детства слышал от моих родителей, участников гражданской войны, - Якова Ивановича Куценко и Анны Ивановны Мелещенко. На устные свидетельства я, разумеется, не ссылался, но они передавали эмоциональную напряженность давних времен, непреклонную убежденность в правоте борьбы трудового народа, то есть способствовали выработке нравственно-политической позиции подхода к истории.

За десятилетия удалось собрать большой разнообразный фактический материал не только о кубанском, но и донском, оренбургском, терском, астраханском и обо всех других казачьих объединениях. В 80-е годы я стал обдумывать, как целесообразнее попытаться собранные факты изложить в книге. Вскоре понял, что одному поднять историю всего российского казачества не под силу: уж очень объемным должен был получиться такой труд. Наверняка - многотомным. Да и кто стал бы его печатать?

В советское время выпустить даже небольшую книгу было непросто. Так сама жизнь подсказала конкретность темы. Первый вариант названия книги был «Великий Октябрь и кубанское казачество». По настоянию редактора моей книги в краевом издательстве В. И. Яковлева после дискуссии и согласований было решено название сократить. Так появилась монография «Кубанское казачество». Она увидела свет в 1990 году. В соответствии с первоначальным замыслом основной акцент в ней сделан на центральной для судеб казаков и, я считаю, наиболее сложной проблеме: революция и казачество.

Исторические факты, выявленные, собранные, систематизированные, - это кирпичики будущей мозаики текста исторического повествования. Опыт показывает: фактического материала всегда должно быть намного больше, чем вмещает книга: масса документов или их неиспользованные части остаются за рамками исторического сочинения. Но автор постоянно имеет их в виду, может вернуться к ним. Нередко бывает, что, вчитываясь в опубликованный текст, ловишь себя на мысли: вот здесь следовало бы привести еще такой-то документ (или процитировать его фрагмент). Нормальным является, когда в личном творческом архиве историка (творческом, потому что, уже знакомясь с материалами архивов, исследователь отбирает для себя наиболее яркое, нужное, то есть начинает анализ) остаются не вошедшие в его печатные работы документы. Как правило, их не меньше, чем опубликованных.

И еще одно наблюдение. Касается оно характера содержания исследовательских усилий. Задумав определенную тему, историк приступает к сбору фактов. Работа эта ведется практически одновременно в разных местах: исследователь переходит из архива в архив, из библиотеки в библиотеку. Везде свои порядки, которые следует строго соблюдать. Занимаясь сбором материалов, втягиваясь в достаточно монотонную работу, неизбежно попадаешь во власть производственного режима. Выявление фактов становится психологически все более привычным, знакомым делом, обычно растянутым на многие недели и месяцы. Но вот наступает время, когда приходит осознание того, что материала собрано достаточно, нужно приступать к его систематизации и описанию. И здесь требуется период адаптации к новому виду труда, возвращение к стереотипу создания текста (если работа делается не в первый раз). Я на собственном опыте неоднократно переживал трудности (пусть не очень существенные) перехода от одного вида работы к другому.

Такая сложная, многогранная, внутренне противоречивая тема, как история казачества, потребовала тщательной разработки и общего замысла, и структуры изложения. А материализация намеченного плана была невозможна без выбора если не новых, то нередко по-новому, самостоятельно дифференцированных способов осмысления и донесения до читателя увиденной автором основной исторической истины. Исследователь прежде всего должен разобраться с темой для себя, выверить все ее позиции, чтобы затем принять всю полноту ответственности за будущий труд. При этом структуру текста всегда определяют выявленные факты.

С самого начала у меня не было и тени сомнения, что должна была изучаться политическая история казаков, а никак не этническая (хотя и для этнографов в казачестве проблем более чем достаточно). Потрясения, которые пережило в XX веке казачье население, и вызывались, и были, по сути, фактором политического порядка, а не взрывом, вызванным этническим своеобразием. Во-вторых, и это главное, объяснения казачьего вопроса во всей его сложности в советской историографии не было. Справедливости ради подчеркнем: он остается нераскрытым и сегодня. Но теперь уже не из-за замалчивания или сокрытия «острых углов», а из-за позиций типа тех, которые отстаивает Ратушняк.

Я в свое время поставил перед собой ясную цель: внести посильную лепту в объяснение одной из проблем XX века - трагедии казачества. Здесь огромное значение имеют личная политическая ориентация автора, его социальная и нравственная убежденность. Для меня, внука погибшего красноармейца Стальной дивизии Д. П. Жлобы Ивана Ивановича Мелещенко, сына коммунистов - участников гражданской войны и социалистического строительства, ветеранов Великой Отечественной войны, свидетеля величайшего подвига нашего народа и большевистской партии в борьбе с фашизмом, три десятилетия состоявшего в КПСС (в партию я вступил в 1961 году, в один год с Ельциным и Горбачевым), профессионального историка, исходным было и остается признание объективности, а следовательно, несомненной исторической целесообразности сначала буржуазно-демократической, а потом социалистической революции в России, ибо только последняя - закономерная ступень социального протеста, как подтвердил реальный опыт, установила строй, который смог осуществить самую радикальную модернизацию государства, общества, экономики, социальных проблем огромной страны, догнав всего за несколько десятилетий передовые страны мира. Неотвратимость революционных трансформаций, связанных с ними жертв была подготовлена длительным, откровенно эгоистичным, грубым и преступным отношением к своему народу самодержавия, аристократическо-дворянской элиты, показавших своим правлением полную неспособность хотя бы на сколько-ни-будь эффективные эволюционные реформы.

