Адыги - Новости Адыгеи, история, культура и традиции » Статьи » Литература » ТЕНГИЗ АДЫГОВ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ЛИРИКО-ФИЛОСОФСКАЯ ПОВЕСТЬ

ТЕНГИЗ АДЫГОВ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ЛИРИКО-ФИЛОСОФСКАЯ ПОВЕСТЬ

ТЕНГИЗ АДЫГОВ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ЛИРИКО-ФИЛОСОФСКАЯ ПОВЕСТЬ
Литература
zara
Фото: Адыги.RU
02:34, 12 июнь 2020
5 013
0
Обычно в лирических повестях исследуются диалектика души и диалектика мысли. Но особенно насущной на протяжении последних двух десятилетий стала не просто лирическая, а лирико-философская повесть, где концепция нравственного выбора выводится на человеческую орбиту, то есть проверяется всей историей человечества и укрепляется в сознании каждого. Таким образом, проблемы нравственности рассматриваются в широком философском контексте как общезначимые, утверждая тем самым концепцию нравственного выбора как определяющую потенциал человечности в каждом. Стиль опубликованной лишь в начале 2000-х гг. повести кабардинского прозаика Т.Адыгова «Красная люстра» (1978), вообще характерный для творческого пера писателя, чрезвычайно необычен в общепринятом понимании термина «стиль».
ТЕНГИЗ АДЫГОВ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ЛИРИКО-ФИЛОСОФСКАЯ ПОВЕСТЬОбычно в лирических повестях исследуются диалектика души и диалектика мысли. Но особенно насущной на протяжении последних двух десятилетий стала не просто лирическая, а лирико-философская повесть, где концепция нравственного выбора выводится на человеческую орбиту, то есть проверяется всей историей человечества и укрепляется в сознании каждого. Таким образом, проблемы нравственности рассматриваются в широком философском контексте как общезначимые, утверждая тем самым концепцию нравственного выбора как определяющую потенциал человечности в каждом. Стиль опубликованной лишь в начале 2000-х гг. повести кабардинского прозаика Т.Адыгова «Красная люстра» (1978), вообще характерный для творческого пера писателя, чрезвычайно необычен в общепринятом понимании термина «стиль». Первое, что обращает
на себя внимание при анализе, – это практически безабзацное членение текста, представляющего собой сплошной поток семантически насыщенного авторского изложения от третьего лица. Даже редким, максимально кратким и словно между делом произносимым диалогам не выделяется в общем течении авторской мысли отдельного абзаца; прямая речь заменена косвенной или изложена «в строчку» и входит в состав массивных абзацев. Подобным способом автору удается достичь того, что сплошное, порой бессвязное повествование, состоящее из телеграммоподобных, «бегущих в одну строку» фраз, создает непередаваемо живое и достоверное впечатление о роящихся в голове рассказчика раздумьях. Перескакивающие с одной на другую, убегающие вперед и снова возвращающиеся мысли, порой логично, а порой и сбивчиво излагаемые, несколько утяжеляют стиль, в некоторой степени затрудняют восприятие. Но в то же время такая структура придает повествованию психологическую достоверность, напоминая тем самым, что мысль человеческая – это не стройная энциклопедия, а независимый и не всегда подчиняющийся логике механизм. Однако, помимо того, что автор эмоционально-образно представляет процесс размышлений главного героя, ему удается в той же лирической тональности осуществлять какие бы то ни было эпические пересказы и описания. Обычные бытовые детали и подробности излагаются в одушевленных рамках ощущений главного героя: «Габидат на мгновение вскинула глаза, посмотрела так, вроде бы своим безмолвным укором смягчая его грубость, и окатило его этим ее спокойствием, исходящим от ее лица, и вмиг остудило» (Адыгов Т. Избранное. – М.: ВИНИТИ, 2000. – С. 296). Такого рода психологически насыщенная палитра в описаниях поэтизирует их, придавая им лирические оттенки. Той же цели – лиризации стиля – способствуют и используемые в тех же эпических изображениях слова-восклицания и целые восклицательные предложения, сообщающие ровному течению авторской мысли эмоциональный, глубоко личностный оттенок. Так, повествуя об условном соревновании между героем и женщиной, ставшей впоследствии любовью всей его жизни, автор отмечает: «Беспокоясь, а нагрузят ли вовремя ту тележку, он глянул туда и оторопел: там уже закрывали верх! Эта женщина, эта Каракура, опережала его, Красного Кардана, первого мужика в селе, да что там – в районе, а может, и во всей Кабардино-Балкарии! Он в сердцах сплюнул. Ну ничего! Он покажет ей!» (С. 301). Такого рода экспансивные восклицания сопровождают большинство эпических описаний, оживляя, одушевляя и ярко окрашивая их. Либо другой персонифицирующий текст прием – риторические вопросы, задаваемые героем самому себе. Причем здесь следует отметить и то, что в большинстве подобных эпизодов, касающихся текущих раздумий и действующих ощущений главного героя, употреблена живая народная, разговорная и порой непристойная лексика, строго выдержанная в рамках присущих главному герою моральных и этических понятий. Что также оживляет язык повествования.