Из указанной основной позиции вытекал следующий, для меня генеральный вывод: предреволюционные манипуляции с казачеством царизма, а потом Временного правительства говорили о том, что старая элита изо всех сил, до последней возможности цеплялась за ускользавшую из ее рук власть, пыталась защитить себя, собственное, уникальное в своей привилегированности положение, старые порядки от грозно приближавшегося вала народного негодования. Помещичье-буржуазные круги в дни революции с особой силой продемонстрировали собственный эгоизм, свое неподвластное никакому реформированию, извечно враждебное, проникнутое классовой ненавистью отношение к трудящимся. Логика этой общеизвестной очевидности властно подсказала главный рабочий подход, выдержанный во всей книге. Он в следующем: из всего спектра характеристик казачества прежде всего следует учитывать предопределенную ему царским государством политическую и военную роль.

Любая организация или общность, находящиеся под покровительством государства, создаются для чего-нибудь. Иначе их появление и существование лишаются смысла. «Для чего-то царизмом было организовано и всячески поддерживалось казачье сословие. Уж, во всяком случае, не для того, чтобы любоваться его этническими особенностями. На кубанское казачество помещичьим государством были возложены очень обременительные и ответственные задачи. Они заключались, во-первых, в повышении мощи российской армии в завоевании с одновременной колонизацией Северо-Западного Кавказа; во-вторых, в участии в подавлении революционного движения в стране. Эти задачи представлялись настолько существенными, что царизм уделял исключительное внимание заботам об укреплении кубанского отряда сословного войска. Если бы не такая поддержка, казачества в том его виде, в котором оно подошло к началу XX столетия, не существовало бы. Составлявшие его основу станичники быстро превратились бы в обычных южнорусских селян. Таким образом, корни казачьего субэтноса славянства следует искать не столько в переплетениях этнического развития, сколько в политике самодержавия. Решающая роль государства в сохранении обособления казачества не вызывает сомнений, причем именно царского государства помещиков, дворян, буржуазии. Для сравнения можно отметить, что нынешнее Российское государство поддержать сословное возрождение казачества не в состоянии. Современная Россия унаследовала от советского общества такую социальную структуру общества, в котором социально-классовой основы для официального выделения особого слоя населения нет. Чтобы возродить, то есть воссоздать кубанское казачье сословное войско, потребовалось бы вернуться к монархическому строю, восстановлению помещичьего землевладения и всевластия помещиков. По всей видимости, это произойти не может. Поэтому, несмотря на все усилия казачьих лидеров, неплохо эксплуатирующих авторитет прошлых высот казачества, и даже учреждение поста советника Президента по вопросам казачества, принятие в 2005 году закона о казачьих объединениях, создать из нынешних любительских казачьих организаций что-то действительно серьезное, общегосударственное не удается. И не нужно быть оракулом, чтобы сказать: и не удастся, потому что сегодняшнее Российское государство в вооруженной защите со стороны групп станичников, претендующих на особое положение в обществе, не нуждается. То есть для роли казаков в стране, хоть в какой-то мере напоминающей их значение до революции, оснований нет.

Ратушняка обижает, что я написал о том, что на казаков якобы сильно действовал монархический яд, а офицеры «пили эту монархическую сивуху с упоением». Готов сделать пояснения. Как видно из приведенных высказываний и из тех, что последуют ниже, Ратушняку нравится царское государство. Эта позиция понятна. Она нужна для оформления идеологии казачьего возрождения. Как же без признания высокого предназначения царизма говорить о сословном казачестве? Оно ведь и начиналось с щедрого дара императрицы казакам кубанской земли. На казачьем гербе инициалы императоров, под знаменами которых служили разные поколения казаков. На восстановленном памятнике, посвященном казачьему войску, золотом выбиты изречения из царского манифеста по случаю 200-летия Кубанского казачьего войска. Скоро краснодарцы вновь будут лицезреть памятник Екатерине II - «матери» кубанского казачества. Помня об этом, нельзя, однако, забывать, что век Екатерины был апогеем крепостничества, что царица была палачом Е. И. Пугачева, раздала своим фаворитам многие сотни тысяч крепостных крестьян. Нынешним воз-родителям нужен позитивный блеск самодержавности, гром побед российского царского оружия. Без такой патетики казачья история необъяснима. Но ученый должен быть последовательным, никогда не забывать о социальной сущности самодержавия, об отношении к нему разных людей и разных частей российского общества в разные периоды. Монархизм в конечном итоге привел страну к величайшей революции. В этом главный, неопровержимый момент истины всего прошлого России. Считать, что жизнь «под крыльями двуглавого орла» была гармоничной, благополучной, оснований нет. Гнев восставшего народа был направлен на безнадежно архаичные порядки и социальные силы, пестовавшиеся царизмом, делавшие существование народа невыносимым, то есть самодержавие выступало злейшим врагом трудящихся масс - своих верноподданных.