Вникая в тонкости психологии своих персонажей и, порой, – в тонкости психологии всего народа, автору удается дать полную и подробную панораму этих частностей. К примеру, в том же эпизоде на току писатель раскрывает подробности восприятия работающим народом брошенного кем-то девиза: «Зерно – Сталину, полову – Гитлеру!». «Люди свято верили, что вместе с зерном дают армии свою силу, силу несметную – силу народную и правду-правоту…» (С. 303). Столь же поэтичны в повести и тонкости психологии не только народной, но и личностной, в частности, председателя колхоза, а значит, и его председательской психологии: «И возликовал: жизнь пошла! Жизнь! И будто подхватило его волной, восшвырнуло ввысь, жавороночьей песней вознесло в небесную синь, и оттуда, с необозримой высоты, окинул всевидящим взглядом всю землю и этот неудержимо назревающий день, в цветах и красках, в слепяще-радостном сиянии…» (С. 319). Или эмоциональные частности его мужской психологии, раскрывающиеся, к примеру, после того, как подняла на него руку его женщина: «Али стоял раздавленный… Казалось, она перевернула все в нем вверх дном, даже выбила его из себя одним своим ударом, яростнее которого не могло быть ничего на свете, будто все силы, что есть в мире, вселились в один замах ее худой руки, словно бы и не она его ударила, а эта родная их степь, сама мать-земля…» (С. 329). Подобные предельно насыщенные эпитеты и пронзительно кричащие метафоры свидетельствуют о творческом мастерстве и профессионализме писателя. Смешанная карусель воспоминаний главного героя – то самостоятельных, то вкрапленных одно в другое, а в них еще и третье – подобная двух- и трехступенчатая структура представляет и составляет опять-таки вереницу мыслей, путающихся в голове и ощущений, вихрящихся в сердце, что еще более усугубляет взволнованность повествования.
И еще одно. Помимо особенностей национального языка, в повести сочно и насыщенно представлены особенности адыгского национального образа мыслей, образа жизни, этикета и менталитета. Рассуждая о деталях того или иного событии, подробностях того или иного факта, поведении того или иного человека, главный герой зачастую проводит аналогию с общепринятыми, общенациональными особенностями общенародного характера. И еще не одна подобная тонкость народной философии или характера встретится в повести. Здесь также рельеф­но вырисовывается внутрен­ний, эстетический критерий измерения сути отношений между человеком и окружающим миром с точки зрения авторских «установок». Имеют место определенные жанровые рамки выявления высших целей человека, самого смыс­ла его существования. Национальные писатели раскрывают, как прави­ло, конфликты социального и человеческого, показыва­ют дисгармонию или степень расхождения общечело­веческого и индивидуального в человеке, дающую представление о сути общественных отношений изображаемого времени.
Главный герой большинства национальных лирико-философских повестей конца XX в. погружается в воспоминания-рассуждения о своей жизни, о людях, о себе самом. В рамках различных эпизодов здесь отражены его философские раздумья и провоцируемые ими переживания – мысли об изменениях, происходящих в нем самом и в его жизни с течением времени. Вообще, время в качестве непознанного и заманчивого для познания философского понятия часто становится объектом размышлений ведущего персонажа лирико-философской повести, порой он с грустью анализирует быстротечность и одновременно неспешность времени, тоскливо думает об окружающей его неотличимости дней друг от друга и сопутствующей им скуке. При этом подобное философское настроение героя посредством мастерства психологического изображения автора передается всему окружающему, даже бытовым предметам и природе. Философские размышления лирического героя о своей жизни и о себе в жизни, спровоцированные его впечатлениями об окружающей действительности, многократно присутствуют в повести и способствуют преобразованию эпически-описательных эпизодов в плоскость лирически-насыщенных. Также налицо явное внимание сегодняшней лирико-философской повести к былому – не только стремление отдать «последний поклон» уходящему укладу жизни, но и настойчивое напоминание о тех прочных ценностях, которые не должны уйти с этим укладом, не должны быть отвергнуты в новом мире. Такая повесть философски углубленно смотрит на традиции, на переходящие из поколения в поколение духовные ценности и тем самым обогащает национальную концепцию личности. Это направление – направление интенсивного наполнения сюжета и системы характеров этнической поэзией и фольклором, философией и психологией в их современном понимании. Следовательно, «художественное восстановление» сказалось и на народной психологии и нравственности, и на народном мировидении и мирооценке. Обращение к традициям прошлого, к мудрости и незыблемости существовавших веками этических и социальных ориентиров отчетливо прослеживается практически во всех северокавказских литературах. Объединенные духовной, культурной и исторической общностью, литературы народов Северного Кавказа справедливо не желают отказываться от существующего национально-этнического опыта. И к возникающим в обществе проблемам, актуальным вопросам социума у этих литератур прослеживается один подход. Разрешение многих проблем, в настоящее время тревожащих общество, писателям Северного Кавказа видится также в сохранении традиций прошлого, в неизменном следовании накопленному тысячелетиями народному опыту (на котором основаны многие описываемые ими народные обычаи), в возрождении высоких общечеловеческих ценностей морали и нравственности. Герои северокавказской повести в минуты особого напряжения, выписываемого в рамках жанра лирической повести с особой тщательностью, часто обращаются к предкам мысленно – не только за моральной помощью или поддержкой, но и чтобы соразмерить свое нравственное положение с нравами и нормами, которые выработаны народом в веках.

Опубл.:
Хуако Ф.Н. Тенгиз ... // Наука – XXI веку: Материалы V Всероссийской научно-практической конференции студентов, аспирантов, докторантов и молодых ученых. – Майкоп: Качество, 2005. – 380 с. – С. 196-198.
Ctrl
Enter
Заметили ошЫбку
Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить (0)